Карина прижала сына к себе и запустила холодные тонкие пальцы прямо в его белоснежные волосы.

— Тоша. Ты же знаешь, да? Знаешь, что я люблю тебя. Сильно. Так сильно люблю тебя, сынок. — Ее голос был переполнен нежностью и теплом настолько, что эти слова накатывали на Антона бушующими волнами и полностью сбивали с толку.

Он не мог ответить. Хотел было, но почему-то не мог.

Карина продолжала гладить его по голове, теперь уже прислонив губы ко лбу. Вдруг Антон подумал об ее имени… Карина. Приятное, звучное, красивое. Ему сложно было сдерживаться, что-то внутри колотило, било, резало и кололо, не давало сопротивляться.

Жарко. Когда губы мужчины и женщины соприкасаются, бывает очень жарко. Ее огонек обжог губы Антона, она коснулась их. Целовать родную мать вот так было неправильно, наверное даже грешно. Но что он мог? В руках этой женщины уставшее тело Антона теряло связь с разумом, волю и, что хуже всего, было уже не восприимчиво к какой бы то ни было морали.

Внутри Карины чувства не бушевали, а текли размеренно и спокойно. Ее сознание было абсолютно чистым, она понимала что делает и уже даже не ненавидела себя за это. Она устала ненавидеть, устала просто наблюдать и бесконечно думать.

Поцелуй длился вечность, был таким сладким и приятным — дурманом бил в голову.

Ее рука резко спала с головы, скользнула вниз. Он почувствовал то, чего больше всего боялся. Легкие и нежные поглаживания волнами растекались по всему телу, заставляли его напрягаться. В момент он не выдержал и дал себе волю, слегка ослабил поводок, наивно думая, что все это скоро кончится. Его руки легки прямо на ее бедра, мягкие, упругие, идеальные.

— Тоша… — медленно протянула Карина.

Ее пальцы крепко, но при этом очень нежно сомкнулись. Антон почти не среагировал, только чуть-чуть дернулся.

Еще один медленный жаркий поцелуй. Сколько их еще будет? Много.

Заскрипел замок, ширинка расстегнулась и в следующий момент одним ловким движением штаны Антона были спущены. Она поцеловала его в губы последний раз, перед тем как спустится на колени.

Чаша терпения Антона была переполнена и он чувствовал, что вот вот взорвется, стоит ему только немного ослабить контроль. Тело напряжено до предела, но скоро все успокоится.

Он был гораздо больше, чем она себе представляла. Длинный, пульсирующий член родного сына был сейчас прямо перед ее лицом и это зрелище разыгрывало ее аппетит. Карина аккуратно поцеловала головку, а в следующий момент уже загнала его в рот до половины. Антон крепко сжал зубы и медленно опустил руку на голову матери. Все его тело обволакивала теплое и безумно приятное чувство. Казалось, что грани стираются, теперь ему уже было все равно, кто доставляет ему это райское блаженство, осталось только одно желание — чувствовать это как можно больше.

Карина умело играла языком, точно и со знанием дела нажимала на самые чувствительные точки. Причмокивая и смотря сыну прямо в глаза, в один момент она резко вскинула руки и крепко охватила ими поясницу, зажав Антона в свои крепкие объятия. Таким образом она не дала сыну произвести даже попытку отстранения.

Карина начала действовать еще решительнее и в скором времени полностью заглотила член Антона, уткнувшись носом ему прямо в пах. Он закинул голову и закрыл глаза. По лбу начали пробегать маленькие струйки пота. Зубы заскрипели.

Карина вылизывала член Антона, обсасывала его с самых разных сторон, без труда заглатывала его на всю длину.

В один момент Антон вдруг резко вернул голову в прежнее положение, глянул в ненасытные глаза родной матери, которые беспомощно смотрели на него. Беспомощно… как же! Стоит только присмотреться и в этих зеленых блестящих глазах без труда можно разглядеть похоть, алчущую и безграничную.

Карина вынула член сына изо рта, встала с колен, прислонилась к Антону и очень крепко его обняла, плотно уперевшись ногой прямо в пах.

— Сыночек… — тихий шепот медом лился в его уши. — Ты меня любишь?

Антон не хотел отвечать на этот вопрос. Он знал, что тратить попусту слова не стоит. Вместо этого Карина была заключена в крепкие объятия. А затем руки Антона опустились на ее бедра. Женщина охнула и прижалась горячими губами к шее сына.

Они простояли так около минуты, пока Карина все же не отстранилась от шее Антона и не выскользнула ловко из его объятий.

— Антоша. — Ее руки медленно легли на плечи сына. — Прости, время уже. В школу опаздываешь.

Сейчас его как будто вернули в реальность, одним ловким и громким щелчком. Школа. Уже ведь пора идти!

Антон быстро натянул штаны, кое-как прилизал взлохмаченные волосы, поправил очки, поцеловал Карину на прощание и, ловко схватив с пола рюкзак, вылетел из дома.

Теплота родного тела

R.Gordon

Сказка о невероятной сексуальной жизни Антона и секретах Тайги.

Tiny Bunny (Зайчик)

fem!Медвежутка/Антон Петров

fem!Волчик/Антон Петров

fem!Хозяин леса/Антон Петров

Алиса/Антон Петров

Полина Морозова/Антон Петров

Лилия Павловна/Антон Петров

Оля Петрова/Антон Петров

Катя Смирнова/Антон Петров

Карина Петрова/Антон Петров

ОМП

Горячие сердца

Антон пулей вылетел из дома, проскользил по порогу и чуть не упал в сугроб. Выпрямившись и отряхнувшись, он обвел взглядом тихий таежный лес. Что-то там едва слышно скрипело, завывало и как будто манило. Не поддаваясь призрачным искушениям, он медленно побрел в школу, суетливо раскладывая в голове мысли о произошедшем дома. Конечно, это уже было не впервой, но каждый раз, когда такая близкая связь с матерью происходила, он от чего-то чувствовал ядреную смесь удовлетворения и ненависти к себе. Ему казалось, что так поступать неправильно, но эти мысли легко разгонялись счастливой улыбкой на ее лице. Кажется, ей действительно было это нужно. После каждого такого уединения, Карина как будто расцветала, а все жизненные трудности отходили для нее далеко на второй план. Это внушало в голову Антона одну крамольную мысль, которую он так усердно гнал из головы — «неужели он лучше своего отца?». Так или иначе, удовлетворять сексуальные потребности красивой, высокой и очень опытной женщины — мечта любого парня его возраста. И пускай красоту этой картины портили родственные связи.

Иногда он думал об этом как о более доверительных отношениях между матерью и сыном, представлял себе это как развитие отношений. Но каждый раз, когда что-то такое всплывало в его голове, он тут же расплывался в неловкой улыбке. Все это невообразимая глупость.

Из темноты дурных мыслей вытянули тусклые огоньки школы, мелькающие вдалеке. Осталось совсем немного. Поселок сейчас только просыпался. В некоторых домах загорался свет, доносился едва слышный лязг посуды и беспокойный собачий лай начинал пробиваться сквозь густую пелену тяжелого зимнего утра. Антон брел, повесив нос; поглощенный своими странными мыслями. Вдруг что-то как будто сверкнуло рядом. Он повернул голову и увидел стоящую под фонарем девушку. Стоило чуть присмотреться и в фигуре, облитой тусклым светом старого фонаря можно было легко разглядеть Катю. При других обстоятельствах Антон, наверное, удивился бы, увидев ее здесь. Но сейчас вымотанное тело и жужжащий на подкорке разум точно не хотели лишний раз думать об этой нахальной сплетнице. Антон бросил на Катю безразличный взгляд и, недолго высматривая эту жутко важную особу, медленно продолжил путь к школе. Сама Катя, казалось, не обратила на Антона никакого внимания. Но спустя какое-то время он уже слышал ее легкие шаги у себя за спиной. Мозг бил тревогу, все чувства говорили ему, что эта встреча не приведет ни к чему хорошему. Вскоре они выровнялись и шли друг на против друга, хотя и чуть поодаль. Антон старался не смотреть в сторону Кати, а она очень ловко и проворно метала в него один острый взгляд за другим. На секунду ему даже показалось, что губы Катьки дрогнули в лукавой улыбочке. Стоило бы задаться вопросом, почему Катя вообще пошла по этой улице, ведь ее дом находится совсем не здесь и от него к школе ведет другая, более короткая дорога. Странности на том не собирались заканчиваться. В один момент Катя резко повернулась и быстро, почти не заметно, приблизилась к Антону. Вот она уже шла совсем близко, почти упираясь ему в плечо. Удивлению не было предела, но подавать виду Антон не стал, только тихонько шмыгнул носом и поправил сползшие почти на кончик носа очки. Остаток пути прошел в подавляющей тишине.

На подходе к дверям уже успевшего засесть костью в горле здания, Антона кто-то окликнул. Голос был грубоватым и прокуренным, из чего Антон сразу понял — Ромка. Пятифан легкой походкой подошел к остановившемуся Антону, а за ним подоспел и Бяша. Парни ударили по рукам и, выдав несколько дежурных фраз, вместе побрели в класс. Катька к тому моменту куда-то испарилась.

