- Ебать ты страхолюдина.

- Завали ебальник и отвали от меня, - Махиру шипит в ответ, буквально вздергивается и больше всего похожа на кошку сейчас, чем на разозлившуюся девчонку. Во взгляде Махиру – ненависть ко всему вездесущему, самое настоящее аббатство мерзости и лицемерия, когда она смотрит, как хихикающие одноклассницы отходят дальше – как бы не уебала сумкой ненароком, а ведь может, ебанутая девочка из неблагополучной семьи.

Фурудэ отворачивается, трет щеку – под пластырем заживающий синяк зудит напоминанием о ее бессмертном бремени, когда она заходит в женский туалет, умывается и долго, очень долго смотрится в зеркало.

Когда все пошло по пизде?

Махиру, вообще-то, не из этого мира; Махиру давно двадцать шесть, она сторчалась и выпрыгнула на рельсы прямо под проезжающий поезд, и, видимо, сам Господь Бог сжалился над ней и переместил в прошлое, чтобы она свои ошибки исправила – видимо, чтобы из зажатого подростка-тихони, терпящей насилие что дома, что в школе, стать кем-то иным, переродиться в новом своем обличии и в пустую не тратить драгоценное время своей молодости. И Махиру старается, как может, так старательно дает отпор и не дает себя в обиду, что понимает – все ее попытки тщетны.

Отпор – три удара сразу. По новой; Махиру не хочется терпеть издевательства, и она спряталась за толстым слоем панциря, не повторяя своих ошибок, не сближаясь ни с кем, потому что ее лучшая подруга Мэй предаст ее на парковке за гаражами, когда излюблено-сильно будет пинать ногами в живот вместе с популярными девочками в классе; потому что ее мать бросит ее на полупустом автовокзале, сказав, что уезжает в командировку, но так и не вернется, оставив ее отцу-тирану с маниакальной фазой ненависти ко всему сущему. Они, в принципе, похожи чем-то, но Махиру день ото дня обещает себе, что не будет бить своих детей.

Если они у нее будут, конечно.

Махиру сама себя спрашивает: когда это кончится? Но ответа не находит в потрескавшемся зеркале общественного туалета, выходит в коридор и спускается вниз, прямиком к выходу. Заглядывать в класс не хочется – сегодня школу она прогуляет.

Махиру – проблемный ребенок, травмированный подросток и плохой взрослый с психологическими проблемами от своей грядущей жизни. Махиру знает, что ее никто не спасет.

Махиру четырнадцать, когда она впервые встречает Сано Манджиро.

Эта была случайность, когда она в очередной раз сбегала из дома, вся в синяках и побитая, закусывая губу настолько сильно, что кровь текла – но на ее лице не было слез. Махиру думала тогда, что это тихое безлюдное место, пока не прислушалась и не услышала приглушенные удары и стоны – она и подслушивать-то не хотела, но по лицу, отрезвляющим шлепком, прошелся чей-то чужой шлепанец с такой силой, что девчонка покачнулась, упав на землю. Прямо по больному месту – Махиру, лежа на земле, чувствовала, как распухает ее лицо.

- Майки, блять, засранец ты ебучий, ты в кого-то попал!

Махиру поднимается на локтях, слыша, как кто-то стремительно к ней приближается. Махиру ладошкой потирает щеку, но вверх старается не смотреть.

- Здесь же не должно быть никого!

Голоса явно мужские и доносятся сразу с нескольких сторон. Махиру думает, что она влипла, и наконец смотрит на пацанов – они все такие же побитые, как и она, одежда порванная, а лица расквашенные по самое не хочу. Но выглядят как-то довольно – Махиру неприятно; она супится и замечает недалеко от себя ебаный тапок, которым зарядили ей по лицу, хватает его и поднимается на ноги. Сжимает с такой силой, мама не горюй – и выглядит она жутко взбешенной.

- Она что, всерьез думает, что сможет нам что-то сделать? – какой-то пацан криво усмехается и сплевывает на землю. Махиру в темноте замечает, что это темнее, чем обычный плевок, и пыл ее немного поумеривается – но внешне она все еще остается такой же взбешенной. Практически как беспризорная дворняга.

От самой себя противно.

Лучше бы ее здесь не было.

- В последний раз спрашиваю, кто это сделал? – Фурудэ несёт, несет так сильно, что ее уже не остановить. – Я вам такую трепку задам, вечность ходить не сможете.

Да ничего она им не сделает. Их пятеро, она одна, но из ее легких выходит воздух вместе со свистом собственной скорби, а в глазах невероятно щиплет; Махиру злится, злится так сильно, что сама не замечает, как от обиды и безысходности, от холодного отчаяния по ее щекам бегут слезы; Махиру сломана, сломана так сильно, что не верит в свое светлое будущее, и замахивается шлепанцем куда-то в сторону, с силой кидая в одного из пацанов – летящий в какого-то утырка тапок был пойман шестым, только что подошедшим юношей.

- Хороший бросок, - он улыбается и выглядит невероятно спокойно, когда вновь натягивает обувь на ногу. Фуруде дышит тяжело от подкрадывающейся истерики, а мальчишка смотрит на нее внимательно, шаг за шагом подходя все ближе. – Ну, теперь мой черед!

Он говорит это с таким спокойствием, с такой мягкой улыбкой, но замахивается всерьез – Махиру зажмуривает глаза прежде, чем из ее глаз новым потоком течет что-то горячее и соленое. Секунда, две – удара не следует; Махиру открывает глаза медленно, сначала один, чтобы увидеть перед собой довольное лицо светловолосого пацана.

- Ку-пи-ла~сь, - довольно тянет он и смеется, заливисто так, его смех звоном по ушам бьет и раздается в голове отголоском обрывистого прошлого. – Ну и дурашка. Я девочку ни за что не ударю.

Махиру поджимает губы и смотрит в бездонные глаза мальчишки – они ей кажутся омутом чего-то недостижимого, глубокие такие, как море, темные-темные; она поспешно вытирает слезы с щек и только еще больше старается выглядеть грознее.

- Меня зовут Сано Манджиро, - мальчишка протягивает ей руку для рукопожатия, и Фурудэ мельком замечает на ней царапины. – Но обычно меня зовут Майки. Не серчай, я не специально целился тебе в лицо. Но бросок у тебя действительно хороший.

Так они и познакомились.

Вообще-то они не особо-то и общались, но Махиру, спустя, наверное, два дня после знакомства с так называемыми гопниками начинает осознавать, что их не было в ее жизни. Не было ни Тосвы, ни Сано Манджиро, так называемого «Майки» - для тусовок гопарей Махиру всегда была слишком тиха и невинна, для нее в свои лучшие детские годы это казалось неприемлемым, потому что отец и без того зол, и надо было хорошо учиться, чтобы выбраться из грязи в князи. Но нынешняя Махиру знает – это не поможет.

