– Я отвлеку его, мистер Старк! – И Питер рванулся из укрытия.

– Какого чёрта ты творишь, паучок?! – зашипел Паркеру в спину Тони и бросился за ним, но в последний момент рухнул в пыль, скованный огненными путами Стрэнджа. На вопросительный, мечущий молнии взгляд Стивен лишь отрицательно покачал головой.

– Нам нужно время, Тони.

Проскрежетав зубами, Старк согласился…

Камень пространства должен был переместить Таноса к месту встречи и не мог ошибиться, однако ни корабля, ни его капитана поблизости не наблюдалось. Эбони Мо не относился к тем, кто прячется, не справившись с возложенной на него миссией, — он вовсе не проваливал заданий, — и потому вывод напрашивался сам собой.

Танос неспешно брёл среди развалин некогда прекрасного мира, 

, как вдруг услышал, нет, скорее, почувствовал нечто чужеродное — шорох, которого здесь быть не должно. В надежде увидеть своих генералов Танос обернулся: с самого верха изрытой временем конструкции на него белыми линзами маски неотрывно смотрел незнакомец. Он стоял настолько неподвижно, что казалось, будто то было не живое существо, а статуя, чудом прошедшая сквозь века, чтобы встретить титана, горделиво возвышаясь над останками его мира. Внезапно тонкая рука взметнулась вверх и стащила с лица зловещую маску, взъерошив каштановые волосы. Мальчишка. Спрыгнув со своего постамента, он решительно двинулся к Таносу.

Титан следил за каждым шагом, каждым движением нежданного гостя. Точёное лицо юноши пылало жаром решимости, и даже предательски дрожащие колени не могли заглушить уверенности во взгляде. Танос одобрительно хмыкнул. «Не старше Эбони, когда тот примкнул ко мне…»

– Полагаю, Мо мёртв. – Танос сделал несколько шагов в сторону наконец остановившегося незнакомца и присел на занесённую рыжим песком глыбу. «Кул, вероятно, тоже. Трое…»

Мальчишка молчал, ошарашенно хлопая длинными ресницами и не зная, как реагировать на столь внезапное начало диалога.

– Танос, верно? – Паучок пришёл в себя и, неловко пригладив торчащие во все стороны пряди, протянул титану влажную от волнения руку. – Я Питер, Питер Паркер.

Танос, однако, не спешил отвечать тем же и, как казалось Питеру, бесконечно долго смотрел на свободную от брони белую ладонь.

– Это… Это приветствие. У нас на Земле так принято. Знаете, акт уважения, вежливость и всё та… – не выдержав давящей тишины, Питер начал нести всё, что приходило в голову, но умолк на полуслове, как только на запястье сомкнулась тяжёлая загрубевшая ладонь.

– Знаю. – Танос заглянул Паркеру прямо в глаза. От гулкого баса в груди Питера всё задрожало. – А вот чего я 

, так это того, как ты здесь оказался, Питер Паркер.

Питер сделал попытку высвободить руку, по-прежнему зажатую в стальные тиски, но у него ничего не вышло.

– Ты ведь не один. В одиночку Мо не одолеть. – Голова Таноса качнулась, словно он согласился со своими же словами.

– Я один. Абсолютно. Как перст, – Питер издал нервный смешок. – Одиночество — моё жизненное кредо… – Он с ужасом смотрел на свою руку, хватка на которой с каждой секундой становилась всё крепче, и ждал, что вот-вот затрещат кости. Хотелось зажмуриться, но усилием воли он заставлял себя смотреть. Внезапно Танос разжал пальцы.

– А ты силён, – он прищурил один глаз, отчего лицо его насмешливо перекосилось.

Похвала от врага звучала хуже издёвки, и Питер насупился, но затем, ощутив невероятный прилив решимости, расправил плечи.

– Верно! Причём достаточно, чтобы справиться не только с Мо. И я один.

– Не зазнавайся, мальчишка, – ядовито ухмыляясь, протянул Танос. – И не лги, – мгновенно переменившись в лице, обрубил он. – Ты этого не умеешь, а я не терплю.

На последних словах Танос наклонился к Питеру, и тот ощутил на своей коже его горячее дыхание. От близости врага волосы на затылке встали дыбом, а по спине пробежал табун мурашек. Питер молчал.

– Отчаянный и безрассудно упрямый. Ценю, – Танос отстранился, давая Питеру свободу. Паркер выдохнул. – Ты ведь понимаешь, Питер, что с Камнями, – Танос поднял руку, закованную в металл перчатки, – мне ничего не стоит найти твоих друзей и разделаться с ними вот так? – Он щёлкнул пальцами. Раздался лязг, но ничего не произошло: камни не светились, это была демонстрация.

Грудь Питера, мгновением ранее застывшая под гнётом напряжения, заходила ходуном, нагоняя в горящие лёгкие воздух чуждого ему мира. Паркер уверенно вскинул подбородок.

– Тогда почему тянешь? – Он сам не понял, откуда взялась в нём эта дерзость. Рывком смахнул с виска щекочущую каплю и уставился в лицо титану. Танос усмехнулся и поднялся с обломка. Отойдя в сторону, он застыл у обрыва и какое-то время просто смотрел вдаль. Питер не решался нарушить молчание.

– Не знаю… – после долгой паузы Танос наконец ответил. – Может, потому что я впервые не уверен в том, что делаю.

Честность, безукоризненная и оттого подкупающая, удивила Питера. Он кашлянул и уткнулся глазами в пыль под ногами. На языке вертелась мысль, возможно, последняя в его жизни, и потому сказать её было тяжело.

– Так, может, и не стоит оно того? – Питер поморщился, неприятно поразившись тому, как жалко звучал в этот момент, однако продолжил: – Я слышал, что ты хочешь убить половину всего живого. Я даже число такое представить не могу! Это же океаны крови…

– Хочу? – Брови Таноса приподнялись. – Я 

. Их жертва не будет напрасной.

– Во имя блага другой половины. Во имя блага всех, кто будет жить после.

Танос оставил обрыв и медленно двинулся обратно, к Питеру.

– А ты спросил хоть кого-то, готовы ли они пойти на эту жертву?