Уроки проходили скучно, перемены и того хуже. Сегодняшний день казался до невозможности унылым и вялотекущим. Антон пытался о чем-то говорить с Бяшей и Ромкой, но те тоже оказались поглощены чудовищным школьным унынием и сегодня явно не планировали заниматься чем-то сложнее лежания на парте. Полины сегодня в школе не оказалось, что явно расстраивало Рому. Попытки скрасить время рисованием разбивались об полное отсутствие вдохновения.

На перемене после третьего урока, пытаясь выйти из класса, Антона столкнулся с до боли знакомой еще с детства ситуацией. Кто-то сильно толкнул его прямо на проходящую мимо Катю. В этот раз все обошлось, он только слегка задел проходящую мимо девочку, перед тем как грузно упасть на пол. Кто его толкнул Антон так и не понял. Вся эта ситуация хоть и была до жути неловкой, но избежать самого плохого исхода все же удалось. Сложно представить, какой бы крик подняла Катя, задень Антон какие-нибудь неприкосновенные части ее тела, как это уже однажды случилось. Он с облегчением выдохнул, встал, отряхнулся и с чистой совестью покинул класс.

После четвертого урока, на перемене, пока еще все были в классе, Катя вдруг начала на повышенных тонах что-то обсуждать со своими подружками. Антон не придавал этому совершенно никакого значения, пока не разобрал среди этой болтовни такие слова:

— Представляете девочки, Петров навязался меня в школу проводить! А еще любовную записку мне написал. Да-да-да!

«Что за бред?» — проскользнул в голове Антона вопрос. Он напрягся и начал внимательно вслушиваться в каждое слово Кати, в каждый смешок ее подруг.

— Еще он меня поцеловать пытался, — после этих слов последовал сверлящий взгляд в сторону Антона. — Представляете, какой извращенец. Так еще и облапать меня сегодня хотел. Да-да-да.

Антон опустил голову чуть ниже и крепко сжал рукой карандаш. В голове уже родилось с сотню самых обидных, самых мерзких слов специально для этой змеи. Слова эти, конечно, не нашли выхода и услышанное пришлось молча проглотить. Он многое ожидал от Смирновой, но не надеялся, что дело дойдет до такой мерзкой лжи. И ведь его видели вместе с Катей у школы.

Остаток дня прошел паршиво. Слухи то и дело долетали до него, некоторые считали своим долгом поддеть Антона, выставить его Катиным воздыхателем. Только Ромка с Бяшей не касались этой темы, прекрасно понимая, что это не правда. Вдруг голову Антона посетила одна необычная мысль. Отбросив гордость и страх, он решил пойти самым простым, но вместе с тем самым надежным, как он предполагал, путем. Простой разговор показался ему лучшим выходом из этой ситуации. Полагаясь на свое красноречие, он хотел просто уговорить Катю перестать распускать всякие идиотские слухи. Пусть и призрачная, но была надежда на то, что Смирнова просто прислушается к голосу разума, если правильно подобрать слова. В крайнем случае — он надеялся хотя бы просто узнать, почему она так поступает. Конечно, надежд на то, что этот разговор завершится чем-то осмысленным было не много, но другого выхода он не видел. Катя сегодня как раз дежурила после уроков.

К концу дня Антон уже был полностью готов к разговору с Катей. Он думал о том, как выскажет ей все прямо в лицо, как заставит отвечать за каждую неосторожную фразу и ложь, брошенную в его адрес. В этот день он твердо решил наконец-то призвать Смирнову к ответу и положить конец всем этим постоянным сплетням и унижениям.

Ребята волной хлынули из класса, как только прозвенел звонок. Антон уходил вместе со всеми, но уже возле выхода, убедившись что все вышли, пошел обратно к классу. На пути он думал, как все получится и как лучше начать разговор. В итоге, перебирая варианты, он так ни к чему и не пришел. Пришлось импровизировать.

Дверь в класс медленно открылась. Протиравшая доску Катя тут же оторвалась от дела и вскоре их с Антоном взгляды встретились. Его как будто обдали ледяной водой. Глаза Кати блестели и казались Антону двумя бритвенно острыми кинжалами, которые вот-вот вонзятся в него. Зайдя в класс и тихо прикрыв за собой дверь, он вытянулся и слегка приподнял голову, стараясь держаться серьезно. Предполагаемая реакция Кати в виде бесячий улыбочки и пары колкостей так и осталась где-то в воображении Антона. Вместо этого девочка смахнула со лба капельки пота и спокойно спросила:

В этом голосе не было ничего из того, к чему он привык: ни ноток пассивной агрессии, ни тянущейся от куда-то из глубины злобы. Сейчас в голосе самой вредной девчонки в классе, а может и во всей школе, чувствовалось только спокойствие и нежность. Антону прежде никогда не удавалось слышать ее такой.

Слегка оправившись от этой маленькой неожиданности, он молча подошел к Кате и посмотрел ей прямо в глаза. Было ощущение взгляда в сердце заклятому врагу. Что он хотел там найти? Злость? Раскаяние? Причины? Неважно. Все равно теперь, когда они стояли одни лицом к лицо, он начал наконец-то высматривать в этих глазах проблески чего-то светлого и красивого. Может ему просто казалось.

Преодолевая свое привычное смущение, смешенное со страхом, он наконец-то проговорил неожиданно тяжелым и холодным голосом:

Разглядеть было непросто, но он смог. Уже один только этот вопрос в таком тоне серьезно рубанул ее. Девушка отшатнулась чуть назад и бросила тряпку на учительский стол. Сложив руки на груди, она вернулась к своему привычному образу и едко пролепетала:

— Ты о чем, Петров? — Этот вопрос сопровождался легким подрагиванием уголков ее губ.

— О твоих сплетнях, — спокойно сказал Антон, делая шаг вперед. — Скажи, Кать, зачем тебе это? Я тебя как-то обидел? — Еще один шаг вперед и теперь он стоял так близко к Кате как только мог. — Прости меня.

Он стал и развел руки. Произнося последние слова он представил, что говорит с родной сестрой, от чего те прозвучали очень нежно и тепло. Катя ничего не отвечала, мялась, надувала губы. На ее щеках можно было разглядеть легкий румянец. Антон понял, что нужно сделать последнюю ставку. Уже кое-как познакомившись с женской натурой, он совершил поступок, о котором мог бы пожалеть. Поступок, который мог бы окончательно испортить отношения с Катей, породить еще больше слухов, сплетен и проблем. Но вместе с тем был шанс прекратить все здесь и сейчас, одним решительным жестом. Антон сделал свою ставку и был полностью готов принять любой исход этой дурацкой игры.

Несколько простых движений и вот, неожидавшая ничего подобного Катя уже заключена в крепкие мужские объятия. Антон обнял ее аккуратно, не встретив никакого первичного сопротивления. Быстро прижал голову девушки к груди, оставляя правую руку на затылке, а левую ложа на спину. В этом не было никакой пошлости, она это чувствовала. Он не давал свободу своим рукам, держал их под контролем.

— Пожалуйста, прости меня, Катя. — Эти слова он произнес нежно и тихо.

Ей было неприятно. Нет, не от объятий, но от слов.

Антон ожидал, что с осознанием произошедшего последует неминуемое сопротивление, поэтому постарался произнести самые важные слова как можно быстрее. Но ничего не случилось, она продолжала утыкаться своим аккуратным холодным носиком в его грудь. Более того, руки девушки вскоре поднялись и обхватили его в ответ. Пальцы Кати вдруг коснулись шеи. Холодные, длинные, но от чего-то такие приятные, они скользили по затылку, пытаясь укутаться в его волосы. На секунду ему показалось, что так она хочет их согреть.

Он почувствовал что-то влажное на рубашке, затем услышал сдавленные всхлипы. Катя тихо плакала. Антон надеялся на подобный результат, но совсем не ожидал, что эффект будет таким. Впрочем, ему ничего не оставалось, кроме как прижать ее к себе и уткнуться носом в ее золотистые волосы. Она пахла клубникой и кофе. Этот аромат был необычным и таким пьянящим, что закрывая глаза, ему показалось, что сейчас он уснет. Уснет вместе с ней.

— Тоша… — послышался тоненький, дрожащий голос Кати. — Прости. Я… — она прервалась, но вскоре продолжила: — я не знаю.

В ее словах чувствовались страх и сожаление. Антон до последнего не мог поверить, что простые в общем-то объятия, так повлияют на эту холодную, хитрую и вредную девчонку. Теперь уже он не мог ее ненавидеть, что бы она там не говорила, какие бы сплетни не распускала. Это все поддело ее, вскрыло внутреннюю слабость и нужду в близком человеке. Понять ее слезы иначе Антон не мог. Однако же жалости он к ней совсем не чувствовал, напротив — теперь ему от чего-то просто хотелось быть рядом с ней.