Они не должны были вообще пересекаться, потому что в ее школе никто из основателей Тосвы не учился, да и в принципе на кой черт им девчонка, случайно повстречавшаяся в парке, но так вышло, что принцесса ее класса – нынешняя девушка какой-то там главы мега-супер-крутой банды, а Махиру дала ей хорошую затрещину, когда ее подкараулили за школой.

- Мне пизда, - сообщает она Майки вполне спокойно, заканчивая свой рассказ.

- Поэтому я хотела бы, чтобы ты научил меня драться! – Махиру складывает ладошки вместе и резко – даже слишком – сгибается в почтительном поклоне.

На Майки она выходит сама, когда понимает, что ей не остается ничего другого, как принять вызов и стать сильнее. Махиру не страшно, даже если ее изобьют до полусмерти, потому что свое она уже отжила и настоящий страх собственными глазами видела огнями приближающегося поезда головой на рельсах – с болью в собственном позвоночнике. Но Махиру не хотелось бы проигрывать просто так – Махиру должна быть сильной, чтобы изменить свою жизнь.

Майки смотрит на нее, моргает какое-то время, пряча руки в карманах. Наклоняет голову в бок и лениво так ковыряется пальцем в ухе – прямо как самый невоспитанный мальчишка! – и Махиру чувствует новый прилив злобы.

- Почему ты просто не попросишь меня помочь? – интересуется он наконец. – В конце концов, я должен тебе за тот удар по лицу. Будет намного эффективнее, если разберусь я с пацанами.

- Это не твое дело! – Махиру говорит это слишком резко, и только потом осознает, что это вновь говорит ее злость. Она выпрямляется и снова поджимает губы, но на Майки смотрит прямо и уверенно. – Я не очень хорошо разбираюсь в ваших гопарских терках, но это только моя проблема. Не ваша. И я не хочу впутывать вас в свои дела.

Махиру знает, о чем говорит.

Махиру примет любой исход событий, потому что она все равно в конечном итоге сторчится и умрет под поездом в свои двадцать шесть. Махиру, на самом деле, глубоко поебать, что будет дальше, потому что она устала, господи, как она устала убегать за всю свою жизнь, как она устала быть пустым местом в глазах собственных одноклассников, она так устала терпеть унижения и издевательства, что хочется самолично ножом себя пырнуть и во внутренностях поковыряться. Даже если она ничего не изменит, она проживет свои несчастные двенадцать лет так, чтобы ни о чем не жалеть.

Во взгляде Махиру – импульс бесчеловечной упертости, калейдоскоп неясной злобы и ненависти ко всему сущему – Майки это видит. Махиру сломлена, Махиру подавлена и убита, растоптана реальностью где-то на подкорке мозга и с пылью смешана в собственном виденьи – и Майки, честно говоря, ее ужасно жаль.

- Негоже девочкам вмешиваться в пацанские разборки, Фурудэ-сан.

 разборки, - возражает Махиру и смотрит на него внимательно, так вкрадчиво, как не смотрят обычные четырнадцатилетние дети – как будто она знает гораздо больше, как будто за этой ненавистью, за этой маской отторжения скрывается что-то гораздо более спокойное и мудрое, чем есть на самом деле. – Я достаточно сильная, чтобы разобраться сама.

Майки вздыхает практически тяжко, но все-таки решает попробовать.

- Хорошо. Так и быть, чему-нибудь я научу тебя. Только потом не ной и не реви, как в нашу первую встречу.

Они с Майки – одногодки. Они встретились в свои четырнадцать и, вообще-то, Махиру старше его на пару месяцев, но это не мешает ей вести себя как озлобленная псина временами. Махиру, впрочем, по-другому и не умеет – потому что стена, выстроенная ей самой, слишком прочная для того, чтобы вот так просто поверить какому-то гопарю, потому что Махиру, наученная собственными ошибками, выпускает иголки и щетинится в ответ на любую заботу со стороны окружающих, потому что думает, что ей никто не нужен. Махиру, глупая, думает, что она сильная, что справится, что ей никто не нужен и она не нужна никому, когда сплевывает кровь на бетонную плитку где-то за городом в то время, когда ее под руки держат две расфуфыренные красотки.

Но Майки приезжает сразу же.

Махиру не называла ни время, ни место назначенной ей стрелки. Не говорила никому, а Майки пришел. Пришел вместе с постепенно разрастающейся Тосвой, приехал на своем байке и задал такую трепку, что у Махиру перед глазами начало рябить; девчонки из ее школы сразу же бросили ее, стараясь не попадаться под горячую руку парням, и Махиру думает, что они сбежали – и правильно сделали.

На самом деле, во всем этом не было никакого смысла.

Махиру просто хочет казаться сильной, но на самом деле слабая. Махиру шла на рожон, прекрасно осознавая, что проиграет, потому что она девочка, потому что она слабая, и Майки показывал ей в основном только способы защиты, потому что по-другому она не смогла бы, потому что ее вырубили бы одним ударом просто потому, что Махиру сла-ба-я.

Махиру слабая, и Махиру больно, а Майки возвышается над вырубившимися пацанами так величественно, так спокойно, как будто все так и должно быть – уверенный в своей силе, уверенный в том, что он способен всех защитить.

- Фурудэ-сан, - Майки смотрит на нее тепло-тепло, и Махиру странно, господи, ей так странно от этого взгляда, потому что на нее в жизни так еще никогда никто не смотрел. – Тосва своих не бросает. Запомни это, пожалуйста.

Майки улыбается ей мягко и искренне, и Махиру чувствует, как под ребрами у нее что-то теплеет.

Махиру хочется снова заплакать.

Четырнадцать.

Фейра

- Точно, Махиру, - Майки поднимается, смотрит на нее так, как не смотрел никогда, и во взгляде его, вяжущем, глубоком, Фурудэ не может прочитать ничего, кроме всепоглощающего отчаяния. - У меня же кроме тебя никого не осталось.

Tokyo Revengers

Манджиро Сано/ОЖП

Эффект бабочки

- Ну сколько? – Майки подсаживается ближе, приближает свое лицо и так внимательно смотрит на ее мешки под глазами, что Махиру становится не по себе.

- Шестьдесят плюс двадцать… - Махиру хочет перевести все в шутку, но вспоминает, что в две тысячи пятом «TikTok» еще не придумали, и сейчас Майки совершенно не понимает, о чем она говорит. – Забей, - она ловко открывает газировку, потянув за "ушко", и та с характерным шипением пенится. – Все хорошо.

Нихуя, блять, не хорошо.

