Быть рослой фигурой с платиновыми волосами, характерными для одной отвратительной чистокровной семьи в толпе магов — то же самое, что быть белой вороной. Буквально. Малфой не понимал куда деть себя и своё неподдельное отвращение от происходящего, ведь вокруг него по странному стечению обстоятельств образовалась толпа первокурсников, радостно предвкушающих распределение шляпой.

И какое глупое смущение, он даже не мог обойти их. От ощущения безвыходности ему стало ещё хуже, но, пожалуй, самым болезненным моментом во всей этой кутерьме была, мельком пробежавшая, мысль о том, что не вернуться в это подобие школы он просто не мог. Нельзя.

Этим жутким летом Драко прошел, кажется, все круги ада; отец не скупился на «Круцио». И хотя долгое время ему удавалось игнорировать результат пыток, в последние дни августа он сдался и потому, осквернённая меткой, рука горела огнем.

Самочувствие его было ужасным, он едва стоял на ногах и явно нуждался в приёме у  колдомедика, но пугала его не боль, а те старые мысли, от которых он тщетно пытался избавиться весь прошлый учебный год. Странно, но не забывая своей напускной ненависти, Малфой сильнее всего завидовал грязнокровкам. Сейчас.

Испепеляющие гордость, зависть к другим и жалость к себе он чувствовал часто, но гнев его был справедливым, ведь неизвестность свободы или хотя бы покоя была для него колыбелью с малых лет; Малфой был воспитан в пропаганде служения и никогда не мог выбирать. Всю жизнь он мучился вопросом: какого жить в семье, в которой можно дышать полной грудью? Подобные мучительные мысли часто посещали слизеринца раньше перед тем, как он отправлялся в долгий путь, но сейчас Драко чувствовал все иначе.

Столпотворения людей навевали тоску, потому что абсолютно каждый казался ему счастливым. Даже привокзальные попрошайки, ищущие глазами подаяния, выглядели лучше, чем он, ведь эмоциональное нездоровье нельзя замаскировать дорогой одеждой.

Это странно, но горе-отец, должно быть, жил с мыслью, что имеет над сыном неслыханную власть и даже не догадывался, как наследник могущественного рода Малфоев робел при виде главных часов Кингс-Кросс. Легкость посторонних при  невыносимой внешней бедноте вводила его в шок, отвлекающий, надо сказать, от боли, и злила, ужасно злила его; после принятия метки Драко взрывался всё реже от недостатка сил, но почему-то особенно страстно, а все, вероятно, от того, что сейчас он точно знал, как, то, что проживет и умрет в одиночестве, что никогда не столкнётся со светом.

Его никогда не охватит радость от поездки или восторг от нового знакомства. Неконтролируемая улыбка ему не грозит. Он был человеком, исчерпавшим даже смысл в собственном перманентном гневе; жизнь его была кончена, а судьба предопределена свежим зловещим ожогом.

Он стоял на пороге гостиной Слизерин, погруженный в некий транс, в который научился уходить ещё дома, когда боль становилась нестерпимо яркой.

К сожалению, надо отметить на будущее, что невозможно снять пиджак, пусть и сшитый на заказ, не задев при этом руку. И хотя гипнотизирующий орнамент знакомых стен хорошо помогал ему удерживать ментальный барьер от жара свежей раны, Драко все-равно не смог бы задержаться в своем безопасном уголке сознания, ведь его позвали и потому боль снова накрыла слизеринца вместе с мыслью о том, что сейчас он увидит старого друга.

— Забини? — Малфой с трудом повернулся.

Все те же горящие глаза.

— Покажи мне свою руку и я покажу тебе свою. — он в мгновение стал серьезным.

Таким Драко видел его лишь пару раз. Блейз всегда почему-то особенно менялся в лице, если речь шла о...Панси?

— Я считаю, что тут нет повода для гордости.

Неконтролируемая вспышка злости почти смешалась с новым приступом боли.

- Нет, подожди! Ты думаешь я не понимаю? Я стоял на своем, пока они не упомянули её семью. Что мне оставалось?

Оба они знали, что когда что-либо оставляют — это проявление щедрости. В мире, в котором они родились и жили, щедро раздавали только приказы. Забини это было известно, потому Драко и смолчал; говорить о бессмыслице не было ни сил, ни желания.

Прямо сейчас ему больше всего хотелось пропустить ужин и как можно скорее попасть в свою старую комнату, чтобы забыться глубоким, хоть на мгновение оздоровляющим, сном. И он, наверняка, бы так и поступил, даже ничего не сказав на ночь единственному другу, если бы из толстых стен, нарастающим тоном, не стал доноситься голос МакГонагалл с объявлением об обязательном сборе всех студентов в большом зале.

Вдобавок, тяжелые удары главных часов разносили ее голос таким глухим эхом, пока били 7 часов, что игнорировать это стерео-насилие было просто невозможно.