Зрачки расширились, сердце забилось с удвоенной силой, внутри что-то закипело. Она поцеловала его, внезапно и очень неуклюже. А он ответил, уже куда более умело. Ее нежные тонкие губы, судя по всему, хотели перехватить инициативу, ввести Антона в ступор. Не вышло. Когда она поняла свою неудачу и начала медленно отстраняться, при это сильно краснея, Антон просто остановил ее и впился в мягкие девичьи губы. Он уже знал, как следует действовать в таких ситуациях и в голове был сформирован и очерчен четкий план. Антон медленно снял руки Кати со своей спины, слегка подтолкнул ее и ловко усадил прямо на учительский стол. Девушка недовольно простонала, но ничего не предприняла, доверяясь воли Антона. Ему хотелось сделать то, что не получилось сделать с матерью. Его желание, не выплеснутое этим утром, но очень хорошо раззадоренное, копилось и бурлило. И в Кате сейчас виделся единственный выход. Возможно, если бы разум не затмился похотью так быстро, он бы смог одернуть себя, остановится и уйти. Но было уже поздно, нарастающее желание подпитывалось еще и тем, что в его руках сейчас самая красивая девочка в классе. И пускай еще не довелось исследовать все ее тело, Антон прекрасно понимал, что его ждет. Подтянутая мягкая грудь, когда-то давно отпечатавшаяся на его ладонях сегодня наверняка была еще приятнее на ощупь. Сейчас Катя полностью сложилась в идеал красоты, который совсем рядом, стоит только протянуть руку. Разгоряченный разум был занят теперь только ей. В глухое небытие уплывали любые другие мысли и чувства, уступая дорогу самому нежному и самому прекрасному созданию. Катя теперь была именно такой, обмякшей под его давлением девушкой. Да, теперь уже просто девушкой, а не источником всех возможных бед и предметом ненависти. Ее зеленые глаза потеряли все оттенки яда и превращались в колышущуюся на теплом ветерке весеннюю листву. Ее лицо сейчас стало чем-то из ряда вон выходящим, чем-то на что хотелось смотреть всю оставшуюся жизнь. Антон и раньше прекрасно видел ее красоту, но до этого дня она казалась безжизненной, пустой оболочкой, закрывающей что-то более ценное и важное. И вот это «что-то» теперь было прямо перед ним, заставляя и ее лицо преобразится. Это уже больше не холодное лицо настырной змеи, сделанное таким миленьким, чтобы привлекать к себе жертву и точным укусом впускать в нее яд. Теперь это лицо, покрытое обжигающим румянцем и солеными струйками слез, вытекающими из глаз вместе со всей накопившейся злобой и ненавистью. Хорошо теперь виднелись и аккуратные бледно-розовые губки, и чудесный острый носик. Эти черты он раньше не замечал, игнорируя их по неволе. Теперь все они складывались в единую картину самой милой и очаровательной девушки. Антону нравилось, что из озлобленной сплетницы Катя в один момент превратилась в захватывающую дух музу, которой, кажется, можно было посвятить всю свою душу и тело.

Их губы столкнулись и в тот же момент сплелись в еще одном поцелуе. В этот раз более чувственном, более смелом и естественном. Антон вытянул руки Кати и переплел свои пальцы с ее аккуратными холодными пальчиками. Для его руки они казались совсем маленькими и тонкими. Спускаясь чуть ниже, проходя покрытый шелковистой на ощупь тканью живот, вскоре Антон оказался прямо у самых ног Кати. Стоило раздвинуть их легким движением и слегка приподнять юбку, как взору его предстала прекрасная картина. Сквозь белые колготки едва просматривались такие же белоснежные трусики. Эти небольшие препятствия — все, что отделяло Антона от запретного плода. В порыве страсти, без лишних слов и размышлений, он принялся освобождать ослабевшее тело девушки от одежды, которая так преступно скрывала от глаз Антона самое прекрасное.

Он возился долго, Катя даже не пыталась помочь, а просто распласталась на учительском столе и ждала. Ждала с настоящим предвкушением, ей было интересно, что будет дальше.

Когда юбка и колготки упали на пол, Антон медленно положил Катю на живот и теперь ее попка была чуть приподнята, а ноги уже стояли на холодном полу. Через мгновение уже слетели и трусики. Антон не видел, насколько сильно лицо Кати налилось густым румянцем, но чувствовал ее стеснение и неловкость. Однако же отбросив всю свою скромность и благочестивость, она все же раздвинула ноги чуть шире, давая своему партнеру насладится видом ее милой киски и попки. Антон застыл, но легкое покачивание девичьих бедер стало для него сигналом к действию. Он уселся на корточки, обхватил нежные бедра Кати обеими руками и сделал то, от чего девушка издала такой пронзительный и возбуждающий визг, что член в брюках стал еще больше наливаться кровью и рваться в бой. Антон впился в ее киску как голодный зверь впивается в плоть только что загонной добычи, а вдобавок к этому стал еще и мять попку Кати, наслаждаясь ее поразительной мягкостью и нежностью. Несколько стройных струек пота пробежали по лбу девушки, она судорожно перебирала руками, склоняла и поднимала голову, прикусывала почти до крови губы. Умелые движения языка Антона доставляли ей удовольствие, не сравнимое ни с чем другим в ее жизни. Бурно разливались волны удовольствия по ее миниатюрному, уже уставшему от сегодняшнего стресса телу. Умножая эти чувства, она почти инстинктивно начала массировать свою грудь.

Он не желал останавливаться ни на секунду. Продолжая активно работать языком и губами, вскоре он почувствовал Катину дрожь. Несколько последних рывков привели ее к бурному оргазму, который сопровождался тяжелыми вздохами и глубокими, будоражащими воображение стонами. Если бы кто-то еще был в школе, то эти звуки точно не остались бы без внимания.

Следующим ходом Антон планировал еще дальше ввести Катю в мир чудесных сексуальных удовольствий. Встав в полный рост, поправив очки и волосы, он вдруг с легкой руки шлепнул Катьку по заднице. Девушка приподняла голову и очаровательно пискнула, но совсем ничего не предприняла. Теперь на ее попке красовался внушительных размеров красный отпечаток. Останавливаться Антон еще не планировал, поэтому вернувшись в исходную позицию, направил свой взгляд уже на другое, еще более пикантное место.

Раздвинув мальцами ее булочки, он открыл для себя слегка подрагивающий от напряжения анус. «Не смей!» — пронеслось в голове Кати, когда она это почувствовала. Хотелось бы ей произнести это вслух, но она не успела. Что-то влажное, теплое и мягкое начало скользить прямо по ее заднице. Запустив язык прямо внутрь ее попки, он почувствовал обжигающее тепло и еще большее возбуждение. Пока одна рука продолжала сжимать упругую ягодицу, друга скользнула прямо к Катиной киске и пальцы Антона начали ловко массировать ее клитор. Через минуту этого действа, Антон уткнулся в ее анус носом, не отпуская рук и продолжая массировать самое чувственное женское место. От стыда и удовольствия Катино сердце билось в невероятном темпе, щеки продолжали наливаться румянцем, кровь пульсировала в висках, а горячие струйки пота стекали по лицу. Это невероятно. Ей хотелось провалится под землю, забыть обо всем этом, а голову Петрова оторвать голыми руками. Но вместе с тем ей хотелось, чтобы это длилось вечно. Его прикосновения и хлесткие удары языком заставляли ее таять так сильно, что вот-вот от холода и спеси не останется ничего. Так просто. Так безумно просто превратить ее, волевую и самовлюбленную, гордую и опасную в стонущую под давлением вечного неудачника шлюху. Она ненавидела себя за это. Сейчас, поддавшись моменту слабости, лишь слегка дав волю чувствам и попытавшись раскаяться в своих поступках, Катя оказалась загнана в самую настоящую ловушку. Она выгибалась, все ее тело дрожала под напором этих умелых движений и страстных поцелуев. Еще один оргазм. Девушка опять склонила голову, а пальцы ее начали скребти по деревянному столу. Но доставив ей уже второй оргазм, Антон не остановился. Катя все еще чувствовала его пальцы, а язык продолжал умело прожиматься в ее напряженную от всех этих волнений попку. Он буквально впивался в ее анус, иногда отвлекаясь, чтобы пройтись по кругу. Вдруг все кончилось. Антон снова поднялся, выпрямился, быстро привел себя в порядок и уже был готов перейти к финалу этой маленькой игры.

Он схватил ее сзади грубо и небрежно. Катя неловко оторвалась от стола, отдавая свое обмякшее и ослабевшее тело во власть Антона. Снова. Он крепко прижал ее к себе. Одна рука прошлась по шее и обхватила ее челюсть. Пальцы другой руки он ловко просунул в ее влагалище, на удивление легко принявшее такой подарок. Легким движением он повернул ее голову в нужном направлении и поцеловал в последний раз. Ослабленный разум Екатерины слабо понимал что происходит, она чувствовала только удовольствие, медленно протекающее по всему ее телу. Но этот поцелуй приняла инстинктивно. Горячий, медленный и максимально чувственный, он длился почти целую минуту. Одновременно с этим, его пальцы продолжали стимулировать девушку. Когда их губы разъединились и ослабевшая Катя, тяжело дыша, посмотрела на Антона — он понял, что дело было сделано. Вернув ее обратно на парту, он лукаво улыбнувшись и чмокнув ее в щечку на прощание, покинул класс.