– Зачем спрашивать, когда ответ известен заранее? – Танос опустил ладонь Питеру на плечо и слегка сдавил. Паркер похолодел, морально готовясь к расправе. В горле защипало. Танос убрал руку. – Вот ты, Питер. Они даже не узнают о том, что ты отдал за них свою жизнь, а если и узнают, едва ли будут благодарны. Но ты идёшь на эту жертву. Почему?

– А это, – Танос развёл руками, – мой.

– Но я распоряжаюсь только своей жизнью, а ты используешь других!

– Нет. Это ты так решил, потому что тебе так проще. Убить кого-то…

– Проще?! – Танос взревел. – Многих ли ты убил, мальчишка?! – Он схватил Паркера за запястье. – На твоих руках нет крови. Они по-детски невинны и не ведают, что такое убийство. Проще! – Танос фыркнул. – А если тебе не оставят выбора?

– Говоришь так уверенно… – Отпустив жёсткую, сомкнутую в кулак руку, Танос снова сел и, закрыв лицо ладонями, затих. Питер замер в растерянности, не зная, что делать. В коммуникаторе одобрительно звучал голос Старка. Тони подбадривал и просил продержаться ещё немного: они почти управились, — но Питер не слушал.

Любопытство пересилило неловкость и страх.

– Расскажи, – Паркер не узнал собственного голоса.

Танос поднял на него сухие глаза.

– Нечего рассказывать, – он тяжело вздохнул. – Сегодня я потерял троих своих детей. Двоих убили твои дружки…

– А?.. – Питер не договорил — слова застряли в горле.

– Моя дочь. Гамора… – Танос указал на оранжевый камень в перчатке и покачал головой. – Душа за душу. Только так. Никакого 

«Гамора. Это её искал мистер Лорд…» – Смысл слов Таноса не сразу дошёл до Питера, но как только Паркер понял, он ужаснулся.

– Ты убил её… свою дочь… – Не вопрос — утверждение.

Питер глядел на Таноса и чувствовал, как внутри что-то переворачивается. Титан выглядел жалким и одновременно угрожающим.

– Ты безумец… – произнёс Питер одними губами.

– Как и ты, – Танос улыбнулся. – Я без оглядки положу на алтарь Вселенной свою собственную жизнь… Как и ты, Питер. – Танос снова встал. Но на этот раз что-то в нём безвозвратно изменилось. Паркер напрягся: чутьё кричало об опасности. – Значит, говоришь, что ты с Земли, Питер? Мститель, полагаю? Передай им, что я сожалею.

Танос поднял руку, намереваясь разом устранить помеху в лице невидимой силы, за его спиной готовящей ловушку. Питер отскочил в сторону, одним прыжком взобравшись на возвышение.

На Таноса летел огромный обломок скалы.

Титан

PopKillerOK

Всё пошло не так с самого начала. Танос прибыл на Титан слишком рано. В последний момент команде чудом удалось укрыться за обломком занесённой песком конструкции. Однако шанс, один из четырнадцати миллионов, всё же имелся, и для его реализации требовалось время, которое так отчаянно решил выиграть для героев Питер, даже не догадываясь, к чему это его приведёт.

Мстители

Человек-паук: Возвращение домой, Вдали от дома, Нет пути домой

Танос

Питер Паркер

Тони Старк

Стивен Стрэндж

Небула

Безумец

Питера захлестнуло волной ощущений, словно кто-то невидимый открыл заслонку, сдерживающую тонны звуков, запахов и… воспоминаний.

Питер на Титане — заговаривает Таносу зубы, пока команда заканчивает приготовления. Недостающее время выиграно — и начинается битва. Победа почти у них в кармане, Питер почти снял перчатку, но парню из Миссури («имени не вспомнить…») сносит крышу. Они проиграли. Перчатка у Таноса, мистер Старк ранен, колдун отдаёт камень — «всё зря»… 

Один за другим рассыпаются пеплом новые знакомые, гордо именующие себя Стражами Галактики. Чутьё начинает кричать раньше, чем Питер чувствует первую волну. Она поднимается из глубины груди, растекается покалыванием по всему телу и становится сильнее с каждой секундой — которых остаётся критически мало. Рвущий на куски ужас толкает к мистеру Старку. Его полный отчаяния взгляд — последнее, что видит Питер. «Простите»…

От навалившейся на грудь тяжести воспоминаний Питер начинает задыхаться и распахивает глаза. Прохудившаяся крыша встречает десятками солнечных капель, подмигивающих из тех мест, где солому растащили на свои гнёзда птицы или она попросту осыпалась, выбитая дождём. Чутьё молчит, но сознание упорно отказывается верить в безопасность, а сердце гоняет литры растревоженной крови. Место Питеру не знакомо, и хуже этого только то, что он не помнит, как здесь оказался.

Не знает Питер и того, как долго пробыл в отключке. Тело ломит, словно его пропустили через шредер, а затем склеили все кусочки дешёвым скотчем. Слишком тошно. Питер решает довериться чутью и полежать ещё немного.

Он пробует на вкус десятки новых запахов, которыми сочится каждая щель этого дома. Но отчётливее всего ощущаются знакомые — мозг словно сам выискивает их для Питера, чтобы успокоить: пыль, прелые листья, нагретая солнцем древесина, полевые цветы и льющаяся где-то совсем близко прохладная вода, журчание которой доносит свободно гуляющий под крышей тёплый ветер. Этот же ветер бурно играет в роще, шумя кронами деревьев и тревожа щебечущих на их ветвях птиц. Но здесь, в этой просторной хижине, он забывает о своей буйной природе и совсем нежно ласкает напряжённое лицо, щекочет нос, перебирает каштановые пряди… так, как иногда делает Мэй, поднимая заспавшегося Питера на учёбу. Воздух настолько чистый, что слегка кружится голова. Но даже ветру не удаётся прогнать рой навязчиво жужжащих мыслей.

«Если в этой хижине кто-то и жил, то покинул её очень давно, – думает Питер. – Обвалившаяся крыша, паутина, толстый слой сора и пыли, скрипучие доски… Скрипучие доски?»

Питер обернулся на звук и оцепенел. В дверях стоял Танос.