Возмущаться Малфой не стал даже про себя, не говоря уже о том, чтобы съязвить в голос; сегодня он с невыносимым трудом, но волочит ноги туда, куда ему скажут.

Да, больше ничего в Хогвартсе не вселяло в него былой трепет. Драко и так все время чувствовал себя здесь отвратительно. И хотя ему казалось, что хуже текущей агонии и призыва в большой зал быть ничего не может, как вдруг, случайно сбитая им рыжая голова в большом коридоре подала голос.

По старой привычке резко захотелось выругаться, но сегодня ему не было никакого дела до чужой неуклюжести, он был слишком слаб. Так он и хотел поступить, просто пройти мимо — было лучшим решением, но рыжая голова, к сожалению, умеет говорить и он очень хорошо знал этот голос. Знакомый, тонкий и высокомерный. Злость в то же мгновение охватила его.

Захотелось провалиться, но миллионное напоминание самому себе о тщетности существования, в его индивидуальном случае, кое-как удержало Малфоя от импульсивного крика из-за, внезапно вспыхнувшей, острейшей боли в предплечье. И это был героизм, о котором Поттер и не мог помыслить. Он не хотел никого видеть, в особенности её. Сейчас. Ведь от него конечно ждали реакции, на которую он был не способен сегодня; малолетки быстро собрались кружком вокруг мисс-несчастье, чтобы подсмотреть за тем, как он, по обыкновению, сровняет ее с грязью.

Конечно нужно сказать, что изображать отвращение с каждым годом ему становилось тяжелее и тяжелее, когда он случайно встречался с ней взглядом, но лишние вопросы Малфою были ни к чему. Он всегда должен был оставаться верным своей фамилии и ее репутации.

Разумеется, что весь этот театр абсолютно всегда ужасно истощал его, но, то с каким лицом, с какой досадой она бежала от него сейчас в зал, то было хуже всего, даже хуже его пограничного состояния, в котором он пребывал, цепляясь за осколки, еще не пропавшего в агонии, сознания.

В зале было очень шумно. Все обсуждали предстоящий учебный год.

Рон, как обычно, давился едой, а Гарри переглядывался с младшей Уизли короткими взглядами, пока профессор объявляла новых старост этого года.

— Минуту внимания! — высокомерно пропела Минерва, вызвав в Малфое новую волну раздражения, которая по силе своей почти перебивала, разливающуюся пульсацией, боль.  — С согласием воли почившего Альбуса Дамблдора и всего преподавательского состава, директором Снеггом было принято решение назначить старостами мальчиков и девочек Гермиону Джин Грейнджер и Драко Люциуса Малфоя. — отчеканила профессор, неодобрительно глядя на Северуса, стоящего высокой тенью подле неё.

Раздраженные выбором директора, столы Слизерин и Гриффиндор внезапно взорвались брезгливым воем, как это бывало, когда игра в квиддич заканчивалась ничьей, от чего Рон едва не подавился жирной сосиской, которые всегда ел, вне зависимости от того, что подавали домовики.

Как-будто Хогвартс недостаточно уделяет внимание этой Грейнджер, как-будто других людей просто нет.

В этом смысле Слизерин явно поддерживал Когтевран безо всяких 

. Это стало понятно, когда по их столу прошлось волной многообещающее 

 на разочарованном выдохе. Студенты Когтеврана не терпели необоснованных привилегий, коими был одарён Гриффиндор с начала начал.

Все, что человек мог иметь - должно было быть заслужено или достигнуто мастерством и упорством. Устав Когтевран. Симпатия же и лояльность декана факультета и бывшего директора, которого крылатый факультет всё же уважал, но не понимал в полной мере, не могли оставаться незамеченными. И хотя умники и, по большей части, умницы не отрицали того, что Грейнджер была сильной волшебницей, но то, как к ней относилась дирекция — нельзя было бы наречь посредственным отношением. Она была всеобщей, за исключением Снегга и Трелони, любимицей. И это было гадко для тех, кто точно так же старался и рвался вперёд, но по какой-то причине не удостаивался чести оказаться замеченным.

Понимая позицию однокурсников, но не решаясь разрывать тесную связь с друзьями, Луна и Чжоу послали скромные, едва заметные, улыбки столу Гриффиндор, искренне поздравляя подругу Гарри с назначением, пока та бегло и странно высматривала Малфоя; его высокомерное лицо и взгляд, обещающий ей неприятности.

Благодарить профессора за новые проблемы, прожигая кошку злым взглядом, казалось для неё обычным делом. Теперь она была, презираемой половиной школы, старостой с грудой обязанностей и соседкой воплощения зла в этот самый тяжелый год.

Идеально воображаемая дыра в голове старой кошки требовала воплощения в жизнь, но спорить с профессором Грейнджер бы никогда не решилась, пусть старуха и могла настоять на том, что Малфой не годился ей в пару, как обычно вступая в спор с, упивающимся желчью, Снеггом, Грейнджер подумалось, что, видимо, 

 или попытка вразумить бывшего преподавателя ЗОТИ, что было маловероятно, зная взрывной нрав МакГонагалл, не увенчалась успехом.