Идя по школьному коридору он не услышал за спиной криков и ругани. Наверняка на это у Кати просто не было сил. Но представляя какие чувства бушуют сейчас у этой брошенной в полном одиночестве девушки, Антон понимал, что ситуация, скорее всего, только усугубится. Правда сейчас ему от чего-то было абсолютно безразлично. Он довел до целых двух оргазмов самую зарвавшуюся сплетницу класс. Разве может что-то испортить такую победу? Хотя завтра наверняка будет скандал. Разочаровывало только то, что опять не удалось выпустить свою энергию Член все еще крепко стоял и уже даже болел. Горесть от этих мыслей скрашивало только предвкушение встречи с матерью.

Клубника, кофе и кровь

Антон брел по заснеженной улице уверенным и твердым шагом. Холодный ветер резал щеки, под ногами хрустел блестящий снежный покров. Сейчас в голове было совершенно пусто и только вечерняя зимняя прохлада слегка поддерживала тающий разум. Антон был готов упасть на снег прямо здесь, закрыть глаза и заснуть. Но ноги продолжали быстро нести его к родному дому. А что ждало там? Об этом он уже не думал.

Дверь заскрипела и Антон грузно ввалился в пустой дом. Подцепив куртку на крючок и небрежно сбросив сапоги, он медленно побрел наверх, в свою комнату. Ни отца, ни матери дома не было. Наверное опять уехали. Не бросив в рот даже бутерброда, голодный и уставший, Антон, не раздеваясь, упал на кровать. Медленно падая в пучину тяжелого и болезненного сна, в его голове текли, расплываясь по мозгу разные мысли, суть которых он улавливал обрывочно.

Через густую пелену бессознательности что-то рвалось, хотело дотронуться до него, вырвать из небытия. Глаза медленно открылись и белое пятно, нависавшее над лицом начало медленно складываться в четкий образ. Из-под спадающих белых локонов на него смотрели большие блестящие глаза. Малиновые губы что-то шептали, а сладкий непонятный запах нежно щекотал нос. Это Оля. Но как будто совсем другая, не та Оля, к которой он привык. Одна ее рука лежала на его щеке, другая — упиралась ему в грудь. Сказать Антон ничего не мог, хотя и очень хотел. Бушующая слабость окольцевала все тело. Оля опустилась чуть ниже, к самым его губам и аккуратно их коснулась. Такое странное чувство разлилось по телу. Они были одновременно холодными и горячими, нежными и острыми. Почувствовать их полноценно ему так и не удалось, Оля отпрянула раньше, чем их губы успели сплестись в поцелуе. В следующий момент она просто прижалась всем своими миниатюрным телом к нему, а руки запустила под спину, сковывая Антона слабыми, но от чего-то такими чувственными объятиями.

Он плохо понимал, что происходит, но даже когда силы начали потихоньку возвращаться, молчание Антон нарушать не стал. Оля закрыла глаза и тихонько посапывала. Ей уже шестнадцать лет, так почему она выглядит и ведет себя как маленькая девочка? Ответить на этот вопрос он и сам бы не смог. Его рука легла на ее спину и, чуть погодя, скользнула прямо к бедрам. «Нет» — щелкнуло в голове. Границы, которые Антон уже сто раз успел нарушить и стереть, убив в себе всякую мораль, снова начали четко вырисовываться. Нельзя так поступать с родной сестрой. Нельзя просто брать и пользоваться ситуацией. Нельзя… Это слово, дребезжащее на подкорке, вдруг словно бы зажевало, как кассету. Рука опустилась на мягкие нежные бедра Оли и в тот момент Антон понял, — она без нижнего белья. Он воспринял это как провокацию, как самую настоящую издевку. Пальцы быстро нащупали нужно место и начали медленно его массировать. Послышался тоненький стон. Задевая нужны струны, он постепенно вводил пальцы внутрь. Чувствовалось, что ее киска начинает стремительно намокать, а стоны, которые она усердно пытается сдерживать, становятся все громче и громче.

— Родители дома? — Спросил Антон, медленно размыкая и доставая из-под спины руки Оли.

— Не-а. — Тихонько пропел ему чудный ангельский голосок.

Стоило этому заветному слову достичь его ушей, как пальцы тут же впились в нежную киску родной сестры еще сильнее и она, подняв голову, вскрикнула. Если бы кто-то сейчас был дома — этот ее вопль однозначно бы услышали. Антон подтянул ее к себе так, чтобы их лица оказались друг на против друга. Немного усилий — и вот их губы встречаются, переплетаясь в нежнейшем поцелуе. Губы Оли, совсем еще неумелые, мало что могли противопоставить Антону. Но этот братский поцелуй она запомнит надолго. Пальцы Антона, впрочем, тоже не останавливаясь, заставляя Олю чуть выгибаться и постанывать. Когда их губы наконец-то разъединились, а пальцы Антона выскользнули из мокрого и теплого лона сестры, Оля наконец-то начала действовать решительнее. Покрывшееся густым румянцем лицо скрылось под одеялом. В следующий же миг Антон почувствовал, как замок его ширинки расходится, штаны, а за ними и трусы чуть приспускаются и тяжелое прерывистое дыхание щекочет его налившийся кровью член. Обдавая его жаром и вязкой слюной, Оля дошла до половины. Движения ее языка и чмоканье губ хоть и казались Антону слегка неумелыми, доставляли ему огромное удовольствие. Напрягая каждый мускул, разливая это блаженство по всему телу и с каждой секундой приближаясь к моменту кульминации, он запустил дрожащие пальцы в мраморные шелковистые волосы сестренки. Когда организм достиг своего предела и больше не мог сопротивляться, Антон резко схватил голову Оли двумя руками и прижал ее к своему паху. Член вошел на всю длину, послышалось мычание и хлюпанье, а руки девушки уперлись ему в ноги. Принимая и сглатывая один залп спермы за другим, Оля, чуть задыхаясь, начала медленно отстраняться от члена брата. Охваченный обжигающим, болезненным удовольствием, Антон ослабевал и с каждой секундой был все ближе к вратам рая.

Оля с трудом сглатывала остатки спермы и рукавом свитера вытирала выступающие на глазах слезы. Такой ужасный поступок, такое жестокое обращение с родной сестрой Антон мог искупить только одним способом.

Она подползла поближе к Антону, нависла над ним, и пока затуманенный разум брата не начал приходить в норму, уселась ему на лицо. Теплота и влага обдали его лицо, губы и язык Антона почти инстинктивно начали делать уже привычную работу. Киска Оли оказалась самым нежным и сладким плодом, какой только доводилось пробовать Антону. Проходя по ее галди и изучая языком внутренние складки, покусывая и массируя губами дрожащий клитор, наслаждаясь сладкими стонами родной сестры, он понимал — никогда больше он не прикоснется своими губами к чему-то более прекрасному.

Руки Антона не оставались без дела. Они бродили по всему телу Оли, то нежно сжимая маленькую аккуратную грудь, то обхватывая налившееся бедра. Когда палец Антона начал медленно проникать в попку, Оля сдавлено крикнула, покраснела и от стыда закрыла глаза. Решая не смущать сестру лишний раз, Антон быстро прекратил ее дразнить и, вернув пальцы и руки в исходное положение, продолжал работать языком. Оля крутилась на его лице, выгибала спину и прижимала голову брата к своей сочной, истекающей соками киске.

Когда яркий оргазм электрическим разрядом пронесся по миниатюрному телу сестры, Антон быстрыми и ловкими движениями уложил ее на себя и крепко обнял. Поглощенные друг другом, они медленно начали засыпать, окутанные теплотой родных сердце.

Снег на белом покрывале

Он тонул в небытие собственных мыслей: вязких, гремучих, сладко-едких. Через густой туман проглядывались линии, формирующие знакомые фигуры. Точность страдала. Здесь, в мире снов никогда нельзя увидеть наверняка, только почувствовать, как бы боковым зрением зацепить нечто похожее на образ из памяти. И к его уставшим, закрытым глазам цеплялись яркие, обдаваемые прохладной дымкой линии и овалы, собирающиеся в элегантные женские образы. Постепенно они приобретали привычные формы, становились тверже, живее, яснее.

Легко ступала на воздушный пол очаровательная, обтянутая белым чулком, девичья ножка. Подними взгляд чуть выше — увидишь покачивающуюся на неощущаемом ветру неправдоподобно короткую юбку, возможную только здесь, в твердыне сновидений. Пробеги глазами еще чуть выше — обязательно зацепишься за выступающие холмики, ровные и правильные. А если дать волю и скользнуть еще выше, то можно ненароком захлебнутся в ярком букете из оттенков ежевичных запахов. Разве может ежевика так по-разному пахнуть? Здесь может. Только здесь, вдалеке от чаяний реального мира, запах ежевики, однажды отпечатавшийся в памяти, мог разлится многообразием ароматов.

И в этом нагоняющем его органы чувств запахе оформлялись из линий черты лица. Вырисовываясь на затворках сознания, они дарили неестественную легкость и отчужденность от мира плоти и крови. Алые губы засияли ярким светом, за ними — вспыхнули, обманчиво поманили и очень быстро затухли, два фиолетовых огонька глаз. Мраморный овал лица приобрел вскоре достаточную ясность, чтобы глаза Антона смогли ударится о фальшивую теплоту и нежность, высеченную в этих линиях. Прижимая руки к груди и сияя зрачками, на него смотрело что-то похожее на Полину.