Титан бросил на Паркера короткий взгляд и, прихрамывая, прошёл вглубь хижины. Остановившись у стола, он раскрыл не замеченный ранее Питером мешок и, достав из него уже выпотрошенную тушку какого-то небольшого животного, вытряхнул рядом с ней странного вида плоды — то ли фрукты, то ли овощи, Питер не смог разобрать. Только сейчас Паркер обнаружил, что стоящий в углу кувшин по самые края наполнен водой, вибрирующей от тяжёлых шагов титана. Волосы на затылке зашевелились: пока Питер спал, Танос уже приходил в хижину и, скорее всего, не единожды. Сглотнув вставший в горле ком, Паркер как можно тише отодвинулся в угол, надеясь укрыться в тени, и, подтянув к груди колени, стал наблюдать. Разведя очаг, Танос поставил на огонь помятый котелок и, бросив в него тушку, занялся уборкой…

Питер не знает, сколько прошло времени с появления титана. Час… может, два. В тишине, нарушаемой скрипом половиц и стуком переставляемых предметов, Питер задыхается от поднятой в воздух пыли и близости Таноса.

Поджатые ноги давно затекли, вот только кажется, что попытка распрямить их будет стоить жизни. Но наружу хочется так сильно, что Питер решает рискнуть. Преодолев страх, он медленно ползёт к краю сколоченного из досок возвышения и так же медленно опускает на пол ступни. Костюм всё ещё на Питере, но перчатка, даже изувеченная щелчком, опасно блестит полным набором камней. Танос же увлечённо разбирает сундук, проверяя спрятанные в нём от грызунов и времени рыболовные снасти, и будто не видит бледного как смерть паренька со сжатыми в тонкую полоску губами и подрагивающим подбородком. В ноги больше не впиваются тысячи иголок, и Питер встаёт.

Тут же замирая, потому что Танос оборачивается и, застыв в пол-оборота, глядит ему прямо в глаза. Сердце колотится так, что закладывает уши. Но паниковать нельзя. Питер знает это и успокаивает себя тем, что он быстрее, проворнее Таноса, а тот в невыгодном для атаки положении: сидит на полу заваленный всякой дрянью, и, пока поднимется, Питер несколько раз успеет сбежать. Но камни… Словно прочитав мысли друг друга, мальчишка и титан переводят взгляд на перчатку.

Сорвавшись с места, Питер пулей вылетает из хижины и бежит. Бежит, не оглядываясь и не разбирая дороги, под гору, перепрыгивая через ручьи и продираясь сквозь высокую траву и колючие заросли кустарников. Ветки хлещут по лицу, трава опутывает и режет кожу, но Питер не замечает этого. Как не замечает и предательски торчащий из земли корень. Паркер спотыкается и, пролетев несколько метров, падает. Перевернувшись на спину, он не спешит подниматься, шумно и часто дышит, до боли в груди глотая горячий воздух. Глаза щиплет от солёного пота и слёз, и Питер жмурится. Его трясёт. Но постепенно действие адреналина проходит, дыхание выравнивается. Питер протирает лицо рукавом и открывает глаза. Занимая полнеба, на него смотрит спутник чужой планеты.

Остаток дня Питер не мог найти себе места.

Несмотря на толкающую вперёд тревогу, от постоянного движения и свежего воздуха очень скоро захотелось есть. Родники манили блеском ледяной воды, рощи — благоуханием сочных плодов, но обострившаяся мнительность и уроки биологии, посвящённые ядам и паразитам, не давали Питеру утолить ни голод, ни жажду.

Неумолимо приближалась ночь, и её предвестники — сумерки — заставляли бежать по спине волны липких мурашек. Питеру казалось, что с приходом темноты из своих нор обязательно выползут десятки смертельно опасных тварей, которые непременно захотят его сожрать или хуже того — скормить своим личинкам… Нужно было найти безопасный ночлег. И Питер нашёл. Так, проклиная отличное воображение и кучу просмотренных хорроров, он всю ночь просидел на дереве, которое из «надёжного укрытия» быстро превратилось в «пыточную». Касания веток, шорох листьев, крики вышедших на охоту после жаркого дня ночных хищников и стрёкот насекомых не дали Питеру сомкнуть глаз ни на минуту…

Едва забрезжил рассвет, Паркер начал знакомство с новым миром. Надежды на возвращение домой он отринул ещё сидя на дереве — самому отсюда не выбраться, Мстителям ничего неизвестно ни о его судьбе, ни о произошедшем на Титане.

– Мистер Старк… – Питер застыл, поражённый догадкой: Железный человек ранен и, возможно, совсем один. В то, что Старк мог погибнуть, рассыпаться, как остальные, как сам Питер, Паркер не верил. Но судьба Тони была незавидна: в отличие от Питера, его окружали безжизненные пески, а не райские кущи… – Нет. Он найдёт способ вернуться. 

 – Прерывисто вздохнув, Питер продолжил путь к водоёму.

Его подгоняли острая необходимость приспособиться и юношеское любопытство. Питер грезил космосом сколько себя помнил, и даже опасность не заглушала восторг от осознания того, что это уже вторая планета, на которой ему довелось очутиться за последние два дня. В том, что она необитаема, Паркер мало сомневался, но, всё же решив проверить, взобрался на верхушку самого высокого дерева и ожидаемо не увидел ничего, хоть сколько-то похожего на поселение — лачуга Таноса была единственной обозримой постройкой на несколько десятков километров вокруг.

К вечеру Питер вернулся в хижину. Нахлебавшись озёрной воды и не сумев убить пойманную четырёхкрылую птицу, для приготовления которой даже развёл костёр, он понял, что едва ли сможет долго продержаться вдали от клочка пускай и отсталой, но вполне жизнеспособной цивилизации в лице Таноса и его хибары. Кроме того, Питер нуждался в ответах.

В доме оказалось гораздо чище, сырость почти не ощущалась, и пахло едой. От запаха свело желудок и, застыв на пороге, Паркер шумно сглотнул. Стук чашки о столешницу вывел его из оцепенения.

Голос, к которому невозможно привыкнуть.

Питер поёжился и, не поднимая на Таноса глаз, медленно прошёл к уставленному свечами и посудой столу. Титан сидел на краю уже знакомого сундука, явно предлагая занять место рядом с собой. Питер оцепенел в растерянности. Заметив промелькнувшую на его лице панику, Танос отрешённо добавил:

Вероятно, посчитав ответ исчерпывающим, он приступил к трапезе. Понимая, что выбора нет, Питер наконец сел.