Минерве просто пора взять отпуск.

 — думала бедняжка Гермиона, по доброте душевной оправдывая уставшего декана.

Староста? Отлично, но неужели она не заслужила кого-то лучше или хотя бы порядочнее в пару? Удушливая несправедливость, казалось, электризовала ее, и без того, дикие локоны. Ей ведь придется делить с ним одну гостиную. Как это вообще возможно?

Истерика подкатывала к горлу. Она понимала, что ей придётся пойти на самое мерзкое  - на смирение.

Грейнджер очень хотелось снова взглянуть на него, отыскать за дальним ненавистным столом какую-нибудь реакцию, выбесить, но резкий локоть, уткнувшийся в складки мантии, Джинни отвлек её от странных размышлений.

В зале повисла тишина, когда ученики заметили, плохо скрываемую, гримасу боли на лице профессора.

Неужели я все-таки прожгла ее физиономию?

 — пронеслось в голове у Грейнджер.

— Прошу особого внимания. — продолжила Минерва. — Доношу до вашего сведения, что Министерство Магии приняло решение о проведении юбилейного турнира кубка трех волшебников в Хогвартс.

Сердце, как думала Грейнджер, Поттера и Чанг синхронно, вместе с её собственным, пропустило, должно быть, несколько ударов.

— Расписание занятий на завтра будет скорректировано. — МакГонагалл почти задыхалась. — Прибытие наших старых друзей из Дурмстранга и Шармбатона ожидается между третьим и четвертым уроками. На сегодня всё, все могут быть с..ссвободны.

Последняя фраза далась профессору особенно тяжело, ведь с этой новостью всем стало ясно, что отныне свобода учеников ограничивалась весьма жесткими ультиматумами проданного и преданного министерства, на которое и так никогда не было надежды.

Все понимали тяжесть и напряжение последнего учебного года в обстоятельствах назревающей войны, но никто из детей или преподавательского состава не ожидал такого стремительного удара со стороны врага. И страх Минервы был ярко выражен межбровной морщиной, поселившейся на её ясном лице в год, когда Гарри поступил в школу, и углубившейся тогда, когда он вернулся в Хогвартс с мёртвым телом красивого, юного Седрика.

Ранее спланированная стратегия деканов больше не могла быть полезной. Их застали врасплох.

Всю ночь он обдумывал главную новость: зачем же Министерству снова 

 Хогвартс этим турниром?

Неужели им было мало смерти несчастного Диггори, затяжной скорби и тонны жалобных писем от родителей?

Все ещё терзаемый болью, Малфой стоял у окна и не мог допустить мысли о спокойном сне, который был ему так нужен.

Столько лет ему...его семье приходилось жить по соседству с пожирателями смерти, знать их имена, настоящие лица и должности в министерстве. Ему давно следовало бы сойти с ума.

Кто именно принял такое решение?

 — отложив горячий чай на письменный стол, Малфой накрыл лицо руками.

Ему нужен сон и срочно.

Турнир, вероятно, проводят по приказу Сами-Знаете-Кого, чтобы ослабить Хогвартс перед грядущей и неминуемой войной.

 — на мгновение забывшись, он победно хлопнул в ладоши, от чего рука его невольно дернулась в новом, совершенно ином приступе боли.

Свободной рукой он нервно, словно ужаленный, ухватился за плечо, по которому пульсирующей волной разливалось пламя от саднящей метки.

Он вспомнил все, как будто это было только вчера; мрачные дни траура.

Надо сказать, он не был против массовой апатии, ведь в ней он уже давно чувствовал себя комфортно, но эта атмосфера может угрожать…

и это не то, что он был готов допустить. Не после того, на что уже согласился. Рука его горела, казалось, невидимым пламенем.

Нужно что-то сделать. Пойти к Северусу...?

 — думал Малфой, расхаживая по комнате, крепче сжимая ладонь здоровой руки на пылающем предплечье. — 

Подойдя к зеркалу, в отражении он обнаружил покойника. Слёзы, о которых он не подозревал из-за смещённого фокуса на нервные окончания отравленной руки, просились вылиться на белоснежные скулы; он не смог вынести того, что вдруг отчётливо представил, обнаружив себя таким — беззащитным, и потому отвернулся. Он представил смерть, но не свою.

Решение участвовать в этом аду принялось им легче, чем навязанная отцом и его 

 уродливая метка. Игра стоила свеч, если она сможет спасти кого-то, кто ещё собирался жить долго и счастливо.

Малфой решил, что сможет контролировать ситуацию изнутри, если окажется избранным, сможет узнать их план, сможет защитить пару людей, о которых еще помнил, несмотря на проблемы в семье и...

