Отзвуки шагов раздавались эхом преследователей. Хотя чутьё говорило, что они были одни в этом клубке подземных переходов, бегущие за стенами воды шумели, как бушующая армия, а субстанция под ногами, капающая с потолка прямо на голову и за шиворот, была вязкой, как сопли, и пахучей, как кровь.

— Как думаешь, тут ели живых? — спросил Энакин, осветив гнилые чёрные кости, прежде чем выключить меч и нырнуть в низкий проход.

— Что? — глухо отозвались с другого конца.

В темноте двигаться было неудобно. Он ощущал каждую неровность дна, каждую личинку паразита, что приставала к сапогам, каждую угреподобную тварь, в страхе бившуюся о ноги, каждую полуразложившуюся кость, каждый труп, но его шатало из стороны в сторону, так что приходилось хвататься за склизские стены. Это место было наполнено Тёмной стороной — ситхово капище, куда им посчастливилось провалиться. Здесь было тепло, зловонно, и Энакина дурманило, будто на этот раз тьмы была явная передозировка. Если бы далёкий синий свет не отражался прыгающими бликами на воде, он давно забыл бы, зачем шёл.

Свет становился ярче, сознание прояснилось, стоило ему заметить ноги — невероятно повезло, что он плутал здесь не один! — а потом проход снова увеличился, и можно было наконец выпрямиться.

Место походило на залу для церемоний. «Для жертвоприношений», — невольно подумалось. Далее вело два пути. Оби-Ван светил перед собой, ожидая на перепутье, но за прикрытыми глазами искал дорогу, и, казалось, ему не нравился ни один из этих коридоров.

— Интуиция что-нибудь говорит? — справился он у Энакина, когда громкое плескание доложило о его приближении.

— Живых тут ели, говорю? — повторил Энакин и вытер лоб грязной мокрой перчаткой.

Оби-Ван открыл глаза и взглянул на него. Но затем указал на правый коридор.

— Я чую, что близкий к укреплениям поток выходит на поверхность. Следовать за ним придётся долго: мы находимся глубоко и, я подозреваю, несколько раз потеряем его, так как эти тоннели подчиняются странной, мне до сих пор не понятной логике.

Он двинулся направо, не колеблясь и не спрашивая, что думал Энакин. Энакин думал, что возражать не было смысла, как и отставать, потому что с удалением шагов Оби-Вана он терял всякую надежду выбраться.

… Оби-Ван либо притворялся, либо на самом деле не слышал, как вдалеке кто-то кричал. Энакин думал, что это стенали под пытками, потому что крик периодически повторялся; нужно было помочь: если они уйдут, то никто больше не окажется в этой дыре. Кем бы ни было то существо, оно страдало, кто-то причинял ему страдания, и Энакин не мог этого вынести.

— Там кого-то режут, Оби-Ван, — Энакин поймал его за руку, потому что Оби-Ван упорно его игнорировал и шёл вперёд. — Режут, или жгут, или сводят с ума, — не знаю, но это сводит с ума меня. Надо разузнать, может, облегчим его боль или ещё что-нибудь сделаем, только не бросим его вот так.

На лице Оби-Вана выражение даже слегка не сменилось на сожалеющее.

— Тьма заманивает. Не забывай, где мы.

— Я чувствую, что оно живое, — Энакин зажмурился, ощущая чужую далёкую боль. — Хотя бы увидеть…

— Надо выбираться, — отрезал Оби-Ван и продолжил путь.

Энакин смотрел, как синий свет скрывается за поворотом, слушал горький плач из лабиринта коридоров; Оби-Ван вышел бы отсюда с Энакином или без, потому что необходимо было доставить сведения (ситхово капище — самый короткий путь, разумеется), а Энакин… Что Энакин? Это и в самом деле местный мрак мог играть с его разумом дурную шутку, но с такой же вероятностью кто-то действительно погибал здесь, под землёй, и не ждал, что его могли найти. Энакин чуял странное родство с этой плачущей душой. Было глупо, смутно и неясно, но ему казалось, что он мог поменяться с ней местами, и это было бы даже правильно.

— Энакин, не стой! — послышалось почти столь же далеко.

Энакин сделал шаг, споткнулся о нечто тяжёлое и упал лицом в мерзкую жижу.