Образ не хотел надолго задерживаться. Расплывалась она как застывшая картина, дарящая зрителю только холодный взглядом и безжизненную кроткую улыбкой. Больно было расставаться с ней, такой ледяной и неживой, но одновременно с этим знакомой и желанной.

На смену ей пришел теплый поток, перемешавшийся с прохладным летним ветерком. Летели они с той стороны, до которой глаза Антона не могли бы добраться даже при всем желании. Где-то за спиной. Может сверху. Тихая убаюкивающая мелодия лилась откуда-то изнутри, как будто из самого сердца. За ней, аккуратно пританцовывая и насвистывая, бежала незамысловатая песенка. Под ногами размашистыми мазками разлетались цветочные потоки. Цветы эти не имели названия, являли собой странный сплав из многих видимых Антоном когда-то растений. По этим сформировавшимся за мгновения цветочным покровам кто-то уверенно шел, раскинув руки. Чуть погодя воображение сделало свое дело и свояла из тоненьких ниточек лицо, знакомое Антону с детства. За этими мягкими чертами, розовыми губами и выразительными глазами, на которые спадали каскады черных волос, он вкрадчивым взглядом подцепил эхо болезненных воплей. За ее спиной бушевал ураган боли, сожалений и страхов. Антону не хотелось видеть его здесь. В мире снов ему нужна была только она. Карина потеряла суровое лицо, напускную строгость и любые черты, которые напоминали бы ему характер родной матери. Теперь она была сладким фантомом, подарком спящего разума. Сбросила одежду, раскрывая нечто такое, что будоражило воображение даже здесь, во сне. Ее женские черты были другими, сильно отличными от всего, что видел Антон раньше. Чувственные, нежные, острые, они впивались в его глаза и не отпускали. Он бы мог вечно смотреть только на нее, изучая каждый изгиб, заостряя внимания на каждой не значительной детали. Но сны не длятся вечно.

Болезненное пробуждение настигло его спонтанно. С трудом открыв галаз, ощупывая рукой часть постели, Антон безрадостно заключил: Оли рядом нет. Не без труда отклеив уставшее тело от кровати, чуть пошатываясь, он подошел к выключателю. Пальцы слегка надавили — комната залилась светом. Антон был еще в одежде, голодный и уставший. Дрянное чувство, как будто похмелье, давило ему на мозг. Понять, хотя бы примерно, причины такого своего состояния у него не получалось. На часах было три часа ночи. Уснул он примерно в шесть вечера.

Чувство одиночества преследовало Антона пока он спускался по скрипучим ступенькам; пока запивал чаем бутерброд с черствым хлебом; пока возвращался в комнату и сбрасывал с себя ненужную одежду. Это чувство всеобъемлющее и постоянное, резало его изнутри. Казалось, будто бы дом опустел. Его сердце успокоилось, когда за дверью он услышал мягкие знакомые шаги.

— Сынок, ты спишь? — послышался из темноты теплый материнский голос.

— Нет, — тихо ответил Антон, приподнимая голову с подушки.

Она вошла тихо. Казалось, что ее ноги едва касаются пола. Ловко скользнула к нему. Уселась на кровать. Антон приподнялся, смял одеяло. В темноте и без очков он плохо видел Карину, но если мутное зрение, застилаемое чернотой не могло дать ему образ матери, то вот слух и сердце ясно давали понять — она точно здесь, совсем рядом. Хотел протянуть руку, прикоснутся к лицу. Обнять. Поцеловать.

Бывает так, что человеческий разум под давлением целого вороха обстоятельств меняется, искажается, ломается и превращается в нечто не похожее на себя. Так произошло с Кариной. Ни она сама, ни Антон, ни уж тем более отец с Олей, не могли, роясь в прошлом, отследить момент полного излома. Когда ее руки, нежные и теплые, начали тянутся к своему собственному ребенку не для того, чтобы утешить его, а с целью ухватится за самые чувственные и потаенные места человека, которому ты когда-то подарила жизнь. Мысли о том, что она, прилежная жена и мать, нарушает незыблемый моральный закон не внушали Карине страх. Теперь эти мысли звенели в голове возбуждением, порочным и неправильным. Она хотела своего родного сына постоянно. Хотела дарить ему такие жаркие поцелуи, каких муж не видывал и в самые благополучные годы. Она хотела уткнутся носом в его волосы, наслаждаться каждой проведенной минутой. Его лицо, молодое тело, даже манера речи, — все это уносило Карину во временна юности, золотой и звенящей. Тепло материнского сердца исчезло, сменившись бешеным пламенем неугасающей страсти и желания.

Они поцеловались, найдя друг друга наощупь. Карина была до того напориста и уверенна, что повалилась вместе с сыном на кровать. Скрип. Она обняла его, но губы этой безумной женщины ни на секунду не отпускали Антона. В висках пульсировала, а к члену приливала, кровь. Вскоре и его руки заключили мать в цепкие объятия. В тот момент он понял, — она полностью голая. Прежде Антону доводилось видеть ее обнаженной. Приходилось трогать упругие ягодицы, целовать вставшие розовые соски. Но сейчас все ощущалось иначе. Исследуя руками ее спину, он отчего-то поражался гладкости и теплоте материнской кожи.

Когда их губы разомкнулись, Антон, чуть отдышавшись, медленно опустил руки ниже, к ягодицам Карины. Она, тяжело дыша, прижимала сына к груди. Антон чувствовал, как часто бьется ее сердце. Чувствовал он и мягкость ее тела, и разливающуюся от него теплоту. Аккуратно массируя ягодицы матери, он медленно и очень осторожно подцепил губами ее сосок. Карина чуть вздрогнула, но не растерялась. Ее длинные пальцы укутались в белоснежные волосы сына. Так тепло и хорошо им обоим не было никогда. Карина отдавалась чувствам полностью, забрасывая любую мораль и нормы далеко на задворки памяти. Зачем было думать о том, что правильно, а что — нет. Зачем ограничивать себя моралью и этикой. Когда она, уставшая от жизни женщина, смогла найти такую радость в своем собственном сыне, остановить ее уже было некому. Сейчас разум работал на одни только чувства: тепло, нежно, приятно, горячо, хорошо, очаровательно, красиво. Часть ее существа, примитивная и в некотором смысле жестокая, вступила в свои права. Женщина, желающая получить что-то, что доставит ей настоящее наслаждение, была готова пойти на ужасный и неправильный поступок. Но это и грело ее. Мысль о том, что она нарушает некий важный и незыблемый закон возбуждали ее. Перешагнув черту однажды, больше она уже никогда не вернется к заунывным мотивам старой, безгрешной, до боли скучной жизни.

Положения тел поменялись. Карина сбросила одеяло на пол, оно только мешало. Прибывая в непроглядной темноте, Антон не сразу понял, что нависает над его лицом. Но стоило ему только почувствовать что-то влажное на свое носу, как осознание происходящего быстро настигло его. Понимая и принимая правила игры, он, не долго думая, обхватил нависшие над ним женские бедра и, опустив их, крепко впился в киску Карины. Влажная и горячая, она была для него как самый сочный и сладкий фрукт. Запретность этого плода играла с ним злую шутку. Перемешивая в голове противоречивые чувства, захлебываясь соками собственной матери, Антон уже не мог ясно соображать. Ему и не хотелось. Сейчас имеет значение только исполнение своего долга перед женщиной, которую он называет матерью. Чистота слова «мама», произнесенного им когда-то в детстве, полностью развеивалась, уносилась прочь, в те далекие дали, где еще было место светлому и прекрасному. Здесь же, в реальности, он стал свидетелем жуткого надругательства над этим важным словом. Ломая и переиначивая, Антон превращал его в что-то такое, что способно еще хранить в себе теплоту, но уже совсем иную. Бурлящая в жилах кровь, биение сердца, смесь страха и восхищения, — все испытываемые им чувства.

Горячая слюна обдала Антона снизу. Он почувствовал, как весь его член обволакивают губы Карины. Чувствовал и пальцы, которыми она массировала все, что ниже пениса. В этот момент его как будто прошибло молнией. То, что делала сейчас Карина ни шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал раньше. Ее язык ловко гулял по всей длине, ловко находя и надавливая на самые чувствительные точки. Причмокивание губ, хлюпающие звуки и едва слышные стоны разгоняли нависшую в комнате тишину. Карина была похожа на зверя, дикого и голодного. Она впивалась в достоинство своего собственного сына, как будто от этого зависела ее жизнь. Облизывая и целуя его со всех сторон, она молча заявляла свои права на этот большой, упругий и приятный на вкус член. Она вгоняла его на всю длину, упираясь подбородком в пах. Слюни Карины обволакивали член Антона полностью, заставляя его еще больше наливаться кровью.