Было облачно, и сумерки быстро сменились непроглядной тьмой. Очаг слабо тлел, а пламени свечей не хватало, чтобы освещать хижину целиком, зато хватало, чтобы отбрасывать зловещие тени… Рагу из овощей и мяса оказалось вполне съедобным, хоть и непривычным на вкус, однако, несмотря на голод, кусок не лез Питеру в горло. Таноса же близость мальчишки не смущала. Он вёл себя так, словно Питера вовсе здесь не было. В какой-то момент Паркер даже подумал, что Танос намеренно держит себя с ним так отстранённо, чтобы не напрягать, но, посчитав подобные мысли «несусветной чушью», Питер скоро о них забыл.

Погружённость титана в процесс позволила Питеру хорошенько его рассмотреть. Убегая, он не заметил увечий, но теперь обожжённая рука в оплавленной перчатке лежала вровень с держащей деревянную ложку его собственной и поражала размерами и глубиной рубцов. Невольно Питер начал вспоминать все свои травмы, прикидывая, насколько такое ранение должно быть болезненно, но быстро одёрнул себя: «Он заслужил».

Подняться из-за стола раньше титана казалось неправильным, провоцирующим, и, дождавшись, когда Танос встанет, Питер шмыгнул в тень, на оставленное больше суток назад возвышение.

Однако незаметно уйти не вышло.

– Можешь не жаться в углу, постель твоя полностью, – Танос усмехнулся, опуская чашки в небольшой чан с водой.

Уши Питера полыхнули. Со стыдом и ужасом он понял, как именно выглядел его побег: даже Мэй не нравилось, когда он оставлял в раковине грязную посуду, но сейчас за ним, как за беспомощным ребёнком, прибирала не любящая тётушка, а гроза галактик. От абсурдности ситуации на мгновение стало смешно, но улыбка вышла кривой и утонула во мраке угла. Питер заскрипел досками, собираясь встать и вымыть за собой эти чёртовы чашки, но Танос его остановил.

– Завтра. Ложись. Подниму на рассвете — до дождей надо залатать крышу.

Мысли Питера понеслись наперегонки. Информации поступило немного, но она упорно отказывалась укладываться в голове. Отбросив наконец всё «завтрашнее», Питер, однако, так и не ответил себе на главный вопрос:

– Ты на ней сидишь, – сухо бросил Танос и задул свечи.

Сердце снова пустилось галопом: «Я сказал это вслух?..» Питер провёл ладонью по шершавой поверхности, на которой сидел. Топчан, застеленный уже знакомой соломой и покрытый выгоревшей грубой тканью, оказывается, и был «постелью». Едва ли он мог конкурировать в удобстве с полом, на котором, не озаботившись даже подушкой, лёг Танос, но от «акта заботы» спёрло дыхание…

Лишь под утро Питер забылся тревожным сном. Он видел Титан. Мистера Старка, изо рта которого нескончаемым потоком лилась чёрная кровь, и испуганную Мэй, неизвестно как оказавшуюся там и тянущую к Питеру рассыпающиеся руки.

Как и обещал, Танос поднял Питера с первыми лучами неизвестной звезды. Измученный кошмарами, Паркер не сразу вспомнил, где находится, и рванул на стену, пробив ту выброшенными на автомате «лапками» костюма. Он приготовился обороняться, но атаки не последовало. Танос лишь оглядел свежие разрушения и, помрачнев, вышел из хижины.

Пока Питер завтракал остатками вчерашнего ужина, мыл посуду и умывался в прохладном роднике, титан чем-то гремел за домом. Плодом его труда оказалась ручная коса с укороченным специально под рост Питера косовищем. Увесистая и дико неудобная, она валяла траву, намертво в ней запутывалась, норовила выскочить из рук — и упорно не делала того, что от неё требовалось. Танос же укладывал высокий, с него ростом, бурьян без труда, словно всю жизнь только этим и занимался. Даже искалеченная рука и хромота не мешали ему освобождать от сорной полевой травы участок перед домом.

В …цатый раз вырвав косу из стальной хватки не желающих погибать растений, Питер со зла швырнул её в бурьян и зашагал к хижине, но чуть не рухнул, грубо схваченный за запястье. Развернув мальчишку, Танос указал на примятую упавшим орудием траву и только затем отпустил горящую огнём руку. Не желая мириться с поражением, Питер насупился, однако, ощутив на себе тяжёлый взгляд, полез за многострадальной косой… А вернувшись, к своему удивлению, обнаружил Таноса на том же месте — 

 месте. Стараясь не думать о странном поведении титана, Питер с остервенением принялся бить лезвием траву, которая по-прежнему не собиралась сдаваться без боя. Чутьё, запутанное постоянной близостью врага, завопило слишком поздно, и Паркер не успел увернуться от лёгшей на плечо громадной руки. Питер вздрогнул и застыл.

Встав позади мальчишки, Танос носком ботинка расставил шире тонкие ноги, придав позе Паркера устойчивости. Горячая ладонь с плеча перебралась на побелевшую в костяшках кисть, второй же коснулся холод покорёженного металла: Танос зафиксировал руки Питера на косовище так, как они должны были располагаться на нём изначально, и, не выпуская их, сделал замах, затем ещё один и ещё… Питер почти не чувствовал сопротивления мягко падающей перед ним травы, зато ощущал, как напрягаются нужные мышцы, как коса, правильно направленная, сама подрезает в миг ставшие послушными стебли.

Не медля, Танос отстранился и, подобрав свою косу, молча куда-то ушёл. А когда вернулся, Питер уже закончил на выделенном участке и, увлёкшись, двинулся дальше.

– Оставь. Эта трава не годится для крыши. – Опустив руку на дрогнувшие лопатки, Танос подтолкнул застывшего Питера к виднеющемуся невдалеке полю. – Нужна вон та.