Если кубок сочтет его достойным, то министерство не станет издеваться над детьми. Он не был уверен ни в чем, но на осколках сознания, не захваченного болью, ему казалось, что эта идея — единственно-верный вариант наконец покончить собой, который к тому же сможет отвлечь пожирателей от близких ему людей.

А это всё, что он, в общем-то, хотел. Сохранности того, что и так было хорошо.

Темный Лорд относился к нему с уважением; Драко невольно становился примером выдержки и стойкости в дни, когда отец добивался его согласия на метку, и ведь Реддлу всегда нравились люди с идеей, какой бы она ни была.

Может быть, если все получится, так он думал, то выиграть немного сил для этого ненавистного замка и не составит большого труда, ведь у турнира были свои, довольно известные, принципы, которые никакой чёрной магией не могли быть нарушены. Достойным мог оказаться кто угодно, поэтому задания для всех участников подразумевались одинаковыми.

Если жалеть одного, то возможно им придется пожалеть и всех?

 — казалось, что метка всё слышала и чувствовала.

Светлое сопротивление духа не могло сжиться с чернотой, оставленной Реддлом, змеи, поэтому кое-как приоткрыв окно, впуская в комнату, жизненно необходимый, свежий воздух, Малфой рухнул в своё старое кресло, подмечая на островке сознания, что его наивная надежда на этот непреложный магический контракт заставила бы отца залиться фирменным дурацким гоготом.

Кубок уже красовался в большом зале и вокруг него, как и пару лет назад, уже собралось много народу.

Бледному, как снег, Малфою захотелось уйти сразу, как только он вошел.

Школы Шармбатона и Дурмстранга прибыли ночью, а это значило, что уроки сегодня будут идти согласно старому расписанию и никаких приветственных пауз для детишек не планировалось; новое Министерство не собиралось долго ждать.

 — мельком пронеслось в голове Драко.

Когда в потоке черных мантий, холодный, лишённый жизни, взгляд вырвал эти —необычные небесные, он невольно вспомнил своё разочарование в день, когда сова принесла ему любовное послание от одной из этих голубых фей в недалёком, относительно беззаботном, прошлом.

От нахлынувших воспоминаний, Малфой кое-как сдержал тоскливую, вымученную улыбку и прошёл глубже, не желая растягивать момент, о котором никогда не будет вспоминать, как о важном.

 — подумалось ему, когда в толпе показались знакомые, но уже повзрослевшие лица.

Все, что Драко чувствовал, когда бросал мятый лист пергамента со своим именем в кубок, нельзя было сравнить с тем, что он испытывал на том злосчастном вокзале или при каждой стычке с…

Абсолютное равнодушие и, если угодно, отчуждение; только чистые мысли, только светлая голова.

Он знал, что все решил и больше ни о чем не мог жалеть. Возможно он никогда и ни в чем не был так уверен, но никакой разницы эмоций для него уже не существовало. Ему уже всегда будет или странно, или плохо.

Глава 1

Lulu Toxic

Их отношениям мешают факультеты, политика, родословная, прочная мораль, беспринципность и объявленный юбилейный "Турнир Трех Волшебников" на 7 курсе. 
Действия разворачиваются во времена поиска крестражей. Смогут ли они осмелиться? 

*"Fêtes Galantes" -  цикл из шести мелодий, сочиненных Клодом Дебюсси на стихи Поля Верлена.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Блейз Забини/Пэнси Паркинсон

Гарри Поттер/Джинни Уизли

Гермиона Грейнджер/Драко Малфой

Драко Малфой/Гермиона Грейнджер

Драко Малфой

Гермиона Грейнджер

fêtes galantes

Башня Гриффиндор была все такой же уютной и любимой, но уже не такой большой, какой она считала её на первом курсе. Знакомое окно гостеприимно пропускало цветные, проходящие сквозь витражи, лучики сентябрьского солнца, пока гремучая ива то и дело шумно сбрасывала листву, готовясь к предстоящим, неминуемым холодам.

Всё хорошее, впрямь как лето, когда-нибудь заканчивается и ментальная идиллия так же постепенно покидала её вместе с лучами ещё жаркого солнца. Больше такого спокойного утра Гермиона, как она сама думала, не встретит, ведь сегодня после занятий она должна была переехать в крыло для старост. И слезы, подступающие к горлу, казались ей неким началом или, если угодно, знаменем новой жизни.

Гермиона никогда не любила спешку, беготню и хаос в сборах, поэтому всегда просыпалась раньше других.

Одновременный и оглушающий звон колокольчиков, заведённых девчачьих будильников, всегда успешно отвлекал ее почти от всех тяжелых мыслей, сопровождающихся странным предвкушением чего-то странного, но не совсем уж плохого. Как и сегодня.

Что может случиться в первый день в роли старосты?

 — успокаивала себя Грейнджер.