Им по пятнадцать, и Тосва разрастается на глазах с невероятной скоростью. Им по пятнадцать, прошел год с их первой встречи, и Махиру знакома с шестью основателями и некоторыми заместителями – например, с Чифую, который кажется ей вполне неплохим парнем, но вот Баджи ее откровенно пугает. Дракен кажется ей достаточно спокойным даже в самых незабываемо-стремных ситуациях, и от этого мурашки по коже; да даже, честно говоря, от самого Майки хочется сбежать подальше временами и никогда с ним не связываться, потому что, ну, Махиру не знает, но от него как будто опасностью за километр веет. Он беспечен, временами ведет себя, как ребенок (в особенности когда в кафе ему приносят детское меню без флажка), но улыбается так мягко и искренне, когда размазывает противников по бетону с характерным чавканьем крови под подошвой. Махиру его иногда и не понимает вовсе – или не понимала никогда, но почему-то Майки все равно приходит к ней в школу вместе с Дракеном, выстраивает по струнке местную гопоту и также пафосно уходит, не забыв поинтересоваться, как у Махиру дела.

- Фурудээ-са-ан, - тянет Майки нарочито громко и подпирает руками подбородок, наблюдая, как перед ними блестит водная гладь шибуйского водоканала. – Заботься о себе, пожалуйста. Будет очень плохо, если ты двинешь кони из-за того, что не высыпаешься. А кто будет кричать на Пеяна, когда он снова притащит свои стремные журналы?

- Я не кричу на него! – возмущенно восклицает Махиру так, что невольно дергается, немного пролив газировку. Она досадно цыкает.

- А, ну да, нынче это называется «воспитательно-ознакомительной беседой», - подъебывает ее Майки и громко смеется, когда Махиру ударяет его по предплечью. – Что, подраться хочешь?

- Да я тебя уделаю, - фырчит в ответ Махиру, но отчего-то ей становится намного спокойнее.

Майки пытается показать ей доверие.

В их пятнадцать Майки не лезет в ее душу и не пытается наизнанку вывернуть ее чувства, но осторожно приближается, оказывается ближе слишком быстро, чем можно было бы представить. Это похоже на игру со зверем, в которой Махиру – загнанный в угол котенок, которого пытаются приручить. Но приручить не в типичном понимании этого слова: Майки показывает ей дружбу, приведя в Тосву, показывает ей стремление к жизни, показывает, что вот, Махиру, смотри, люди не такие плохие, какими могут показаться на первый взгляд. А Махиру и не знает, что предпринять; Махиру прячется за своим щитом, за толстым слоем недоверия и выглядывает изредка, когда желание быть вместе с обществом возрастает вместе с ее кризисом социофобии. Махиру не признается, но ей очень хочется доверять Майки.

Она знакомится с Такемичи, но в битвы не лезет. Такемичи странный, типичный школьник, который не представляет особой угрозы, но что-то в нем иное. Что-то в нем как будто бы смутно-знакомое, как будто он знает гораздо больше, чем говорит, как будто за его беспечностью и слабостью скрывается что-то невероятно-сильное, стремительно-растущее, как будто он 

тоже пришел из будущего

. Махиру не может понять, как пришла к такому выводу, но точно знает, что его появление здесь и желание всех спасти взято не просто так.

Взгляд Такемичи – отчаянный, в нем читаются нотки уверенности в завтрашнем дне, но на дне его зрачка Махиру читает безысходность, когда Тосве вновь грозят разборками. Ей говорят: «Не лезь, Фурудэ-сан», и Махиру, честно-честно, не лезет дальше положенного, но под ребрами у нее что-то зудит и ноет, битым стеклом по венам гонимое, царапающее глотку терновым венцом, ужасным предзнаменованием.

В их пятнадцать Майки распускает Тосву.

И, кажется, в будущем Майки нет Махиру.

Майки кивает на свой байк, когда после очередного собрания Тосвы все постепенно рассасываются по домам. Махиру прячет руки в карманы куртки, останавливаясь рядом. Завтра, насколько она поняла, одна из самых тяжелых битв с Поднебесьем, а Майки хочет ночью прокатиться с ней на байке хуй знает куда. Он слишком беспечен, как всегда.

- Тебе бы поспать, а то завтра продуешь.

- Волнуешься за меня? – с хитрецой интересуется юноша и снова улыбается – так мягко и одновременно ярко, как может улыбаться только он. Махиру тупит взгляд и шаркает кроссовком по мокрому асфальту, но даже не знает, чего бы такого колкого ответить Майки, чтобы уже ей не продуть в словесной перепалке.

- Один-ноль, - Майки мягко посмеивается и кидает ей шлем, который Махиру ловит достаточно ловко. – А значит, ты должна мне желание.

Махиру почему-то не возражает.

Холодный промозглый ветер после дождя спутывает волосы и пробирается под водолазку неприятным зудом мурашек. Махиру щурится, когда они на огромной скорости объезжают Шибую, но чувствует, что Майки невероятно теплый. Под кожаной курткой, обхватив его руками, Махиру чувствует, как бьется чужое сердце, и ей так странно от этого, так непонятно, что все ей кажется сном, что она действительно умерла безвозвратно, а это – всего лишь слайды на потертом телеэкране того, какой могла бы быть ее жизнь.

Махиру не верит, что это происходит взаправду, потому что сейчас, когда Майки жмет на газ, когда его байк рассекает последождевой туман, когда мимо проносятся небоскребы и мелкие улочки города, когда все смешивается в единую пеструю кашу зыбко-ступенчатой реальности, Фурудэ чувствует себя действительно счастливой.

Они останавливаются у знакомого водоканала и Майки снимает шлем, оборачиваясь. Под фонарями хаотично разбросаны светлячки, гулко ударяясь о лампочки – и обжигаясь практически мгновенно.

- Фурудэ-сан, ты опять плачешь?

Махиру смотрит на него удивленно и к щеке подносит ладонь – она наконец чувствует, что из глаз у нее снова льется что-то горячее и соленое, и вместо ответа она шмыгает носом.

- Ты такая плакса, конечно, - Майки вздыхает и тыльной стороной ладони вытирает ей щеки. – Все хочешь быть сильной, а в итоге продолжаешь слезы крокодильи лить. Кого-то ты мне этим напоминаешь.

- Майки, ты слышал что-нибудь об эффекте бабочки?

Махиру прерывает его достаточно резко, но снова смотрит таким же странно-взрослым взглядом – так внимательно и вкрадчиво, что Майки наклоняет голову в бок, смотрит также в ответ и молчит. Молчит долго, пытаясь разобраться, что у девчонки творится в голове – потому что истину знает лишь она.

- Это какой-то очень умный термин, о котором я не знаю.