Одно ловкое движение пальцев, одно причмокивание — и Антон, чуть выгибаясь, заполнил рот Карины густой белой массой. Полагаясь на какие-то свои внутренние инстинкты, любящая мать приняла все до последней капли. Когда член сына обмяк прямо в ее нежных руках, она выгнулась, еще сильнее уперлась бедрами в лицо Антона и, чмокнув головку пениса, едва слышно проговорила:

Утром следующего дня память Антона сбоила. Он помнил только, что чувство невообразимого экстаза разлилось по всему его телу, пронзая сердце и душу. Это обильно растекающееся удовольствие было похоже скорее на прикосновение к небесам Рая, чем на оргазм от минета. После этого все шло на автомате. Как заведенный он вылизывал киску Карины, наслаждаясь ее милыми стонами и чувственными прикосновениями. Пальцы ласкали клитор, язык ловко проникал вглубь влагалища, исследуя каждый миллиметр, каждую складку. Потом буйный оргазм одолел и Карину. Она тоже вся обмякла, не меняя своего положения. Задница матери все еще оставалась перед лицом Антона и он, поудобнее обхватив ее руками, просто дал себе волю наслаждаться этой мягкость, упругостью и нежностью. После недолгого перерыва все повторилось: искусный минет, вкус сладкого нектара на губах. После последовал сон, тяжелый и лишенный любых сновидений.

Теплые руки не отпускали его, не могли отпустить. Когда Антон проснулся, первое что он почувствовал — мягкие прикосновения бархатных губ. Карина уже проснулась и, судя по всему, какое-то время наблюдала за своим спящим сыном. Теперь, в теплом свете солнечных лучей, упорно пробивавшихся через тонкое оконное стекло, он снова мог насладится чертами ее лица. Женщина, прожившая жизнь, имеющая за спиной образование, брак и двоих детей владела неким таинственным, непонятным Антону шармом, отличным от того, что имеют девушки моложе. Рядом с ней он чувствовал уверенность, прилив сил и бодрости. И из головы уже как-то выветрилось осознание того, что прошедшую ночь он провел занимаясь оральными утехами с собственной матерью. Еще один аккуратный, но жаркий поцелуй. Антону не хотелось оставаться в стороне и он ответил, уверенно и быстро. Их губы сплетались воедино, давая каждому насладится чудесным январским утром.

Отца, как уже понял Антон, дома не было. По словам мамы уехал он примерно на неделю, что сулило веселое времяпровождение. Еще в постели было оговорено, что до приезда отца Карина будет спать вместе с Антоном. Мама обещала приходить, как только заснет Оля. А в благодарность за хорошую ночь, Карина пошла на довольно нетипичный для себя шаг, — решила оставить Антона дома в будний день. Сыну она пообещала написать объяснительную для учительницы. Вместе с тем был серьезный наказ обязательно восполнить пробел в учебной неделе и обещание, что такого снисхождения больше не повторится. Обещание это хоть и было сказано серьезным и строгим тоном, виделось Антону каким-то уж больно лукавым и слегка кокетливым. Счастью его не было предела. Чем сталкиваться с Катькой и скучными уроками, лучше будет провести время с родной матерью. Голова гудела от всех тех возможностей, которые были посланы ему, кажется, самим господом богом.

Вереница

Оля ушла в школу. Теперь дом был полностью в распоряжении Карины и Антона. Надолго Антону запомнятся эти бархатные поцелуи, утренний запах свежей выпечки и кофе. Врежутся в память и не захотят уходить прикосновения, — самый важный подарок матери. Желание растянуть этот день бушевало в нем с невероятной силой. Но понимание бессмысленности таких мечтаний никуда не девалось.

Утром они поцеловались, как только проснулись. Оля тогда еще спала и Карина, ловко выскользнув из спальни сына, отправилась будить дочку. Оставшись на едине, Карина и Антон вели себя уже не как родственники, но как пара с солидным разрывом в возрасте. Он обнимал ее, ласкал ягодицы и впивался губами в шею. Она не сопротивлялась, просто подчинялась ему под этими хлесткими ударами родственной нежности. На завтрак были оладьи со сгущенкой, подсластившие этот день еще сильнее.

И пускай интересы взрослой женщины серьезно отличались от интересов подростка, в одном они сейчас сходились на все сто, — в сексе. Карина не привыкла ярко выражать свою сексуальность перед мужем. Страсть, утихшая уже довольно давно, не взбадривалась ничем серьезным, оставаясь где-то там, в краю далеких юношеских воспоминаний. Секс стал редким делом, скучным и тусклым. С Антоном все было совсем иначе. Она хотела его больше всего на свете. Чувство неестественной для матери любви бурлило в ней, охватывало и обжигало внутренности, заставляло идти на несуразные поступки. Карина, «случайно» что-то уронив, причитая присаживалась на колени, шурша рукой по полу. Делала она это прямо перед Антоном, нарочито демонстрируя обтянутую платьем упругую попку. Сын, быстро поняв суть ситуации, не упускал шанс звонким шлепком выбить из Карины милый стон. А стонала она всегда наигранно, но очень умело и возбуждающе. Настолько, что член Антона мгновенно переходил в режим полной боеготовности.

На сказочный день у Антона были наполеоновские планы. Он хотел без всяких сомнений вытянуть из этой ситуации максимум, насладиться каждым мгновением. Начал он с простых прикосновений: аккуратный щипок за попку, поцелуй здесь, поцелуй там. Медленно, но очень верно он шел к цели. Но Карина оказалась быстрее. Стоило Антону только присесть на кровать, как она была уже рядом. Скользнув через дверной проем, женщина с хищными блестящими глазами уселась рядом и посмотрела на своего сына так пронзительно и чувственно, что у него чаще забилось сердце. Карина молча забралась на кровать, оперлась поудобнее и, поправляя волосы, уложила свои ноги на ноги Антона. Красота ее ножек ничем не уступала красоте остального тела. Вдруг ее ступня резко впилась прямо ему между ног, через штаны ловко массируя член. Антон посмотрел на мать растерянным взглядом. Она мило улыбалась, убирая локон черных волос за ухо. Ее вторая нога медленно поднялась и застыла прямо перед глазами Антона. Его одолела непонимания происходящего. Ему нравились прикосновения ее ног, нравилась их ровность и нежность. Но сейчас Антон совсем не знал, что делать. Карина нарушила тишину:

«Поцеловать?» — пронесся в голове вопрос, который он так и не озвучил. Мысли сбивались и путались от волнения, но что-то внутри заставило его аккуратно взять ножку Карины и прильнуть губами к ее ступне: тихо, спокойно, нежно. Чуть соленая на вкус она, впрочем, казалась ему слаще меда. Внизу все набухало, рвалось наружу. Массаж Карины становился интенсивнее и увереннее. Антон, не желая уступать матери, принялся делать то, чего она от него и хотела. Язык медленно шел от пятки до большого пальца, оставляя след вязкой горячей слюны. Антон медленно начал обсасывать пальцы Карины. Сначала большой, а от него двигался к самому маленькому и аккуратному пальчику. Он наслаждался этим по-настоящему. Любовь к каждой частичке ее тела давала о себе знать и Антон с присущим ему усердием старался доставить матери как можно больше удовольствия.

Раскрывшаяся в Карине любовь к фетишам еще не до конца была известна Антону, но он понимал, что ступнями все не ограничится. Сама Карина наслаждалась этим немного иначе. В ее сердце поселилось чувство власти, какое до этого ей испытывать не приходилось. Она приказала сыну вылизать свою ступню — и он подчинился. На волне этого чувства она властно прижала свою ногу к лицу Антона. Так сильно, что ступня буквально впечаталась. Это тоже слегка шокировало Антона, но вида он не подал, продолжая работать языком.

Ошибка Карины заключалась в потери бдительности. Наслаждаясь своей не значительной доминацией она расслабилась, отдала все на самотек и уже почти не контролировала ситуацию. Именно по этой причине ход Антона стал для нее полной неожиданностью. Он резко схватил обе ноги матери: ту, что была на его члене, резко подвинул вперед, сгибая в колено; с той, что была впечатана в лицо вступил так же. В итоге Антон крепко сжимал икры Карины, расставив ее ноги. Она, как он и думал, была без трусиков. Только капельки ее любовного сока блестели под платьем. Стараясь не терять времени, Антон подтянул ее к себе, чуть приподнял, приспустил платье и жадно впился в киску матери. Карина застонала под этим напором.

Ласки не продлились долго и Антон, исполняя свою давнюю мечту, начал снимать штаны. Карина, понимая к чему все идет, хотела это остановить. Она могла бесконечно ласкать Антона, принимать от него ответные ласки, целоваться с сыном, любить его так, как мать не должна любить своего сына. Но это была черта, которую она всем сердцем боялась переступать. Секс. Полноценный секс с родным сыном. От одной только мысли об этом ее сознания прибывало в чудовищном антагонизме: одна ее часть буквально кричала о неправильности подобного; другая, ярко вспыхивая, кричала от предвкушения. Но в этот раз разум взял верх и она, прикрывая промежность, поспешила сменить свое положение на более приличное. Антон остановился и щеки его налились красным цветом. Стыд, который он, казалось, уже давно переступил, настиг его в этот самый момент.

— Не надо, Антон, — тихо проговорила Карина, поправляя платье. — Давай не так.

Эти слова били по чувствам Антона, воспринимались им как самое жестокое и ужасное предательство. Он легко бы мог отдаться этим чувствам, затаить на Карину обиду, забыть все, что произошло до этого момента. Но природа их отношений являла серьезную и очень странную синергию, которая давала Антону примерно нащупать внутреннее состояние этой женщины. Самой важной женщины в его жизни. Он видел ее метания, чувствовал их. Чуть выждав, Антон медленно подвинулся к сидящей на краю кровати Карине и, обхватив ее талию, прильнул горячими губами к нежной шее. Но не успела она опомнится, как Антон парой ловких движений уложил ее на кровать, снова задрал платье и, стянув штаны, приготовился входить.