И пока соседки ее носились в поисках полотенец, веселя друг-друга растерянным видом, она была уже одета, почти причёсана и воодушевлена непримиримым оптимизмом, слегка подпорченным ежедневной борьбой с непослушными волосами. Вместе с ее врожденной, как говорил профессор Флитвик, пунктуальностью, она все еще, несмотря на разгар пубертата, обещающий ей превращение в лебедя, имела идиотскую гриву, которую нельзя было уложить без магии как не пытайся, даже если просыпалась она за три часа до начала занятий.

Нужно заметить, что Гермиона любила свои волосы, унаследовав их красивый медовый оттенок от матери, но структура...ее железное терпение ежедневно терпело фиаско, когда она с гриффиндорским упорством или же упрямством и напрасной надеждой откладывала в сторону палочку и бралась за гребень в попытке создать шедевр, подходящий для очередного учебного дня.

      "Не слишком пышно, не слишком вызывающе, но и не слишком скромно".

Таким был, оставшийся незамеченным, бессменный запрос в космос, с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать и она начала учиться в Хогвартс, находясь по десять месяцев в году в местности с повышенной влажностью.

Минус 10 очков, Грейнджер!

 — подумалось вновь разочарованной старосте.

Без магии было не обойтись. Снова.

Она уже начала спускаться по лестнице в гостиную с недовольным лицом, ввиду проигранной войны с генетикой, обещая самой себе, генам и гипер-пышным волосам взять реванш следующим утром, как вдруг услышала собственное имя.

Голос этот Гермиона могла узнать из тысячи.

- Эй, староста! — крикнула Джинни.

Снова опаздывает и...издевается.

- Привет! Дда, поняла, я подожду тебя.

Ей было сложно сдержаться и не закатить глаза. Грейнджер без преувеличения обожала эту девушку, но её безалаберность всегда негативно изумляла новоиспеченную старосту.

- Грейнджер, я уже бегу! Не ругайся!

Джинни была единственным человеком, сумевшим сохранить свою детскую непосредственность, несмотря на многолетнюю дружбу с Гермионой. Всякий раз, когда Грейнджер приходилось ждать подругу, она невольно ощущала некое педагогическое поражение, которое, к слову, ей часто доводилось испытывать за годы дружбы с Гарри и Роном, с которым она начала встречаться, на счастье дорогой Молли, на пятом курсе.

- Мне даже не удалось дочитать новый учебник, Уизли. Ты быстро!

Каждый раз, когда тёплые глаза её смотрели на стены старинной школы, Гермиона, проезжая по нужной лестнице, ощущала себя маленьким ребенком, как-будто видела всё впервые. Пусть ей почти 18 и она уже давно не первокурсница, но эта архитектура, живые картины и волшебство…

Все же сложно привыкнуть к такому, если ты ребенок магглов. И сейчас, когда Грейнджер, казалось бы, в миллионный раз стояла на лестнице с младшей Уизли, рассматривая знакомый орнамент замка, все-равно, как и всегда, она была так глубоко погружена в себя, не слыша и не видя никого вокруг, что невольно обижала этим свою единственную, очень ревнивую подругу.

- Грейнджер! Ты и так вся в уроках…может быть уже начнешь отвлекаться на друзей хотя бы по пути на завтрак? —  демонстративно прокричала Уизли, размахивая костлявой, усеянной веснушками, рукой перед глазами подруги.

Джинни почти всегда...кричала.

В последнее время особенно громко. И о причинах таких эмоциональных всплесков Гермиона, будучи хорошей подругой, догадывалась, но влезать в личную жизнь Джинни не смела, подтверждая тем самым статус 

Степенностью и покорностью род Уизли конечно никогда особо не отличался, но сколько было энергии в единственной дочери Артура и Молли — не знал никто. Ее боялись и слушались даже старшие братья, за исключением независимого, целиком погружённого в себя, Чарли. И Гермиона, зная буйный нрав подруги,  никогда не спешила с ней спорить, мудро уступая лидерскую позицию в их крепкой и долгой дружбе.

- Эмм, извини…это опять случилось со мной.

- Опять фантомный шок? — Джинни с недоверием посмотрела на неё.

- Ты должна рассказать об этом маме, когда мы...

 мы вернёмся этой зимой в Нору. То, что последний месяц ты ходишь, словно привидение, беспокоит меня, а ведь теперь ты староста...у тебя огромная ответственность, вдобавок Гарри...ты очень нужна ему, 

. — затараторила Джинни, больно, не рассчитав силы, сжимая руку подруги.