- Эффект бабочки заключается в том, что, попав в прошлое и изменив даже самое незначительное событие, мы можем в корне повернуть ход истории, - отвечает Махиру, но взгляд все-таки опускает, немного нервно водя пальцем по лакировке шлема. – Гибель бабочки в прошлом может изменить наше далекое будущее. Майки, если бы ты попал в свое прошлое, что ты изменил бы?

Тишина звоном на ветру колышется, шелестом ветвей отдается где-то в подкорке мозга и жужжанием мотыльков над головами. Махиру странная. Майки думает, что Махиру странная, она либо злится, либо плачет, в ее действиях нет никакой логики, а настроение меняется так стремительно, что и не угадаешь, что она скажет в данный момент. У Махиру тяжелое прошлое и не менее тяжелое настоящее, у Махиру на лицо признаки психологического насилия и ей определенно нужна помощь; она говорит странные вещи, не имеющие отношения нынешнему разговору, и Майки, честно говоря, не мозгоправ, чтобы безвозмездно тратить собственные ресурсы на починку сломленного человека, но к Махиру он действительно привязался.

Махиру – член семьи, со своими странностями и обидами, со своей изувеченной и переломанной душой, с перебинтованным сердцем, и Майки просто хочет ей показать, что мир не так враждебен, как она думает, что в мире есть что-то хорошее, и сама Махиру намного ценнее, чем она может представить.

Махиру эмоционально нестабильна, ровно также, как и он; у Махиру душа наперекосяк выжата ожиданием скорейшей смерти, а Майки просто ходит по тонкому льду собственной тьмы. Однажды Махиру поймет, что этот мир прекрасен – в этот же самый момент Майки умрет как личность.

Майки облизывает пересохшие губы прежде, чем вновь очаровательно улыбнуться. Махиру смотрит на него исподлобья загнанным взглядом – снова погрязла в собственных страхах.

- Смерть Шиничиро и Баджи сделала из меня того, кем я являюсь сейчас, - говорит Майки и во взгляде его – глубоком, настойчивом – нет ничего, кроме стальной решительности. – Все неудачи привели меня к тому, что сейчас имею. Фурудэ-сан, жизнь не дает нам людей, которых мы хотим видеть в своем окружении, и специально подсовывает нам безвыходные ситуации, чтобы мы стали сильнее. Я верю, что судьба делает это для того, чтобы мы заняли свое место и обрели то, что нам действительно нужно. Фурудэ-сан, - Майки зовет ее по фамилии мягко, как будто объясняет простые истины ребенку, но сохраняя то уважение, которое у него возникло при их первой встрече, - эффект бабочки теряет свою ценность, когда ты отпускаешь прошлое. Отпусти то, что ты так старательно хранишь в себе. И тогда ты поймешь истинную ценность жизни.

Ветер под ногами гонит засохшие листья и шепчет шелестом травы, звенит поблескивающей водной гладью светящимся диском луны и забирается под сердце мягкой улыбкой, звучанием слов, которые Махиру придется запомнить. Махиру тянет губы в улыбке – слабой и абсолютно безнадежной, думая, что он прав, думая, что теперь ее настоящее, с появлением Майки и Тосвы, окажется ничем иным, как ее давней мечтой, исполнившейся посредством ее собственной смерти где-то на металлических рельсах.

Махиру впервые позволила себе подумать, что все будет хорошо, Махиру, рассекающая воздух на чужом байке, прижавшись к горячей спине, впервые позволила себе почувствовать обычное счастье.

А на следующий день умирает Эмма.

Эффект бабочки Сано Манджиро дает сбой.

Пятнадцать.

В их шестнадцать у Майки впервые появляются деньги.

Деньги не просто как обычный способ заработка, а деньги как компенсация за бой с проигравшей стороны, деньги, как необходимый приз их естественной победы, грязные, полученные путем далеко не гуманным, хотя Сано всегда был против этого. Майки деловито пересчитывает купюры, протяжно выдыхает сизый дым в потолок, зажав сигарету между губами. Эмма мертва, мертв Баджи и Тосва распалась; в их шестнадцать бывших членов его банды раскидало по разным старшим школам, каждый из них занимается тем, что ему интересно и стремится к наивысшему, к лучшему, стремится к успеху в то время, как Майки медленно идет ко дну.

И Махиру видит это. Махиру видит, как он безалаберно распоряжается деньгами, как он пачки скидывает со стола переговоров, как он меняется на глазах и как перерождается во что-то низменно-прискорбное, темное и мрачное настолько же, как и мир вокруг нее. Махиру переходит в старшую школу, она снимает комнату и подрабатывает вечером официанткой. На ее руках постепенно начинают проходить синяки, она начинает носить футболки и не бояться, что кто-то увидит следы побоев и необузданной жестокости отца. Махиру начинает улыбаться – Майки видит это со стороны, когда незаметно проходит мимо одной из школ, замечая знакомую компанию, Майки видит, как ее необузданный гнев выливается красками на потертом столе, превращаясь в нечто совершенное, энергетически-невозможную вещь в человеческом сознании, видит, как ее социофобия размывается акварелью на тонком листе бумаге ровно так же, как и его понятия о добре и зле.

Майки не хочет, чтобы Махиру была в его жизни, потому что гопарские разборки – не совсем то, что должны переживать девушки в столь юном возрасте. От этого умерла Эмма – Эмма умерла, Майки не смог ее защитить, но жива Махиру, и такую же ошибку Сано не повторит никогда. Майки не позволит собственной тьме уничтожить дружбу, не позволит совершиться еще одной смерти его близкого человека – и с бывшей Тосвой он не имеет никаких дел, не пересекается и не водится ни с кем из своих друзей, отвернувшись даже от Дракена. Майки погружен в деньги, сигареты и свою собственную, сгнившую реальность.

«Свастоны-канто» – новая группировка, но уже зарекомендовала себя, как сильнейшая, и Майки практически в одиночку выносит противников, какими бы сильными они не были. В жилах Майки, венозным заражением, вирусом протекает ненависть, когда он вспоминает слова Эммы, когда видит кривую улыбку Баджи прямо перед своей смертью, когда вспоминает, кто на самом деле убил Шиничиро, когда 

видит слезы на бледном лице Махиру.

 Майки не хочет признавать, но он скучает, скучает по тем временам, когда его Тосва акцентировалась на понятия о дружбе, когда он рассекал на байке по ночному городу, когда улыбался не фальшиво и вымученно – когда в его жизни все было хорошо.

В его жизни все было хорошо до звона колокольчиков на двери магазина, и Майки, открыв дверь, видит перед собой Махиру.