… Прошла вечность, пока он лежал на дне и сквозь мутность жидкости и муть в глазах разглядывал обглоданые останки. В большей степени постарались водяные падальщики, но их укусы можно было отличить сразу: они были рваные и неосторожные. До них же кто-то аккуратно срезал плоть кусками. Это было видно. Это было занятно. Это было недавно. Когда он понял это, в порыве наглотался трупной воды, глаза вылезли на лоб в гримасе отвращения, он пытался поднять голову на водой, но полуметровая высота вдруг оказалась недостижимой, словно весь коридор неожиданно затопило — в ту секунду невозможно было по-другому это объяснить. Он уж подумал, что останется лежать здесь вместе с телами и его так же сожрут, но сильный рывок за пояс вытащил его на воздух.

Он долго кашлял и отплёвывался, щурясь от синего света, держался за выемку в стене и за плечо Оби-Вана, а тот внимательно ждал, пока у вымокшего Энакина прекратится дрожь не от холода, но от захвативших всё нутро ощущений. От воды пышало жаром, как на Сарапине, Энакин горел изнутри, подобно больному.

— Всё-таки ели, — пробормотал он. — Крифф, я думал, дела не настолько плохи… Дуку тоже ел, как думаешь? Это испытание для вступления в их секту, что-то вроде того, да?

— Не знаю, — ответил Оби-Ван. — Я не сведущ в таких делах, спросишь его сам при встрече.

— Что-то не так, — задумчиво произнёс Энакин, когда они вновь шли по пути, откуда Оби-Ван вернулся. — Ты видел Дуку: он высокомерный и законченно брезгливый, он никогда бы не переступил через свою гордыню и не стал есть бы плоть разумного.

— Не бросайся словами: «никогда бы» — это субъективная оценка. Ты не можешь ведать, что у него на уме и тем более на сердце. Что же до ситхов — ты и я не знаем точно, чьё это обиталище. Возможно, это лишь фанатики, не принятые и не признанные лордами, возможно — иная группа, поклоняющаяся Тёмной стороне. Я обязательно доложу об этом месте Совету, будет отправлен отряд для изучения, но сперва нам нужно самим увидеть солнечный свет.

— Если твоя подземная река после небольшого подъёма снова поведёт нас вниз, ты увидишь только очень недовольного и голодного меня, — пообещал Энакин.

Оби-Ван ничего не сказал и даже не повернул головы.

— … У тебя хронометр работает? — спросил Энакин, когда его внутренние часы сбились и, похоже, пошли в обратную сторону.

Сколько они уже шли? Вдруг эти сведения никому и не нужны больше, а они торопятся, будто иначе конец света наступит.

— Мы идём два дня. Это была твоя идея, будь добр, не жалуйся. И не старайся завести беседу — чем меньше сил тратится, тем лучше.

— Чем меньше затхлости и гнили вдыхается, тем лучше, — пробурчал под нос Энакин, — но я только лишь проверяю, что ты — это ты, а не зомби.

Оби-Ван снова не повернулся, чтобы разделить с ним взгляд, но было всё равно.

… Анфилада, по которой они шли, была бесконечной. Хотелось просто из принципа дойти до последнего помещения, но Оби-Ван свернул у поросшей живым пучеглазым мхом ниши, и пришлось с раздражением и досадой оставить эту мысль. Энакин замечал, что тупел в этом ситхском полумраке. К тому же, после того, как он взглянул на потолок и увидел отвратительные трепещущие пузыри, как лёгочные, крики и плач боли заглушили правое ухо, а левое наполнилось отвратительным чавканием. Оби-Ван по-прежнему ничего не слышал.

Может, это паразиты занырнули в его голову, пока он «купался», и сейчас поедали его мозг, отчего и появились галлюцинации? Физической боли он не чувствовал. Оби-Ван говорил, что в любом случае не было лучшей помощи, чем выход отсюда, и Энакин покорно шёл за синим сиянием, боясь, как бы не возник другой источник света и не сбил его с пути. Оби-Ван ступал мягко, почти не колыхал воду, а Энакин с трудом переставлял ноги и всё замедлял шаг, Оби-Ван уходил, опять уходил, однажды он вот так пропал из поля зрения Энакина, и — Энакин протянул руку, подался вперёд корпусом, чтобы ухватиться, он успеет, он сможет, он не даст остаться одному, как случилось однажды, — и…