Обе они знали, как сильно была усугублена ситуация в этом, и без того, решающем году. Гарри очень надеялся на Гермиону, разумеется, не говоря ничего подобного вслух, цепляясь за остатки былой гордости, которую он здорово наработал, огрызаясь долгие годы с Дурслями. Ему было невероятно сложно после смерти Альбуса, и Грейнджер не имела права подвести его, несмотря на собственные проблемы, из-за безответно, напрочь влюблённой в него Джинни — единственной дорогой подруги, мечтающей помочь Поттеру, так, как могла помочь только Гермиона. Она надеялась на Грейнджер сильнее, чем сам Гарри, боясь, что без неё — ему не справиться. Она чувствовала  фактическую важность Гермионы в судьбе любимого, не обусловленную дружескими отношениями, что у них были, с тех пор, как Рон заботливо рассказал ей о талантах Грейнджер на втором курсе, когда они вызволили её из тайной комнаты только благодаря подсказке будущей старосты девочек. Кроме того, она очень любила Гермиону, иногда называя её то ли в шутку, то ли взаправду своей потерянной сестрой, поэтому беспокойство о подруге со стороны Джинни было более, чем логичным и, как думала сама Грейнджер, весьма тёплым моментом в их дружбе.

Пройдя к своим привычным местам, Гермиона, невольно отпуская крепкую, ведущую руку Джинни, со странной опаской мельком взглянула на полупустой стол Слизерин, и не обнаружив за ним Малфоя, облегчённо выдохнула, мысленно подметив, что день этот уже нельзя было назвать ужасным.

Но идея, заключающаяся в простой посиделке с друзьями перед уроками за плотным завтраком в последний день, еще не загруженным в полной мере обязанностями старосты, была для неё мечтой, неожиданно подло нарушенной из ниоткуда подлетевшей, раскрасневшейся Браун, которую она никогда не могла терпеть и потому всегда избегала, не желая энергетически тратиться на трудно скрываемую неприязнь.

Лучше бы сюда трансгрессировал Малфой!

 — неожиданно пронеслось в голове гриффиндорки. — 

Сейчас только восемь утра. Когда она...успевает?

Делом Лаванды Браун - были сплетни. Она была маггловской метлой, умеющей проходить в самые труднодоступные щели и места, собирая на себя всю пыль, грязь и мусор таких же болтливых и неугомонных созданий, каким была и она сама. Казалось, что Браун знала всё и про всех, и потому была вполне уместна за завтраком, вместо 

, всегда приседая на уши (почему-то) исключительно Рону.

Уместное дело, между прочим, учитывая, что рядом с ним, по-идиотски развесившим уши, сидела половина факультета с совершенно неприкрытым непониманием в глазах, которое она по глупости или же мудрости 

 игнорировала, не желая менять своё обыденное, словно отработанный алгоритм, поведение, как и не желая замечать то откровенное презрение, появляющееся, как только она входила в комнату, на лицах однокурсников, словно была она самым тупым троллем. Возможно то был защитный механизм.

Все знали, что она обожала Уизли. Мужчин Уизли. И хотя в этом не было ничего противозаконного, всё же пустоту, что была в ее, надо признаться, красивых глазах простить или отпустить никто из факультета, на который она попала явно по ошибке, ей никто не мог. С Лавандой никто не дружил и как бы она не старалась, 

 её не принимал, словно бы ощущая какой-то подвох, поэтому роль сплетницы, занятая ею еще до момента распределения — была единственно-важной социальной составляющей ее школьной жизни, лишённой верных друзей, но не лишённой множества непродолжительных романов, за которые её почти никто, кроме, сверх меры гордых, Гермионы и Джинни, не осуждал.

Гермиона действительно всегда особенно холодно относилась к навязчивой подруге своего парня. И не без причины.

Осведомленность, что она не уйдет просто так, пришла к Грейнджер еще на втором курсе, когда Лаванда не отходила от малышки Джинни около сорока минут, расспрашивая ее о близнецах так, будто та им была никакая не сестра, а просто соседка; такая же, как и Лаванда, с весьма ранним активным либидо и непрочными принципами.

Разумеется, слушать чушь кудрявой сплетницы в пересказе от Рона Гермионе никогда не хотелось, поэтому и в этот раз, заметив возбужденное выражение лица своего парня, по давно отработанному сценарию, она быстро открыла учебник по травологии и принялась перечитывать эпилог. К сожалению, несмотря на деликатные и многочисленные разговоры с бойфрендом о вреде общения с Лавандой, Гермионе ещё ни разу не удавалось убедить Рона в том, что дружба эта была довольно-таки странной и отвлекающей. У него была куча академических долгов, переходящих с одного года в другой. И поскольку по большей части какая-никакая успеваемость Рона - была её чистой заслугой, безалаберность и глупые приоритеты Уизли — не могли не напрягать лучшую ученицу школы. Лаванда не могла дружить с ним просто так. Это понимали все.

И сейчас всё было как обычно.

 сводку новостей, активно жестикулируя и иногда срываясь на шёпот, будто выискивая одобрения для продолжения рассказа, мельком поглядывая на немигающую, словно не она только что доложила весь этот бред, Лаванду, как вдруг острый слух Гермионы нечаянно выдернул из потока лексического мусора, не подтвержденного фактами, знакомую, ненавистную фамилию.

- Подожди, что?! — она вопросительно нахмурилась, с грохотом обрушив на стол тяжелый том по травологии.