Им по шестнадцать; она изменилась, он изменился. На Махиру футболка с короткими рукавами, а раньше она носила ту одежду, под которой можно было скрыть синяки и гематомы – сейчас до сих пор они выделяются синим оттенком на бледной коже, но желтеют постепенно, что не так заметно. Майки почему-то сразу обращает на это внимание – а еще обращает внимание на ее запястья, когда она поднимает руку в приветственном жесте. Худые, тонкие, с выпирающей косточкой.

- Йо, Майки. Соскучился по мне?

Майки поднимает взгляд и смотрит на нее пристально, будто не узнавающе. Во взгляде Махиру он пытается прочитать знакомую тоску и горечь, ненависть к роду людскому и проблеск желания жить – но находит лишь светло-голубой, как весеннее безоблачное небо, и что-то в нем разрывается и утопает в безысходности, что-то в нем снова ломается, когда Майки понимает, что теперь Махиру 

не будет нуждаться в его помощи. 

- Прогуляемся? Или, может, прокатимся? – интересуется она вполне весело, и это совершенно непохоже на ту депрессивную Махиру, которую он знал год назад.

Но Майки почему-то очень хочется согласиться.

- Это же логично. Логично, что ты будешь торчать в магазине своего брата, когда твоя жизнь идет по пизде, - Махиру говорит вполне себе спокойно, наблюдая, как медленно и не спеша переходят дорогу люди, пока они стоят на светофоре.

Махиру прижимается к нему также, как и год назад, тычась щекой в куртку, чтобы не дай бог с байка не свалиться. Махиру все еще тощая, и Майки кажется, что чуть что и ее сдует потоком ветра, когда они снова на бешеной скорости развернуться по шоссе и поедут прямо, не зная, куда именно, и она в кулачках сжимает грубую ткань, пока Майки чувствует, как в его душе снова, впервые за долгий-долгий год, становится спокойнее.

Водохранилище – практически личное место силы – встречает их запахом цветущей сакуры и веселыми визгами детей где-то у кристальной водной глади. Майки не хотел сюда приезжать, но почему-то сам свернул с шоссе и припарковал байк рядом с тем самым местом, где они когда-то проезжали. Но теперь Махиру уже не плачет. Она снимает с себя шлем и слезает с байка первая.

- Я хотела с тобой поговорить.

Майки знает, что это будет тяжелый разговор.

- Свастоны-Канто – это же твоих рук дело, не так ли? – Махиру бы не переговорщиком выступать, а сразу на виселицу заявиться с табличкой «не умела заткнуться вовремя», но Майки вспоминает, что она всегда была такой резкой. – И смысл был распускать Тосву, если ты все равно занимаешься тем же самым?

Майки ловит в ее взгляде все те же нотки озлобленности на весь мир и недовольства, и от этого не сдерживает слабую улыбку. Махиру поменялась; Махиру заплетает волосы в высокий хвост так, чтобы всем было видно ее лицо, хотя раньше она пряталась за длинными светлыми прядями так, чтобы ее не замечал вообще никто. Махиру в принципе любила быть незаметной, хотя иногда могла быть и громкой – только тогда, когда дело касалось ее слабостей, только тогда, когда хотела показать свою силу, скрывшись от посторонних за своей оболочкой несдержанности. Майки видит в ней прошлогоднюю ностальгию и тянет губы в улыбке – она больше натянутая, чем искренняя, и он устало садится на ступеньки к водоканалу, наблюдая за тем, как опускается солнце.

Они как будто говорят на разных языках. Махиру – о нем, о будущем, о том, что было бы и о том, что будет, о своих странных эффектах бабочек и разных теориях вероятности, а он – о прошлом, о том, что сам потерял и сам же от себя отверг, о том, что было и о том, что не свершилось. Махиру теперь не живет своим прошлым, потому что именно им живет Майки, создавая в этом мире что-то гораздо темнее, чем его искалеченная душонка.

- Скучают, - отвечает Махиру намного спокойнее и, поправив юбку, садится рядом. – Такемичи просто с ума сходит от своей Хины. Они милые достаточно, но не тогда, когда начинают миловаться в компании. Чифую тоже подрабатывает, а с Юзухой мы в одном классе. Она классная. С ней интересно.

- Вау, нелюдимая и злая Фурудэ-сан нашла себе подружку? – Майки знакомо подъебывает, а Махиру знакомо пинает его ногой по лодыжке – не сильно, но ощутимо – и он снова смеется как в прошлый раз, но намного тише. – Что, подраться хочешь?

Махиру и не подозревает, что она действительно уделает Майки. В нокаут отправит своими заявлениями, красным по коже разбрызгает не хуже незаживших гематом, так больно сделает, что Майки от этого не оправится никогда, и он улыбается мягко, переводит взгляд на небо, окрашенное антрацитовыми красками – лишь бы не смотреть в ее глаза.

Махиру всегда была такой – и поэтому она ему понравилась. Махиру была сломленной, убитой жизнью и жестокой реальностью, заново собранной криво-косо и скотчем переклеенной практически хрупко, так, что при любом неосторожном движении снова разобьется стеклом и не воскреснет никогда. Махиру была слабой, но у нее были стальные принципы; Махиру была озлобленной на весь мир, отрицающей любое светлое, что могло произойти в ее жизни, за маской независимости прятала свою надежду о помощи, и в их первую встречу, в их первую драку в ее полных слез глазах Майки отчётливо читал решительность. Майки никогда не считал Махиру слабой.

Махиру, на самом деле, была сильнее кого-либо вообще.

- Ты знаешь, что Такемучи прибыл из будущего?

- Что? – Махиру переспрашивает, и Майки думает, что это логично. И – слава богу – он не видит ее взгляда.

- Из будущего. Это объясняет его некоторые знания и желание всех спасти, - объясняет Майки, и взгляд его, направленный на уходящее солнце, оказывается абсолютно пустым. – Он сказал, что в будущем моя Тосва превратилась в одну из крупнейших преступных организаций, а я убью всех своих друзей. Представляешь? – Майки смеется, но смех его – натянутый, безэмоциональный – режет душу Махиру на полосы и ядом впитывается куда-то под кожу. – Поэтому, Фурудэ-сан, - он медленно поворачивает голову в ее сторону, улыбается также мягко, как улыбался ей всегда, и немного щурится от закатных лучей, - держись от меня подальше, ладно?

Махиру смотрит на него дико.

Это не тот ее озлобленный взгляд, не та ее священная ненависть, с которой она идет по жизни, не ее праведная решительность, которая скрывается за маской излишней злобы. Это что-то другое, Майки незнакомое, и он хмурится, примерно представляя, что сейчас может выкинуть Махиру. Он слишком хорошо ее знает – и он вполне готов к ее излюбленному крику.

- Майки, что такое «эффект бабочки»?