От прикосновения Паркер снова забыл, как дышать. Тело одеревенело, и ноги сами несли его под гору. Спину жгло тепло ненавистной ладони, которую он не мог заставить себя сбросить. Страх перед Таносом злил до пунцовых пятен в глазах, но Питеру не удавалось ничего с собой поделать. Он не понимал титана и не знал, что выкинет тот в следующий момент: одобряюще похлопает по плечу или одним взмахом косы разрубит пополам. Эта неизвестность пожирала изнутри. Стиснув зубы до боли в челюстях, Питер ускорил шаг, оставляя Таноса и его нездоровую тягу к прикосновениям позади…

Титана интересовали заросли возле озера. Аккуратные, один к одному колосья сизым морем колыхались у подножия холма и казались бархатными наощупь, но Питер уже знал, что впечатление это обманчиво: одно неосторожное движение — и нежная зелень, подобно острым ножам, легко рассечёт кожу.

– Приступай. – Не тратя времени, Танос подхватил принесённую ранее косу и последовал своему же приказу. Шмыгнув раздражённым от сбитой пыльцы носом, Питер уверенно взялся за древко и сделал взмах…

Косили долго, без перерывов, пока Танос не сказал «достаточно». Затем траву носили к дому и раскладывали перед ним сушиться, чтобы через несколько месяцев перебрать её, навязать снопов и починить крышу.

Но то было делом будущего, а пока Паркер мог поклясться, что сутки на этой планете длились дольше земных. К вечеру он валился с ног, ладони, покрытые мозолями, болели, а от голода мерзким комком накатывала тошнота — работали без обеда, что наводило Питера на нехорошие мысли. Не без тревоги он думал, что Танос больше не станет кормить своего пленника — Питеру не хотелось думать о себе в подобном ключе, но, как иначе обозначить свой статус, он не знал, — и ему придётся самому добывать и готовить себе пищу. Второе Питера не напрягало, но первое пугало до холодного пота. Незнакомый дикий мир, потенциально ядовитые растения и животные, которых ещё надо поймать и убить. О мысли о последнем по спине Питера пробежала волна мурашек. Он вспомнил ту отчаянно бьющуюся в его руках птицу, её блестящие чёрные глаза и быстро вздымающуюся от ужаса грудь, и с тоской подумал о замороженной курице из супермаркета…

Закончив работу, Танос отправился на озеро мыться. Мечтая о горячем душе, Питер поплёлся следом, очень скоро об этом пожалев: Танос совершенно не стеснялся наготы. Сбросив пропитанную по́том одежду, он уверенно вошёл в воду и начал шумно плескаться и фыркать, а затем, накупавшись, принялся за стирку. Когда Питер, наконец набравшись мужества, последовал его примеру и, стыдливо прикрываясь и прощупывая ногой дно, медленно начал заход в озеро, Танос не смог сдержать смех, вогнав Паркера в ещё большую краску.

Прохладная вода расслабляла, и вопрос застал Питера врасплох. Он неуверенно кивнул.

– Не слышу. – Танос был достаточно далеко и не увидел ответа.

– Видишь столбы? – Титан поднял над водой руку и указал Питеру за спину. Подождав, пока тот развернётся, он продолжил: – Днём я поставил там сеть. В ней — наш ужин.

Рыбу готовили прямо на берегу, на костре. Жареная с дымком и сваренная с овощами, она показалась оголодавшему Питеру самой вкусной едой в его жизни.

Стоило натруженному за день телу коснуться горизонтальной поверхности, как Питер отключился. Спал он крепко, без снов, и даже храп перевернувшегося на спину титана ему не мешал.

Разбудил Питера прыгнувший на лицо сквозь дыру в крыше тёплый луч высоко стоящей в небе звезды. Лениво отмахнувшись, Паркер лёг на другой бок, желая и дальше наслаждаться сладкой дрёмой, как вдруг заметил какое-то шевеление. Моментально проснувшись, он распахнул глаза. У противоположной стены, повесив на крючок небольшое зеркало, брился Танос.

– Тебе тоже не помешало бы, — почувствовав или, скорее всего, увидев в отражении, что за ним наблюдают, титан обратился к Паркеру.

Рука Питера машинально ощупала колючий подбородок: жидкая бородка только недавно начала пробиваться сквозь подростковый пух, радуя самого Паркера и вызывая снисходительную, но гордую улыбку у Мэй. Подумав, что раз даже искалеченный, живущий отшельником Танос продолжает следить за собой, Питер решил, что тоже обязан держать марку, но, лучше рассмотрев поблёскивающую в руках титана клинковую бритву, тут же передумал:

– Я никогда не брился такой.

Танос обернулся и, до странного тепло улыбаясь, зазывно махнул рукой:

Потекли недели. Танос налаживал быт, и Питер, хотел он того или нет, ему в этом помогал. Отказ не принимался — титан не ленился раз за разом возвращать мальчишку на место, вкладывать в руки брошенные инструменты и стоять над душой, вынуждая работать. Упрямства Таносу было не занимать. Как и выдержки. Иногда Питер думал, что, будь титан чуть вспыльчивее, все его бунтарства не сошли бы ему с рук.

Каждый день в Садах проходил по одному сценарию: Танос что-то делал — показывал, рассказывал — затем наступала очередь Питера повторять, Танос наблюдал — контролировал, корректировал — затем работали вместе, плечом к плечу. К вечеру Питер валился с ног, а с утра всё начиналось сначала. Говорили мало и только по делу. Завязывал разговор всегда Танос. А Питер никак не мог набраться смелости, улучить подходящий момент, чтобы задать единственный, главный, вопрос — «почему я здесь?».

В работе Питер забывал, где и с кем находится, переставал чувствовать тревогу, но эти моменты не длились долго, и затем, когда эйфория от успешно выполненной задачи спадала, он корил себя за то, что не испытывает к Таносу должной ненависти, не думает о мистере Старке и Мэй, о друзьях… не пытается сбежать не только с планеты, но и из-под тёплого крыла безумного — в этом Питер больше не сомневался — титана.