От, разливающегося волной, звука упавшей книги, Рон нервно зажмурился и Лаванда в то же мгновение странно за ним повторила.

- Я вам говорю, он бросил своё имя в кубок. Вчера! Лаванда точно знает! — продолжил Рон, легонько толкая сплетницу локтём в бок, от чего лицо ее озарилось глупой, но искренней улыбкой. — Какой же болван, ему ведь уже ничем не отмыться...верно, Гермиона?

- Малфой?! — прошептала Грейнджер, наклоняясь ближе к столу, предусмотрительно опасаясь оказаться услышанной.

Казалось, что имя Малфоя отныне воспринималось магией так же, как позывное для Реддла, и, потому его ни в коем случаем нельзя было произносить, по крайней мере так громко, как это делали её, не особо суеверные, друзья.

- Он самый! — рявкнула Лаванда, гордо закинув нос к верху.

- Встретимся на уроке, ладно? Мне нужно кое-куда заглянуть.

И пусть Грейнджер не любила лгать, но в ту же секунду ей резко захотелось смыться без лишних вопросов, словно побег этот был жизненно необходим. Тошнота подступала к горлу. И только Гарри с Джинни проводили подругу странным взглядом, не обращая внимания на отрешенного Рона, который, не поднимая, верно устремленных в тарелку, глаз, с неподдельным аппетитом уплетал отвратительно жирные сосиски, которые ему сейчас подкладывала Лаванда.

      Был голоден и не мог ни о чём думать. Как и всегда.

Предугадывая его безучастность, с которой он, в первую очередь, давно свыкся сам из-за вечной загруженности друзей, Грейнджер отпила немного воды из кубка, закинула тяжелый том по травологии в сумку и вышла из-за стола, совершенно не боясь оставлять Рона одного...

Пусть в последнее время он и был особенно холоден и безразличен к её перепадам настроения, потому что почти всё по глупости или неопытности сбрасывал на менструацию или на её тактильную тоску по нему 

, она верила в этот союз, как в землю под ногами и небо над головой. Безоговорочно.

      "Маленький кризис"

 сама называла, начался с её приезда в Нору в начале августа. На тот момент он не писал ей уже два месяца, аргументируя свое решение, теперь уж навсегда укоренившейся, нелюбовью к письму и тем, что в каждом полученном ответе от неё прилагалось его же письмо, но с исправленными красной маггловской пастой грамматическими ошибками. Конечно то был совершенно дурной ход, но она честно надеялась на то, что надёжность и безусловное родство, понимание в их многолетней дружбе, перешедшей в отношения, легко объяснят это её беспокойство по поводу успеваемости и элементарную заботу, на какую она была способна. Но парень всё воспринимал по-своему, совершенно иначе. Рон очень не любил, когда его поправляли, но, к счастью Гермионы, Молли и Джинни, Гарри никогда не сочувствовал другу и не поддерживал возмущений того на этот счет, наоборот полагая, что если бы не Гермиона и ее нежные чувства, Рона бы давно отчислили. Героизм героизмом и заслуги младшего сына Молли и Артура перед школой никто отменять или, тем более, преуменьшать не собирался, но академическая неуспеваемость всегда была приговором в этой школе, так как считалось, что одарённые магией дети по некоему умолчанию не могли быть глупыми, в отличие от разношерстных магглов.

Ничего так и не съев, она сорвалась с места и пулей выскочила из зала, чуть не сбив у самого входа какую-то малышку, попавшую вчера на Пуффендуй. И пока она шла, иногда срываясь на бег, будто опаздывая, в выручай-комнату — 

 — в её перепутанных мыслях вертелся только один вопрос:

Быстро придумав повод для того, чтобы комната открыла свои гостеприимные, знакомые двери, гриффиндорка торопливо прошла вглубь и, сбросив по пути тяжёлую сумку с плеч, осела на пол перед камином одновременно нервно потирая ладошки в бесполезной попытке согреться.

И хотя в воздухе витал мороз, здорово напоминающий о, вступившей в свои права, осени, мысли её не могли достичь излюбленного порядка, к которому она приучала их с того момента, как осознала себя личностью; еще в глубоком детстве.

Холод не помогал. Совершенно. Она хотела понять себя, свою реакцию, которую легко было спутать с простой тошнотой, когда перед ее глазами всякий раз появлялась Лаванда. Ненавистная, всё портящая, Лаванда Браун. И этот Малфой...

Нервно заёрзав бедрами на ледяном полу, Грейнджер наконец достала палочку и проговорила 

 Поленья, оставленные еще отрядом Дамблдора, послушно загорелись и затрещали, мгновенно обдавая хозяйку волшебного огня уютным теплом и напоминая о веселых днях занятий с Гарри, которым когда-то подло помешал Малфой, теперь рвущийся в бой.

      Так определенно было лучше.