- Фурудэ-сан, тебе давно уже шестнадцать, - голос Майки резок, режет сталью и безоговорочном безразличием, потому что он готов к любому отрицанию, потому что отдалить от себя Махиру – его главная задача на сегодня. – Прекращай этот никому не нужный цирк и повзрослей уже наконец.

Даже если для этого ее придется вновь разбить.

- Нет, блять, Майки, это ты устраиваешь никому не нужное шоу, думая, что ты один в мире, - Махиру шипит, шипит так знакомо и подскакивает с места – но взгляд ее такой же, загнанный, дикий, но полный решительности. – Решил все повесить на себя, думая, что ты в одиночку справишься с таким грузом? Не смеши меня. Не знаю, как ты узнал, что Такемичи из будущего, но он уж точно не думал о том, чтобы ты в одиночку вытягивал защиту каждого из нас, и…

- … не приближаться к тебе? Да что ты о себе возомнил? Ты вообще головой думаешь, или у тебя вместе с Тосвой мозг распался? Я не оставлю тебя, помнишь, как ты спас меня два года назад? И после всего произошедшего ты посылаешь меня и думаешь, что я просто с этим смирюсь? Ты просто…

- … не представляешь, как изменил мою жизнь, как изменил ее ты, Дракен, Такемичи, как изменила Тосва, и ты считаешь меня конченной блядью раз думаешь, что я просто так сдамся, я спасу тебя, я найду способ всех спасти, я, я…

Он никогда не называл ее по имени.

Махиру тяжело дышит от подступающей истерики, смотрит дико и одновременно отчаянно, но ее собственное имя действует отрезвительной оплеухой, хотя Майки даже не двинулся с места. Махиру смотрит на него отчаянно, а взгляд Майки жесток и холоден – в его черных, глубоких глазах зеркалом отражается тьма, накопленная за год, поглотившая всю его человеческую суть, жестокость во всей красе и все иррациональное, что только может быть.

- Не приближайся ко мне больше. Никогда.

Майки самолично разрушит собственную надежду и растопчет о землю грубой текстурой, с пылью смешает и оставит умирать где-то на подкорке мозга, через мясорубку прокручивая медленно-медленно, так, чтобы наверняка, так, чтобы от Махиру ничего не осталась.

В антрацитовом закате Фурудэ видит нечто кровавое в его бездонно-глубоких глазах.

В школе все перешептываются, когда неизвестная девочка так настойчиво идет по коридорам, не обращает внимание на косые взгляды учителей и удивленные возгласы учеников. Она явно не отсюда – у нее другая школьная форма, но, видимо, охрана сегодня не совсем в своем репертуаре – а может быть, она и вовсе проникла сюда незаконным путем. Махиру сейчас, вообще-то, как-то плевать на то, как на нее глазеют сейчас школьники: она сжимает кулаки так сильно-сильно, что ногти болезненно впиваются в кожу, а во взгляде ее – ничего более, чем праведная ненависть.

- О, Фурудэ-сан, привет! А что ты…

Такемичи оборачивается, но не успевает поздороваться – Махиру с характерным гулким звуком ударяет стену прямо в миллиметре от лица Ханагаки, впечатывает ладонь и смотрит с такой злостью, что Такемичи становится действительно страшно.

- Что ты ему сказал, тупорылый ты кусок дерьма?

- Что? – Такемичи смеется нервно, косится в сторону, ловя на себе удивленное взгляды практически кожей на холодном бетоне – а Махиру плевать. Махиру трясет так сильно, что она – право слово - Такемичи действительно готова ударить.

Махиру срывается на крик, дышит тяжело от нахлынувшей истерики, и Ханагаки замечает в ее глазах подступающие слезы. Он поджимает губы – Махиру не ударит, потому что сейчас Махиру больше расстроена чем-то, чем зла. Уже каждый знает, что эмоции Фурудэ наизнанку вывернуты, вверх тормашками читаемы, они в хаотичном порядке в ее голове разбросаны мыслями и бурлящей кровью наколоты где-то на подкорке мозга так, что даже сама Махиру себя не понимает – и Такемичи ее становится как-то очень, очень жаль.

- Фурудэ-сан, я не понимаю, о чем ты говоришь. Это как-то связано с тем, что я делал, когда ничего не помнил?

Последние слова набатам звучат в ее голове.

Махиру распахивает глаза и смотрит на Такемичи дико, и ей кажется, что у нее останавливается сердце. Оно камнем падает вниз, разбиваясь в очередной раз грудой ненужного стекла, по нему проходятся так, чтобы оно превратилось в крошку, в многовековую пыль, и Махиру думает, что было бы лучше, если бы у нее вообще не было сердца, потому что это 

 Больно от слов Майки, которого она считала почти самым близким человеком, больно от слов Такемичи, потому что она думала, что хоть он покажет ей истину ее будущего, больно от своих разрушившихся надежд и преданного доверия, больно от того, какая же она на самом деле глупая, больно, больно, больно, Махиру так больно, что хочется выть.

Это больнее, чем головой об стенку каждыми ударами через считалку, это больнее вырванных гланд в беззвучном крике, это больнее содранной до мяса кожи на коленках, это больнее удара под ребрами, это больнее ножа в сердце, это больнее чего угодно, что могла бы испытать на себе Махиру.

- Фурудэ-сан, - ей на плечо ложится тяжелая рука, и она медленно оборачивается. – Пойдем отсюда. Нам нужно поговорить.

Чифую щелкает зажигалкой и поджигает сигарету, облокотившись о кирпичную стену. Махиру сидит на ступеньках – они молчат, стоя где-то за школой, и слушают, как весело кричат младшеклассники на футбольной площадке.

Чифую начинает диалог первым, и голос его – низкий, невероятно-спокойный – водопадом растекается гулким эхом по до сих пор не достроившемуся предбаннику. Махиру кивает молча и шмыгает носом – она пока держится, но съеживается и скрещивает руки на груди, на собеседника не смотря, и Чифую за два года их знакомства уже прекрасно может понять, что Махиру просто снова выстраивает свою защитную оболочку.

- Его уже год никто не видел.

Мацуно стряхивает лишний пепел и садится рядом. Он делает очередную затяжку, собираясь с мыслями – он, примерно, представляет, что мог ей сказать Майки, и прекрасно понимает, почему она сегодня так взъелась.

- Это не совсем наш Такемучи, - начинает объяснять он, устало вздыхая. – Когда он возвращается в будущее, настоящий Такемичи Ханагаки не помнит, что происходило здесь. Думаю, он даже не помнит, о чем разговаривал с Майки в последний момент.

Махиру не отвечает. Махиру снова шмыгает носом и распускает волосы, потянув резинку. Светлые пряди каскадом спадают ей на плечи, скрывают лицо, как когда-то давно, когда она еще даже толком не умела контролировать свою злость.