Танос учил Паркера ставить силки и сети. Показывал, как убивать и разделывать дичь. Но если рыба, глядя на Питера пустыми глазами, просто засыпала и не вызывала мук совести, то со зверем всё проходило намного сложнее. Питер не мог заставить себя отнять чужую жизнь и был благодарен Таносу за то, что тот не стал настаивать, когда в очередной раз, глотая крупные слёзы злобы и жалости, он выбросил нож, так и не сумев перерезать трепыхающейся в капкане птице горло…

Весь день накрапывал дождь, и к вечеру разыгралась гроза. Уставшая от зноя природа жадно впитывала агрессивные ласки холодного ливня, и наблюдающему за бурей с крыльца Питеру казалось, что тот теперь никогда не закончится. Закрыв дверь, Паркер прошёл к очагу…

Отремонтированная несколько дней назад крыша надёжно укрывала от разъярённых капель, а залатанные стены и возведённые перегородки не давали ворваться в хижину порывам буйного ветра. Из-за затянувших всё небо, напитанных влагой чёрных туч стемнело рано. Настроение было нерабочим, скулы уже сводило от нескончаемых зевков, и, решив не тратить свечи, после ужина сразу легли спать. Но сон не приходил.

– Ты похож на неё, Питер.

Паркер вздрогнул и прислушался. После нескольких безмолвных часов слова Таноса звучали особенно жутко. Если бы не уверенность Питера в стабильности собственной психики, он наверняка бы решил, что ему послышалось — настолько тоскливым был обычно уверенный голос титана.

Питер провёл с Таносом достаточно времени, чтобы сразу понять, с кем именно тот сравнил его. Гамора. Приёмная дочь титана, чью жизнь он положил на алтарь общего блага, блага целой Вселенной… блага, о котором порой начинал говорить, но отчего-то замолкал.

– Она боялась грозы. Шум стихии напоминал ей день нашей встречи… Я брал их сюда. Её и Небулу… – Голос —  тихий, но заглушающий даже громовые раскаты, — зазвучал вновь.

О Небуле Питер почти ничего не знал, только внешность и то, что она также была приёмной дочерью Таноса, но расспросить титана не решился. Питер чувствовал, ему не ответят: Танос обращался к нему, но говорил не с ним…

– Это были светлые дни. Я учил моих крошек тому же, чему учу сейчас тебя. У Небулы плохо получалось, да я и не требовал: она была тогда слишком мала, но Гамора, – Танос вздохнул. Питер слышал: он улыбается. – Гамора схватывала всё на лету… Такие изящные, но прочные узлы: её силки всегда приносили дичь…

По спине Питера побежали мурашки. Тонкое одеяло не спасало от пришедшей вместе с грозой прохлады, однако дело было вовсе не в ней. Танос долго молчал, и Питер решил, что время откровений закончилось. Вслушиваясь в шум дождя и свист ветра, он наконец задремал. Перед глазами замелькали картинки…

Две незнакомых девчонки тащили Питера за руки в обманчиво бархатистую траву, и ему никак не удавалось их остановить. Сестёр гнал вперёд страх, и Питер невольно заражался им. Вскоре уже он тянул за собой не успевающих, падающих и замирающих на месте детей. Они бежали от кого-то. Кого-то невидимого, чей низкий голос тревожной тенью накрывал поле. Внезапно трава закончилась, но на месте озера оказался обрыв. Берег стал обваливаться, и все трое рухнули вниз. Питер дёрнулся и проснулся.

– …она любила прятаться в траве. Высокой, зелёной — цвета её кожи…

Часто дыша, Питер стёр с лица выступившую испарину и вслушался в слова Таноса, чей голос и преследовал его во сне.

– Я мог часами её искать и не находить, так хорошо она пряталась. А выдавала её Небула. Она ни на шаг не отходила от сестры. Гамора так смешно злилась на неё за это. – Танос расхохотался и затем ещё долго смеялся одному ему известным мыслям…

Питер проснулся поздно, но, даже выспавшись впервые за долгое время, чувствовал себя совершенно разбитым. Дождь прекратился ещё до рассвета, снова светило солнце, и за окном щебетали довольные свежестью птицы. Повернув голову, Питер увидел Таноса. Тот сидел к нему лицом и рассматривал лежащую на коленях руку в перчатке. Услышав шорох, Танос поднял воспалённые глаза и, встретившись с Питером взглядом, заговорил:

– Я хочу попытаться вернуть её. Для 

, – он указал на камни, – нет ничего невозможного. Ведь так? – Танос улыбнулся. От мелькнувшего в его глазах нездорового блеска Питер похолодел.

Танос встал и, почти не хромая, вышел. Какое-то время Питер продолжал лежать, затем, ведомый предчувствием, вскочил и бросился к выходу — ударная волна отшвырнула его назад…

Придя в себя, Питер зашёлся в кашле от не успевшей осесть пыли. На зубах скрипел песок, в ушах звенело, болел ушибленный бок. Привалившись спиной к опрокинутому столу, Питер сел. Тут же закружилась голова. Прощупав вроде бы целые рёбра и дождавшись, когда хижина перестанет вращаться, Питер поднялся. Вокруг было тихо.

Пошатываясь, он медленно подошёл к проёму и замер. В нескольких десятках метров от дома на выжженной потоком энергии земле лежал титан.

Тело будто пронзило ударом тока, сердце прыгнуло к горлу и заколотилось в висках. Паркер попятился, споткнулся о сбитые со стены инструменты, упал, быстро поднялся и забился в угол. Впившись глазами в проход, он начал ждать.

Питер просидел так больше часа. Несколько раз ему мерещились тяжёлые шаги, переходящие в скрип половиц, но Танос не появлялся. Питер жмурился, наваждение рассеивалось, и он снова вгрызался взглядом в проход.

В голове кишели до тошноты страшные мысли.

Танос, безумный — безумнее, чем на Титане, — был на этой планете единственным, помимо самого Паркера, разумным существом. Он заботился о Питере, напоминавшем ему убитую дочь. Ему нравилось наставлять мальчишку, Паркер чувствовал это и принимал с благодарностью. С каждым днём он всё больше понимал, насколько мало знает и умеет. Но сейчас куда больше смерти его пугало абсолютное одиночество. За несколько месяцев Танос научил Питера заботиться о себе, и теперь тот был уверен, что не пропадёт. Но какой в этом смысл, если он останется совсем один? По щекам катились горячие слёзы. Питер не помнил, когда они побежали, но не пытался их остановить…

Выйти наружу, туда, где лежал мёртвый титан, было страшно. Подтянув к груди дрожащие колени, Питер представлял, как ему придётся хоронить Таноса, чьё тело, стираемое с лица Вселенной неумолимым течением времени, однажды начнёт разлагаться. Питера затрясло. Почему всё это происходит именно с ним?! Разрыдавшись, он повалился на постель.