… червь хотел есть. Червь был очень голоден. Червь ползал в этой сырости слишком долго, он должен был есть, иначе умер бы, поэтому он ел. Он был червём, но отчего-то сырое мясо было противно на языке, вместо насыщения он чувствовал ужас, он был червём, но отчего-то у него были руки, и этими руками он, используя световой меч, отрезал куски с человеческого тела, он был червём, но его звали…

Энакин выплюнул плоть и вместе с ним содержимое пустого желудка. Он хотел убить себя, потому что помутнённый рассудок уподобил его ситхским мерзостям. Это было худшее из всего, что он когда-либо делал, — отрыл труп и стал его поедать, Сила, куда смотрела Сила?! Куда смотрел О…

Он взбаламутил воду и отскочил к стене, выставил меч перед собой, но спина скользнула по слизи, и он плюхнулся вниз с большим плеском.

Было тепло, зловонно, и Энакина дурманило.

Он думал, что ему показалось.

Лицо Оби-Вана белело под мутной жидкостью. Он лежал здесь очень давно. С того дня, как его нога ступила сюда, — да, наверное, с того дня. Наверное, тогда Энакину впервые пришла в голову мысль, что он голоден. Он был червём и очень хотел есть.

У руки Оби-Вана остались только кости, всё остальное было тщательно удалено. Только бы не съедено, только бы, — Энакин не помнил, чтобы за всё это время горло пропустило хоть что-нибудь, но как Оби-Ван оказался 

Они ведь только что разговаривали, только что Энакин видел его живым, — если не здоровым, то, во всяком случае, бодрым, — Оби-Ван был живым, — как?!..

Это не Энакин его убил.

Чутьё говорило, что он был один в этом клубке подземных переходов. В груди Оби-Вана была прожжённая дыра.

Энакин подумал, что лучше всего было зарубить себя сразу, потому что у него не было шансов найти дорогу. Он приходил в себя несколько раз: сердце съедало чёрное дежавю, — он уже видел своё грязное дело и пытался выбраться, но раз за разом приходил сюда, бежал в приступе червивого голода и набивал себе рот. А потом сплёвывал.

Ещё никогда он не ощущал себя настолько ничтожным, настолько падшим, что Дуку рядом с ним казался праведником. Он занёс меч.

— Последний раз, обещаю, и я больше не буду тебя мучить, — раздался голос, и Энакин сощурился, в глазах заболело, когда перед ним предстала синеватая дымка Оби-Вана.

Его глаза были совершенно белыми, и теперь было понятно, почему он избегал встречаться взглядами.

— Я урод, дай мне умереть, — взмолился Энакин и подавил крик боли, что рвался из груди.

Но удержанное в себе подхватили стены — стенки черепа — и эхо исказило крик на разные лады. Это он кричал тогда, это он был тем страдающим существом. Это себе он хотел помочь так отчаянно, но именно себе помочь он никогда не был в силах.

— Это не ты виноват, — сказала дымка Оби-Вана, Энакин подозревал, что это всё было в его больной голове и это память об Оби-Ване с ним говорила, но он в кои-то веки слушал. — Пока мы шли, мы находили свидетельства — конечно, ты не помнишь, — древний комплекс ситхов. Здесь в воздухе нечто, что вынуждает разумных пожирать себе подобных: один из экспериментов, как видно, был неудачен.

— Это должно было быть биологическим оружием, но они сами подорвались, — процедил Энакин.

— Я забываю обо всём, пока продвигаюсь дальше, сам знаешь, я… Я не хочу возвращаться сюда и 

, — он указал на труп Оби-Вана.

— Так вперёд, Энакин Скайуокер, успей, пока помнишь, — сказала дымка Оби-Вана и похлопала его по плечу.

Энакин представил, что почувствовал его ладонь. Но это всё было только у него в голове.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/0193f937-9f1f-7deb-8331-731cc256e825

Часть 1

Lisapa

Энакин смотрел, как синий свет скрывается за поворотом, слушал горький плач из лабиринта коридоров; Оби-Ван вышел бы отсюда с Энакином или без, потому что необходимо было доставить сведения (ситхово капище — самый короткий путь, разумеется), а Энакин… Что Энакин?

Было больно

Комментарии (0)