Это была все равно что стрела, угодившая в самое сердце. Антон вошел в Карину медленно, нежно и очень чувственно. Волна пронзающего удовольствия прошлась по всему ее телу и она умерла: умерла правильная мать, образцовая жена; умерла скучающая и отчужденная женщина, чья жизнь шла в бездну. Момент перерождения в настоящую женщину, произошедший в этот самый момент, заставил Карину пустить слезу радости. Она чувствовала себя желанной и любимой, впервые за долгое время.

Антон двигался медленно, стараясь не делать резких движений. Но вскоре они становились все интенсивнее и интенсивнее, заставляя Карину издавать такие стоны, каких раньше в этом доме не никто не слышал. Вскоре он прильнул к ее обжигающим губам, а ее руки крепко обхватили спину сына, прижимая его к горячему женскому телу. Разум Антона медленно затягивался густой пеленой невероятного блаженства. Внутри Карины было тепло и влажно, что создавало абсолютно невообразимое ощущение. Сейчас тело Карины стало для Антона всем, безжалостно вытесняя мысли о другом.

В этот момент сильнейшего единения, двое влюбленных грешников потеряли любое чувство реальности. Мир исчез, затих, ушел далеко на задворки. Оставались только их тела: красивые, нежные, приятные, разгоряченные порочной связью. Истекая потом, смешивая слюну и половые выделения, они наслаждались друг другом как только могли. Пальцы впивались в мягкую плоть, не желая отпускать самого желанного человека в мире. Стояла непроглядная темнота, в которой слышались только стоны и хлюпания.

Он сумел вовремя остановится и выйти из нее. Напряженный и разгоряченный до предела, Антон все же сумел найти в себе рациональное зерно и вовремя одернуть себя. Карина лежала на пропитанном потом одеяле и ее грудь резко вздымалась. Преодолевая свою слабость, до которой довел ее Антон, она сумела кое-как встать, неловко развернутся, опереться руками о изголовье кровати и чуть задрать помятое платье. Перед глазами Антона предстала необычная, но безумно возбуждающая картина, — слегка подрагивающий анус матери. Она раздвинула его двумя тоненькими пальчиками, как бы приглашая сына. Ее взгляд, который Антон зацепил только мельком, был затуманенным и отрешенным. Но ее намерения были ясны и вполне осознанны.

Антон не стал спешить и, устроившись поудобнее, приблизился к попке Карины. Он впервые видел ее в таком откровенном виде. Поначалу ему было даже неловко смотреть на такое интимное даже для их отношений место. Но чувства все же перевешивали, поэтому Антон, не долго думая, обхватил обеими руками ее упругие бедра, а губами прильнул прямо к дрожащему от нетерпения анусу.

Карина застонала сильнее прежнего, когда язык Антона начал медленно, но очень верно прокладывать себе путь внутрь ее попки. С Борисом она никогда не занималась ничем подобным, от того ее сердце бешено колотилось, а тело пробирала сильная дрожь. Ей нравилось это щекотное чувство, но больше удовольствия доставлял просто тот факт, что ее родной сын прямо сейчас вылизывает ее задницу. Это настолько мерзко, настолько грязно и неправильно, что Карина разразилась таким диким и бурным оргазмом, что тело ее начало терять всякие силы. Она упала на подушку.

Антон же не останавливался, продолжал заниматься анусом Карины. Он ловко работал языком, то обходя эту узкую дырочку по кругу, то устремляя язык в самую ее глубь. После продолжительных ласк, от которых тело Карины продолжало содрогаться, Антон направил свой член прямиком в ее попку. Член входил туго и болезненно, наполняя комнату Карениными стонами. Но много времени это не заняло. Как только головка члена смогла преодолеть сопротивление и проникнуть внутрь, Антон бурно кончил, заливая задницу родной матери густой и горячей спермой. О чувствах самой Карины в этот момент Антон мог только догадываться.

День как сладкий сон

Один беззаботный день пролетел быстро, не дав Антону утонуть в водовороте запретных удовольствий. Все вернулось на круги своя как-то по-глупому быстро: морозное утро, обычное лицо матери, Оля, рюкзак, крыльцо, двор, дорога, школа. Было остаточное чувство выдернутого из теплого угла маленького человечка, которого закидывают обратно в суетливый и безрадостный обычный мир. Беспощадное пробуждение от веселого, дурманящего сна давало эффект усталости и отрешенности. В этот раз в школу Антон брел с еще меньшим энтузиазмом, чем обычно.

Снег, скатертью разостлавшийся на поселочных дорожках, грустно поскрипывал под тяжелым натиском ботинок. Утро, надевшее маску глубокой ночи, медленно выдергивало людей из сна, обдавая холодом и знаменую начало нового дня. В этот раз путь Антона прошел в одиночестве, Катя, судя по всему, шла в школу привычным маршрутом. Когда вдалеке замелькал привычный блеск школьных огней, Антон тяжело выпустил изо рта пар и, чуть помедлив, продолжил топтать снег.

Уже в школе он несколько раз пересекался взглядом с Екатериной. Блеск холодных нефритовых камней резал по самому сердцу, хотя время контакта сводилось к нескольким секундам. Сейчас внутри Антона существовали и вели между собой ожесточенную борьбу две сущности: одна желала забыть о произошедшем с Катей, а вторая хотела повторить момент великого триумфа. Ни одна из них так и не взяла верх, отдав победу школьной рутине, которая поглотила Антона с головой и заставила забыть вообще обо всем.

Вязкая и тягучая скука держала его преступно долго. Каждый урок проходил в пустоте учительских слов и пояснений. Сегодняшний день настолько пропитался унынием, что даже к доске Антона ни разу не вызвали.

Последний урок проходил с Лилией Павловной, матерью самой вредной девушки во всей школе. Немолодая женщина, уже за сорок, вдруг к удивлению Антона показалась ему сегодня очень привлекательной. Черты ее лица были как будто слегка сглажены и теперь, чуть затуманенным взглядом, он сумел разглядеть в нем что-то такое, чего раньше видеть не приходилось. Вместе с очертаниями лица слегка изменилась и походка учительницы, ставшая более легкой и расслабленной. Подходя к столу она едва заметно качнула бедрами, специально или все это игры воображения, — Антон не понимал. Его удивляло, как казавшаяся до этого абсолютно невзрачной и неприметной, Лилия Павловна умудрилась в одночасье превратиться в женщину при виде которой молодое сердце Антона отзывалось ярким трепетом.

Урок русской литературы прошел спокойно и без эксцессов. Большую часть отведенного на урок времени Антон потратил на попытки разглядеть новые грани старой преподавательницы. Ее слова пролетали мимо ушей, работали только глаза, разгадавшие одну тайну представшего перед ними образа за другой. Ноги Лилии Павловны были хорошо подчеркнуты черными колготками, что благодаря чуть укороченной юбке давало свой эффект. В определенной момент, когда Лилия Павловна делала очередную проходку по классу с книжкой в руках, он заметил легкое, весьма эротичное покачивание на удивление сочных бедер, плотно обтянутых строгой серой юбкой. Поведение учительницы было нелепым, но чтобы его разглядеть нужно было обладать определенной внимательностью и насмотренностью. И судя по глазам других учеников, кроме Антона никто так и не смог проникнуть в суть вещей.

Любая женщина в своей сути остро нуждается в любви. Прокручивая воспоминания минувших дней, Антон только больше уверялся в этой своей теории. Вспоминая Карину он видел глаза полные надежды, страсти, желания и теплоты. Вспоминая руки порочной матери и ее тело, он ясно понимал, что ее естественное желания любви уже давно не находило отклика. Тем не менее в обычной жизни Карина вела себя спокойно и совсем не разнуздано, как нормальная строгая мать. А глядя на Лилию Павловну, Антон чувствует, что чаша терпения этой женщины вот-вот переполниться. Исходящая от нее энергия буквально кричала о чудовищном сексуальном голоде. Это вовсе не удивительно для одинокой женщины.

Звонок. Толпа учеников быстро рванула к выходу. Антон обычно выходит последним, чтобы не попасть в общий поток одноклассников. Уже подходя к двери Антон почувствовал, как его плеча касается чья-то рука и крепко его сжимает. Не успел он обернуться, как в дверном проеме откуда не возьмись материализовалась Катя и, натянув на лицо ехидную улыбку, подтолкнула Антона вперед, прямо в объятия своей матери.

Антон застыл и, наверное, упал бы, если бы не цепкие руки классной руководительницы. Спустя мгновение он почувствовал, что его затылок касается груди Лилии Павловны. Катя напирала и подходила все ближе и ближе. Блеск ее змеиных глаз и растянутые до предела в жуткой улыбке губы резали его по самому сердцу. Смесь страха и животного возбуждения медленно, но очень верно накрывала его с головой. Стоило только на секунду представить открывшиеся возможности, как кровь сама приливала к члену, а мозг разгонялся и вырисовывал возбуждающие картины одну за другой.