Сады

Ещё один по-неземному долгий день близится к своему завершению: глубокие тени вытягиваются и, расплываясь, бледнеют, чтобы совсем скоро смениться бархатной мглой; убаюкивая птиц, невесомо шумит розовая от закатного солнца листва; всё увереннее звучит стрёкот ночных насекомых…

Наслаждаясь спокойствием и вечерней прохладой, на ступенях хижины сидит Питер. Гибкие стебли в его руках послушно ныряют один под другой, сплетаясь в борта вместительной корзины. Завтра она должна будет заменить свою почившую предшественницу, до краёв наполнившись лесными дарами, однако сейчас Питер об этом не думает. Он ни о чём не думает. Отдавшись механике действий, он не замечает, что происходит вокруг, и подскакивает, когда в корзину падает спелый плод.

– Расслабился наконец?

Голос сходит лавиной, окончательно выталкивая Питера за границу мыслей, к реальности. Вскидывая круглые от секундного испуга глаза, он упирается ими в Таноса и только затем выдыхает. Титан перед ним улыбается, — если, конечно, кривой из-за рассекающих лицо глубоких ожогов оскал можно назвать улыбкой. Подброшенное угощение — его рук дело, в этом Питер не сомневается, но вот смысл вопроса, едва услышанного, упорно ускользает.

– Не понял, – облизнув пересохшие губы, честно признаётся Питер.

– То муха мимо тебя не пролетит, паучок, а то меня, хромого, не заметил, – поясняет Танос. Довольный игрой слов, он подмигивает и, припадая на искалеченную ногу, грузно поднимается по ступеням. Садясь рядом с Питером, Танос треплет его по волосам и шутливо толкает в плечо: желает подбодрить или разрядить обстановку, или…

«Проверяет», – догадывается Паркер.

Танос никогда не бежит от физического контакта, Питер заметил это сразу, ещё на Титане, а в последнее время такие отцово-дружеские прикосновения и вовсе стали обыденностью. Однако вторжение Таноса в личное пространство всегда несёт под собой какую-то цель. Вот и на этот раз, тормоша Питера, он хочет удостовериться, что его догадка верна и что после недели изматывающей тревоги Паркер в самом деле расслабился.

Питер с опаской прислушивается к ощущениям. За несколько бесконечно долгих дней и столько же ещё более долгих ночей он успел забыть, что значит жить, когда на фоне не пульсирует «чутьё». Но оно действительно молчит.

– Да-а… – с облегчением тянет Питер.

Выудив из корзины незапланированный ужин, он обтирает его о штанину и вгрызается в сочную мякоть: «Как же хорошо в тишине…»

После того, как больше суток Танос провёл на грани жизни и смерти, а затем ещё несколько дней — в глубочайшей апатии, он удивительно быстро пошёл на поправку.

Поначалу даже простые вещи, такие как говорение или ходьба, давались ему с трудом, но, превозмогая боль, он делал всё, только бы не обременять Питера своей немощью. Питер же был ему искренне за это благодарен и от помощи не отказывался.

Дважды они пытались снять с руки оплавленную перчатку, однако оставили эту затею, когда после особо сильного рывка через щели в металле полилась пурпурная кровь. Питер готов был дёрнуть и в третий раз, убеждая Таноса, а вернее, себя, в том, что кровь идёт, потому что перчатка отошла от кожи, и сейчас ну точно всё получится, но Танос ему не позволил. Показав то, что прежде скрывала одежда: изъеденную энергией руку, высохшую ногу, покалеченный торс… он без слов объяснил, что кожи под металлом уж точно не осталось. При виде ран Питер невольно вспомнил резкий запах горелого мяса, который в тот день шёл от Таноса и который, казалось, никогда уже не выветрится из носа. Желудок моментально скрутило… В этой ситуации Питер был рад только одному: что всё происходило на улице и ему не пришлось отмывать за собой пол. Танос тогда впервые после щелчка рассмеялся — сипло, натужно, с надрывом…

После безуспешной попытки вернуть дочь Танос изменился. Питер заметил это сразу, но не сразу понял, что именно с ним произошло. Однако, чем дольше он наблюдал, тем яснее ему становилось — к Таносу пришло смирение. Вместо маниакальной отстранённости, в последние недели перед щелчком постоянно сквозившей у него во взгляде, теперь в нём мерцал иной, уже не безумный блеск. Танос начал оживать и вместе с тем открываться.

Если прежде он мог днями не проронить ни слова, то сейчас первым заговаривал с Питером, причём необязательно «по делу», как это было раньше. Слушать Таноса было интересно, но Питера не покидало ощущение, что все задушевные разговоры и невыдуманные истории ненастоящие, настолько сюрреалистично выглядел в моменты словоохотливости Танос. Сюрреалистично и пугающе.

«Затишье перед бурей или новый виток в помешательстве?» – не веря в исцеление, думал Питер и старался поскорее улизнуть от многократно возросшего к себе внимания «обновлённого» титана.

Но пока он избегал Таноса, пропадая в лесу и на озёрах, тот взял на себя все бытовые заботы, не требующие особых усилий или реакции. Хотя Питер сам вызвался отвечать «за ноги», он надеялся, что регенерация Таноса скоро справится с повреждениями и позволит вернуться к привычному разделению обязанностей, ведь расставлять и опустошать силки ему категорически не нравилось.

Не нравилось ему и то, что некогда грозный титан с какой-то гипертрофированной заботой мыл за ним посуду, штопал вещи и перестилал постель. Питер понимал, что Танос делает это от неумения сидеть без дела и желания быть полезным, но прозвище «восьмифутовая Мэй», однажды при виде хлопочущего по дому титана возникшее в голове у Питера, вызвало вовсе не смех, а тревогу. Питер попытался объяснить это чувство «разрывом шаблонов», но сознание тут же гнусаво добавило, что «вообще-то Танос и раньше не чурался “женской“ работы». Спокойнее в итоге не стало. Это был первый звонок.

Последний накрыл Питера внезапно и с такой силой, что он в панике вскочил среди ночи. Растолкав Таноса, перевернув полдома в поисках костюма, не найдя его и схватив первое, что попалось под руку, он выбежал на улицу и приготовился встречать что-то поистине ужасное, но… ни в тот момент, ни через минуту, ни через час ничего так и не произошло.