Махиру снова хочется спрятаться.

- Ты не очень хорошо поступила, заявившись сюда в таком состоянии, - напоминает ей Чифую, чтобы хоть как-то вытянуть из нее какие-нибудь слова, и, на самом деле, у него это вполне выходит.

- Я знаю, что тебе на самом деле жаль, - Чифую не смотрит на нее, но знает, что Махиру плачет. Он не говорит ей ничего, не пытается успокоить и не напоминает ей о том, что она должна быть сильной, потому что Махиру и сама все знает: Махиру нужно лишь время, чтобы смириться и выстроить себя заново, Махиру нужно время, чтобы свыкнуться и жить самостоятельно, без сильнейшей Тосвы за спиной, без уже привычного Майки, который ее всегда поддерживал. Их пути разошлись, теперь каждый – сам за себя, и Махиру бы учиться, рисовать, стать отменным художником, выливая свои неконтролируемые эмоции красками по холсту, а не глазеть, как глупые мальчишки избивают друг друга до полусмерти. У Махиру должна быть нормальная, хорошая жизнь, потому что она ее заслуживает.

- Забудь о нем. И о Тосве тоже. Тебе же от этого будет легче, - советует ей Чифую, выдыхая сизый дым над головой. – Майки пытается нас защитить, конечно, но сейчас это уже бессмысленно. Мы уже смирились, что он больше не вернется.

- Чифую, в моем будущем я обкололась наркотой и прыгнула под поезд.

Мацуно переводит на нее удивленный взгляд. Голос Махиру дрожит, дрожат пальцы, скрещенные друг с дружкой в замочек, дрожат руки, поставленные на коленки, и сама Фурудэ головы не поднимает, не объясняет свои слова должным образом, и Чифую понимает, что тут они лишние. Кисаки не был тем, кто прыгал во времени – была лишь Махиру, в прямом смысле застрявшая в своем прошлом, погрязшая в своих страхах и так отчаянно пытающаяся что-то изменить.

- В моем будущем не было ни Майки, ни Тосвы. Не было никого из вас, - она вдыхает глубоко, прежде, чем снова выпрямиться и, наконец, взглянуть на Мацуно – и он в ее залитых слезами глазах он видит знакомую праведную решимость, непоколебимую стойкость и иррациональную силу. – И если вы и вправду являетесь моим эффектом бабочки, то я сделаю что угодно, чтобы спасти каждого.

Махиру трясет, из глаз Махиру тонкими дорожками текут слезы, Махиру отчаялась, но она сохраняет свою решительность где-то глубоко в сердце, заново собирает себя, зашивает раны на сердце неуклюже и не умело, и идет дальше, к своей цели. Махиру действительно сильная, думает Чифую, и улыбается ей настолько мягко и поддерживающе, насколько может.

Он очень надеется, что ей хватит сил всех спасти.

Шестнадцать.

Ее несбывшиеся обещания теплятся надеждой на огромном холсте, грудой красок под ногами и баночками таблеток каждый день, утром, днем и вечером. Махиру выросла, теперь она известный в узких кругах художник, уважаемая творческая личность, в ее крови пульс, сердцебиение учащаются лишь тогда, когда в очередной раз злость свою вымещает через кисть прямо по масляным краскам – вяжущим, густым, как и ее воспоминания, сокрытые где-то под оболочкой ее давней защиты.

Махиру забывает. Махиру забывает некоторые вещи, так сильно травмировавшие ее в детстве, но это лучше, чем жить собственной маниакальной злостью – ей так психотерапевт говорит. Сама Махиру не особо хочет что-то понимать уже, потому что мысль о покупке мефедрона в очередной раз кажется ей более логичной, чем все ее существование в принципе. Она ловит себя на этих мыслях слишком часто в последнее время, несмотря на то, что у нее все хорошо, вспоминает горьковато-терпкий запах кокаина и эйфорию, следующую за вдохом очередной самокрутки, и Махиру – честно-честно - старается отвлечься.

Но следом за старыми привычками идет чужая улыбка, слова, повторяющиеся в голове в их последнюю встречу. «Не приближайся ко мне, держись от меня настолько дальше, насколько сможешь», - Махиру вспоминает его глубокий взгляд, вспоминает ночной холодный ветер, пробирающийся под водолазку, вспоминает старое водохранилище и хочет снова вернуться в прошлое.

Хочет снова все поменять.

У Махиру лишь одна попытка вкорне повернуть свою жизнь, потому что жить ей осталось дай бог шесть лет, потому что иной раз желание сформировать очередную зависимость становится сильнее, чем здравомыслие, и в свои двадцать Махиру впервые пускает по венам свою боль – жаль, не Майки когда-то давно.

У Махиру свой, сформированный круг общения, состоящий из творческих верхушек Токио, потому что Махиру молодой, но весьма успешный художник, потому что Махиру талантлива и в ее таланте окружающие находят отголосок собственных чувств. На самом деле, это лишь эмоции, выплеснутые на холст потоком необузданной ярости, но она становится спокойнее; Махиру становится спокойнее, но общается с некоторыми представителями Тосвы - например, с Митсуей, потому что он сам ей позвонил и сказал «го заколлабимся», когда его карьера модельера приближалась только к началу. Махиру создавала принты, он – фасоны, а Хаккай это предоставлял свету благодаря поддержке Юзухи, и, вообще-то, из них получилась отличная команда – Махиру это знает.

По-другому просто не могло быть.

Махиру пьет свои таблетки ровно столько, сколько прописал врач – три раза в день, утром, днем и вечером, но до сих пор не может заснуть по ночам. Махиру до сих пор не спит, и в ее сновидениях мелькает знакомая улыбка, в ее голове набатом отдаются чужие слова, роем мух жужжат над ухом и подсовывают картинки прошлого, сводят с ума своей необузданностью принятых ей решений, и, господи, как же сильно Махиру скучает по Майки, как же сильно она хочет снова его увидеть.

Ее обещание теплится надеждой где-то под ребрами, цветет бутонами сирени и горло опутывает терновником так, что и не закричать. Махиру мониторит новости о Брахме, Махиру сама находит нужных людей, но на рожон пока не лезет, Махиру все еще нерешительно тянется к излюбленным веществам просто потому, что это прямой путь к нему, к Майки, потому что Майки пал так низко, что его Тосва превратилась в сгусток тьмы и сумасбродства. Махиру тянется к нему, но все еще нерешительно, вспоминая чужие слова, Махиру как будто бы тянет время до своей смерти, чтобы окончательно потерять веру в лучшее. Махиру по ночам в приступах рвет на себе волосы, по холсту разбрызгивает краску, заляпывает стены и с ног на голову переворачивает квартиру прежде, чем, тяжело дыша, остановиться посреди комнаты, сползти по стенке, закрывая лицо руками, и в беззвучном крике молить кого угодно, чтобы это закончилось.