- Зачем ты это сделал? — прошептала она, не подозревая, что человек, который не давал ей покоя стоял прямо за спиной.

Затаившийся слизеринец бесшумно наблюдал за девушкой, нервно перебирающей в своих хрупких пальцах палочку, ловя взглядом каждое её движение и каждую её тень, словно кот, играющий с солнечными бликами, он водил ледяным, какой всегда была эта комната, взглядом по узкой, нервно подёргивающейся от остаточного холода, спине и не мог вообразить, насколько общество, в котором он родился, вырос и жил было обезумевшим, раз настаивало на том, что...в 

 было необходимо бить кулаком, сталкивая человека в пропасть, в могилу...

— думал он, по-настоящему наслаждаясь тем, что хотя бы на расстоянии мог видеть её — не гневающуюся на его грубость, которую он всегда с избытком выплескивал, чтобы не сорваться и не упасть тут же на колени, вымаливая прощение за годы унижений.

Но мгновение покоя, на то оно и мгновение, не могло продолжаться вечно. Гриффиндорка, ощутив спиной призрака, медленно оглянулась и невольно вскрикнула.

- Что ты тут делаешь, грязнокровка? — со злобой прошипел парень.

Нападение — лучшая защита. В его случае — 

- Зачем? — тихо спросила она, но внутри все сжималось от боли.

Раздражение, словно река, в мгновение разлилось в сердце слизеринца при виде оскорблённых глаз, осознанием собственной абсолютной беспомощности в потенциальной борьбе с теми, кто желал его удара по этой хрупкой спине, которую он с благоговением разглядывал мгновение назад.

Он не хотел быть чудовищем, но ударяя лишь словами, он думал, что 

 защищал её от нападения тех, кто мог нанести вред, не подбирая, подобно ему, силы и не раздумывая...

- Зачем ты бросил свое имя в кубок? Что замышляешь?

- Давно ты перестала быть грязнокровкой, чтобы я открыто говорил с тобой? Вечно суешь нос туда, куда не просят, а потом твои 

 бегут и спотыкаются, чтобы спасти тебя. — прошипел Малфой. — Не вмешивайся, если еще хочешь наплодить в будущем рыжих уродцев от Уизли или слепых от Поттера.

- Спокойнее, Малфой! — пропела Грейнджер, выставляя ладони вперед. — Не думаю, что тебе стоит ревновать.

Гермиона была очень довольна собой, когда после этой хлесткой саркастичной пощечины Малфой вдруг неожиданно залился краской.

- Что ты там щебечешь? — прошипел слизеринец, медленно приближаясь к Грейнджер, от чего та по инерции начала пятиться назад. — Ревновать? Посмотри в зеркало и наконец пойми, что ревновать тебя невозможно.

Внешнее спокойствие Малфоя распаляло в мыслях Грейнджер огонь неподдельной злобы, многолетней и неприкрытой.

Ночной кошмар, а не соседство! Что же у Снегга с головой?!

 — подумала, хватаясь за палочку,  Гермиона.

- Не смей так говорить со мной! — она победно улыбалась, задрав подбородок чуть выше, не переставая почему-то при этом отходить к стене. Боялась его близости так, что и палочка, крепко удерживаемая правой рукой, вдруг показалась такой бесполезной. — Захотелось вдруг покричать от осознания тупости всех своих поступков? Милости прошу к Паркинсон или Гринграсс, а меня обслуживать свои расстройства ты не заставишь, ущербный придурок! — прорычала девушка. — Я ухожу, а тебе желаю удачно сдохнуть на турнире!

Гермиона медленно подняла сумку с пола, не скрывая победного ликования 

 , и уже было направилась в сторону выхода, как неожиданно разгоряченный Драко подлетел к ней и со всей силы впечатал в стену, больно схватившись за шею, моментально отозвавшуюся инспираторным спазмом.

Инстинктивно, ловя маленькую порцию воздуха, она резко вцепилась ледяными руками в сжатый кулак на своей шее.

- Я тоже не позволю обращаться так с собой, Грейнджер, ты же знаешь! — спокойный и уверенный тон пожирателя отозвался волной мурашек по стиснутой нежной коже, от чего она снова нервно дернулась, но безуспешно. То была мёртвая хватка.

Глава 2

Беспощадный стук клюва и крыльев по окну вырвал ее из чудесных, приятных снов так скоро, что, подскочив резко с кровати, Гермиона невольно рухнула на пол, споткнувшись о смятый персидский ковер с кисточками, что лежал у дубовой, удобной, но старой кровати, когда она рванулась на раздражающий звук к витражному окну. Это была сова от Джинни. Молодая сипуха по имени Пряник держала в своем клюве маленькое письмо; Пряник была милым, очень исполнительным и добрым подарком от Джорджа к новому учебному году.

Сладко потянувшись и забрав письмо, она присела на кровать и, подложив под грудь подушку, принялась читать.

fêtes galantes

Содержание

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Комментарии (0)