Питер до утра с топором наперевес мерил шагами двор, подрываясь на каждый шорох и кидаясь на каждый куст. Танос всё это время был рядом, с крыльца наблюдая за рвущимся в драку, словно цепной пёс, парнем, не слышащим и не видящим ничего, кроме неведомой угрозы. Когда же солнце наконец разогнало подозрительные тени, в которых Питеру мерещились враги, но он так и не перестал метаться, Танос сгрёб его в охапку, вырвал из занемевших пальцев топор, под ругань и истошные вопли дотащил до хижины и, зажав на коленях, убаюкивал, как младенца, пока тот не забылся тревожным сном.

Придя в себя только к вечеру, Питер понял, что почти ничего не помнит. Расспросив Таноса, он долго перед ним извинялся. Глядя на сгорающего со стыда Паркера, Танос лишь укрепился в решении умолчать о всех тех титулах, которыми Питер его наградил, и об укачиваниях, которые вряд ли понравятся юноше. Затем Питер рассказал Таносу о чутье, напирая на то, что прежде оно работало совершенно иначе. Танос внимательно его выслушал и аккуратно предположил, что пережитое было вызвано вовсе не чутьём, на что Питер упрямо насупился, ведь ему виднее, что он чувствовал, и отказался продолжать разговор, зарывшись с головой в одеяло. Танос не стал напирать, но ещё долго сидел за столом, о чём-то думая…

После произошедшего с Питером срыва Танос с нечеловеческой чуткостью начал отслеживать любые перемены в его настроении и старался всячески проявлять участие, когда ему казалось, что Питер в этом нуждается. Подобное отеческое отношение сперва только пугало, оно было слишком непохоже на поведение того титана, к которому Питер успел привыкнуть, но Танос казался стабильно спокойным, и вскоре Питер перестал его избегать. Психоз, который он спутал с обострившимся чутьём и который им, возможно, и был усилен, больше не повторялся, общая тревожность, хоть и не ушла совсем, также немного стихла, и Питер принял новую реальность. Дни потекли своим чередом…

– Я должен извиниться перед тобой.

В предночной тишине голос Таноса звучит резко. Питер снова вздрагивает и прекращает жевать: от этого вечера он ожидал другого…

Закашлявшись — не от сока, чтобы взять паузу, — он не сразу задаёт вопрос:

На самом деле Питер уже знает ответ, но что-то внутри упорно не хочет, чтобы он был озвучен. Изображая спокойствие, Питер обкусывает косточку плода, закидывает её в кусты, приглаживает вечно лохматую макушку и только затем поворачивается к Таносу.

Тот как всегда оказывается краток:

– За всё это. – Не отрывая руки от колена, Танос указывает куда-то вдаль: на всё и ни на что конкретное. – Не в моём праве было вырывать тебя из привычной жизни и запирать здесь, дитя.

Питер вздыхает: он не ошибся, но радости это не приносит. Он не понимает, что именно должен чувствовать, не знает, как реагировать.

По лопаткам вдруг ударяет ветер, и Питер моментально зябнет. Прежде уютный полумрак наваливается густеющей тревогой, удобная ступенька больно упирается в кости… Ощущая забытые, а вернее, загнанные в глубины подсознания, обиду и злость, Питер хочет уйти, но не трогается с места.

Обхватив покрытые мурашками голые руки, он с неожиданной для себя уверенностью произносит:

– Не надо извиняться. Зачем это теперь? Что извинения могут…

– …тебе дать? – Видя Питера насквозь, Танос снова улыбается и за плечи притягивает его к себе, согревая. – Ничего, ты прав. – Он с задором ерошит каштановые волосы. – Лучше спроси, что могу дать я?

– Ничего, – бурчит под ноги Паркер.

Дёрнув головой, он сбрасывает тяжёлую руку и отодвигается. Понимая, что ведёт себя как обиженный ребёнок, Питер не может ничего с собой поделать: он с таким трудом смирился с судьбой отшельника, что теперь не хочет даже слышать о той, которая могла у него быть, — об отнятой безумным титаном.

– Я верну тебя домой, Питер.

Вкрадчивый голос режет хуже стекла.

– Плохая шутка… – Глотая подбирающиеся к горлу слёзы, Паркер сутулится, сжимается, притихает. Он и правда не верит. Однако Таносу незачем лгать, и, позволяя искре надежды войти в сердце, Питер глухо бубнит в прижатые к подбородку колени: – И как ты собрался меня вернуть? Пинком закинешь? – Грубая издёвка не веселит, и Паркер шмыгает носом. – Камней нет, корабля нет…

– Корабль. – Глядя в широко распахнувшиеся глаза, Танос довольно щурится. Осознание приходит к Питеру постепенно: раскрывая рот, вытягивает лицо, расправляет плечи… Танос смеётся и воодушевлённо продолжает: – Я пригоню Санктуарий, научу тебя им управлять. Это несложно, ты справишься. Настроим автопилот, и через несколько часов полёта будешь на Земле. Только…

Дыхание перехватывает, едва Питер слышит намёк на препоны. Но хорошо, что Танос не останавливается:

– …нужно подождать — луна забивает сигнал.

– Сколько? – почему-то шепчет Питер, за грохотом сердца с трудом разбирая свои же слова.

Охая, Питер слетает с крыльца разжавшейся пружиной. Заведя руки за голову, он быстро доходит до края двора и замирает. Он стоит там, глядя на закатное солнце, пока совсем не темнеет, и только затем, шатаясь будто пьяный, возвращается к Таносу. Питер улыбается от уха до уха, смахивая с алеющих щёк остатки жара и слёз, и опускается на прохладную ступеньку:

Танос и сам радуется как мальчишка. Он похлопывает Питера по лопаткам, треплет легонько за шею, тот смеётся, но идиллия не длится долго: Паркер вдруг замирает. Румянец сходит с его лица, а в глазах разливается паника.

– А ты? Тебя же убьют, если узнают!

– Это не важно… – Танос разрывает объятия и отводит взгляд.

«Как “не важно“?!» – набатом стучит у Питера в висках, но вслух он произносит лишь короткое:

Он действительно не понимает.

Безумец

Содержание

Титан

Сады

Земля?

Комментарии (0)