Махиру двадцать, и она последняя, кто видел Майки за эти четыре года.

Дом Майки стар и заброшен – он оставил все как было памятником его прошлых идей и обещаний, его прошлой силе воли и в принципе прошлому Майки – это не более, чем напоминание о том, кем он когда-то был. Махиру иногда приходит, когда начинает забывать самого Манджиро, приходит и, пробираясь сквозь давно выломанные окна, сидит на ступеньках в полной тишине, смотрит на потертые от времени стены с сыплющейся штукатуркой и думает о том, что лучше бы она тогда окончательно на этих рельсах померла. Махиру меняет свою жизнь, но желание пустить все на самотек сильнее желания все исправить: Махиру тянется к саморазрушению, которое ей не вылечить никак, не искоренить окончательно и не отбросить вместе со своим прошлым, потому что оно у нее в крови. В крови ровно также протекает, как и героин по венам, вирусом стремясь к самому сердцу, и Махиру даже не знает, что хуже: зависимость от Майки, или от наркоты?

Она погружена в работу, чтобы снова забыть, создает шедевры искусства и разъезжает по командировкам, чтобы хоть как-то отвлечься.

Но именно это ее и убьет.

Лето сегодняшним днем – знойное и жаркое, лениво протекающее по панорамным окнам аэропорта. Махиру натягивает тканевую маску – защитный рефлекс, оставшийся со времен средней школы, потому что она совершенно не любит людей даже спустя долгие четыре года – поправляет свою кепку и отдает багаж на стойке регистрации. Путешествие во Францию сулит для нее переезд в столицу моды и искусства вместе с Хаккаем, Юзухой и Митсуей, если все сложится очень хорошо, и Махиру, честно признаться, уже оставила надежду найти Майки. Майки заклинанием в ее голове повторяет фразу «не подходи ко мне», но Фурудэ будет просто достаточно знать, что с ним все хорошо.

Махиру в ожидании своей посадки двигается вместе с толпой и залипает в мобилу, прокручивает ленту смешнявок, которые уже давно ей настроения не поднимают – но это обычная человеческая привычка – и она не сразу обращает внимание на троих молодых людей, которые проходят в паре метров от нее.

Она поднимает голову чисто случайно, как будто почувствовав чужое присутствие, как будто слова Майки в ее голове прозвучали громче обычного, как будто вспомнив, что 

сегодня она не приняла свои таблетки

. Махиру смотрит в толпу внимательно, считает шаги каждого и взглядом натыкается на силуэт молодого человека, с кем-то разговаривающего – он стоит к ней спиной со спущенным капюшоном, и чуть ниже его затылка Фурудэ узнает татуировку со знакомым символом – символ сущности Изаны Курокавы.

Махиру поднимается медленно, когда прокручивает в голове все свои воспоминания, Махиру знакомо поджимает губы, как будто готовая или снова накричать, или расплакаться, и в голове у нее – ничего, кроме как окликнуть Майки, подойти и дать хорошего леща, и… накричать на него, расплакаться, как когда-то давно, но именно это значило бы, что все хорошо: он здесь, он с ней, и сейчас их Тосва поднимется с колен и пойдет разъебывать своих противников под руководством «непобедимого Майки» пятнадцати лет. Но Махиру быстро вспоминает, что ей намного больше, чем двадцать.

Махиру решает рискнуть.

Махиру на ватных ногах движется вперед, а у Майки слишком хорошая интуиция – он оборачивается, и у Фурудэ не остается никаких сомнений, что это он. У него такой же глубокий взгляд, хотя выглядит он совершенно по-другому, и Майки, тоже ее заметив, стоит лишь секунду, неверяще на нее глядя.

А потом разворачивается.

Он стремительно скрывается в толпе, потоком плывущей по течению, и Махиру требуется не мало усилий, чтобы разглядеть его среди пестрой кутерьмы как будто бы безликих людей. Махиру поджимает губы, стараясь не терять из виду его образ, и они уже подходят практически к выходу из аэропорта – Фурудэ пожертвовала бы всем, чтобы его поймать, если бы Майки не сделал свой ход.

Махиру наблюдает, как он поднимает руку, щелкает пальцами – и в следующую секунду ее за локоть кто-то ловит и резко останавливает, а перед глазами вырисовывается фигура другого человека – Махиру слишком рассеянна сейчас, чтобы понимать, кто это.

- Дамочка, сумку показывайте.

- Сумку, говорю, показывайте, - один из охранников, не держащий ее, указывает на ее рюкзак за спиной. – Появилась информация, что кто-то пронес в аэропорт опасный предмет. Проверяем сумки каждого сейчас.

- Что? – теперь Махиру задает этот вопрос саркастично, поднимает брови в пассивно-агрессивной манере, вполне для нее привычной, и криво усмехается, отвлекаясь на них. – Серьезно? Впервые слышу об этом.

- Конечно, впервые слышите, вы же гражданская, а у нас приказ. Так что сумку, говорю, показывайте.

Их двое, они выше и сильнее нее, а еще они – представители закона, так что у Махиру в принципе нет шансов на победу. Она с силой выдергивает свой локоть от одного из охранников и возвращает свой взгляд туда, где раньше был Майки – она ловит его уезжающим на застеклённом лифте, и их взгляды встречаются всего на секунду.

Махиру к черту посылает аэропорт и возвращается к себе. Махиру твердо решает действовать, и она снова злится, злится на Майки, так беспечно от нее сбежавшего, злится на себя, что в итоге сдалась и ничегошеньки не сделала за эти несчастные четыре года, хотя обещала, и она хаотично в очередной раз переворачивает с ног на голову квартиру в поисках нужных номеров и нужных записей – того, что она нашла, еще не будучи под успокоительными. Она связывается с одним из самых лучших информаторов в этот день – и назначает встречу на следующий.

Хаджимэ Коконои – один из лучших пешек Майки, способный продать кого угодно ради финансового благополучия. Махиру не сомневалась, что он согласится, и, заходя в вип-зону одного из наилучших ресторанов в городе, сразу, без каких-либо прелюдий, кидает ему саквояж с деньгами. Она знает, как вести себя с такими выродками, как он.

- Как же очаровательно ты предан своему лидеру.

Махиру улыбается криво, говорит саркастично, пока Коко, демонстративно закинув ноги на стол, поджигает сигарету.

Эффект бабочки

Содержание

Четырнадцать.

Пятнадцать.

Шестнадцать.

Двадцать.

Двадцать пять.

Двадцать шесть.

Четырнадцать.

Комментарии (0)