Первый удар крепким словом нанесла Екатерина. Она приблизилась к застывшему однокласснику и, чуть выпятив грудь и высокомерно приподняв голову сказала:

— Антон, ты сегодня остаешься после уроков, — ее глаза блеснули еще более пронизывающим зеленым светом. — Лилия Павловна, — она поглядела на мать, — очень беспокоится о твой успеваемости. А я, — она элегантно прикоснулась к своей груди аккуратными тоненькими пальчиками, а другую руку так же элегантно уперло в бок, — буду тебе помогать.

Лилия Павловна резко развернула податливое тело растерянного ученика в свою сторону и поцеловала его. Сердце было готово рассыпаться на мелкие кусочки, а мозг от такого шока затянула непроглядная пелена. Кровь бурлила, гремела в висках, ноги подкашивались, руки дрожали. Поцелуй был необычным, с непонятным сладким вкусом. Описать его в своей голове Антон не смог, найти что-то похожее в воспоминания, — тоже. Страсть с которой играли на струнах души Антона губы преподавательницы трещала где-то на затворках. Он не чувствовал ее близко к себе, поцелуй в сущности ощущался очень холодным и безжизненным, хотя и весьма энергичным. При этом чувственность в нем точно была, но скрытая, не осязаемая.

Момент отрешенности длился недолго, Лилия Павловна очень быстро наращивала темп. Ее язык, преодолевая неумелое сопротивление Антона, пробивался сквозь его молодые и совсем еще неопытные губы. Преподавательница пыталась разжечь в молодом покорном сердце искорку, которая бы потом превратилась в клокочущее пламя страсти. И ей это удавалось. Рот Антона заполнялся слюной Лилии Павловны, а их языки вскоре начали сплетаться воедино. Поцелуй настолько опытной женщины давал невероятный стимулирующий эффект и вскоре Антона начал чувствовать, как член изо всех сил пытается вырваться из тесной ткани брюк.

Антон и сам не заметил как оказался возле учительского стола. Лилия Павловна стояла прямо перед ним, одной рукой обхватив его шею, а другой нежно массируя промежность. Теперь он мог хорошенько разглядеть лицо преподавательницы, которая в этот самый момент исполняет свои педагогические обязанности. Его глазам раскрылась другая, куда более жестокая и страшная сторона учительницы. Сквозь линзы очков он видел сияния карих глаз, сильно отличное от такого же света глаз дочери. Сейчас, когда эта женщина полностью отдалась похоти, ее строгая натура отразилась и здесь. Антон чувствовал, как ее холодная рука сжимает член до боли и скрипа в зубах. Она медленно и твердо массировала промежность своего ученика, стараясь как можно больнее надавить на самые больные точки. В этот время последовал еще один одурманивающий поцелуй. Сопротивляться Антон не хотел. Чистое любопытство заставляло его подчиняться напору этой обнаглевшей женщины, которая явно хотела продемонстрировать свою силу и власть.

После второго поцелуя, Лилия Павловна, резко и на удивление ловко опрокинула Антона на пол. Растерянный, он грузно упал на грязный пол классного кабинета. Теперь Лилия Павловна была высоко над ним и взгляд ее глаз отражал еще более высокий уровень доминации, чем до этого. Он хотел встать и уже начал было подниматься, но вдруг что-то впилось ему в между ног и остановило. Ровная и стройная ножка учительницы возвышалась над жалким и ничтожным учеником, впиваясь в его стоячий член острым каблуком. Антон вскинул голову, сжал кулаки и зубы.

— Ты, Антон, — начала вдруг Лилия Павловна удивительно кокетливым голосом, — очень нуждаешься в улучшении дисциплины. — Она, — ее нога начала медленно массировать член Антона все сильнее и сильнее впиваясь в него каблуком, — у тебя совсем ни к черту! — выкрикнув это, она нажала на промежность ученика со всей силы.

Антон чуть было не вскрикнул от окатившей его волны удовольствия, смешенного с адской болью.

Не успел он прийти в себя, как по его лицу прошлась жгучая пощечина. Эхо пронеслось по всему классу. В этом ударе он почувствовал слегка шершавую ладонь Лилии Павловны и сумел даже слегка уловить холодность ее крови перед тем как боль обожгла его собственную плоть. Затем последовал удар по другой щеке, такой же звонкий и жгучий, как пламя адской бездны.

— Скажи, Антон, в каком году были отменены телесные наказания в школах Российской Империи? — Вопрос звучал высокомерно и сопровождался натиском на самое уязвимое место любого парня — историческое знание.

— Тысяча, — начал Антон, стараясь изо всех сил игнорировать боль.

— Живее! — Воскликнула Лилия Павловна и надавила сильнее.

— В тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году! — Быстро протараторил Антон, все еще пытаясь справиться с болью в промежности.

Лилия Павловна смерила ученика презрительным взглядом, затем взяла с учительского стола тонкую деревянную указку. Увидев в руках классной руководительницы этот незамысловатый инструмент, Антон тут же понял, к чему все идет. Он быстро вскочил с места, забыв о причиненной боли и уже хотел было кинуться к выходу, как вдруг несколько молниеносных ударов спустились прямо на его ягодицы. Дальше последовала умелая подсечка и через мгновение Антон снова находился под прекрасной ногой Лилии Павловны.

— Шестьдесят четвертом, — после этих слов последовал удар в пах.

В этот раз Антон не сдержался и захрипел.

— Катенька! — Крикнула Лилия Павловна.

Откликнувшаяся на зов староста класса далеко и не уходила, стояла здесь, наблюдала.

— Подтяни Антона по истории. А я пока программу по русскому языку подготовлю. А ты, — она перевела взгляд на Антона. — слушай, что Катя скажет, чтобы Сергей Романович мне на тебя потом не жаловался.

Сергеем Романовичем другие преподаватели называли учителя истории. Среди школьников он был известен под другой, куда более звучным прозвищем, которое, впрочем, вылетело у Антона из головы.

Катя приблизилась, еще раз полоснула по сердцу Антона зеленоватым блеском змеиных глазок и, сделав рукой элегантный жест, так же артистично поставила свою ногу промеж ног Антона. Больно не было. В отличии от своей матери, Катя действовала куда более нежно и осторожно, стараясь не поддаваться врожденной хладнокровной жестокости. Она аккурат продолжала массировать воющий от боли член Антона, который уже был готов разорвать сковывающую ткань школьных брюк и совершить уже наконец-то сладкую месть. Но что-то его сдерживало, какое-то неведомое чувство удовольствия от такого невероятного унижения.

— Может снять? — кокетливо спросила Катя, чуть приподнимая голову и прикладывая указательный палец к подбородку. — Ты как думаешь?

— Что? — спросил Антон, медленно переводя и фокусируя взгляд на линиях ее лица.

— Я говорю, может мне туфлю снять? Хочешь?

Паскудный вопросец не подразумевал никакого ответа, кроме утвердительного. У Антона не было выбора, он сам его себе запретил своим разгоревшимся желанием. Бьющееся во всю мощь сердце, гоняющее по жилам раскаленную до температуры солнца кровь и разгоняющий возбуждение мозг полностью блокировали возможность сказать «нет» на этот вопрос. Даже просто смолчать не получалось, с иссохших губ сорвалось едва слышное:

Одного этого тихого словца более чем хватило, чтобы аккуратная туфелька старосты класс сорвалась и приоткрыла Антону картину, которая так была ему нужна. Обтянутая слегка прозрачной белой тканью ножка Кати находилась сейчас прямо на его горящих чреслах. Сжимая руки в кулаки и поскрипывая зубами, он разбивал вдребезги остатки своей мужской гордости. Правильные линии, милые очертания, мягкости и нежность — вот из чего состояла ступня старосты класса, освобожденная от цепких оков школьной обуви. Ему бы сейчас взять эту ступню в руку, насладиться ее видом и в конце концов поцеловать. Было бы еще это так просто.

Шамбала. Часть Первая.

Она прижала ногу к промежности чуть сильнее. Боль, оставленная еще ее матерью начала смешиваться с удовольствием и прекрасным чувством подступающей нежности. Немного помассировав его, Катя приложила два длинных пальчика к своим тоненьким губам, чуть подняла подбородок и бросила на Антона такой презрительный взгляд, что еще чуть-чуть и он бы разорвал его на куски, дав змее упиться очередной отнятой жизнью. Но ничего страшно не произошло, только аккуратная черная туфелька старосты класса прижалась к члену Антона еще сильнее.

— Тоша, — вдруг начала Катя. — А кто тебе в нашем классе больше всего нравится?

Антон сумел почти безошибочно выловить суть этого вопроса. Кате было неинтересно что он там себе думает, для нее был важен только один конкретный ответ. Она его получит.

— В каком смысле? — неумело попытался ускользнуть Антон.

Она посмотрела на него еще более презрительным взглядом и давление на его мужское достоинство многократно усилилось, становясь невыносимым. Антон едва слышно захрипел. Тратить слова понапрасну Катя явно не хотела и ждала четкого, внятного и желательно удовлетворяющего ее ответа. Но что-то переклинило в голове Антон и он, подняв голову и устремив на старосту класса хитрый взгляд, медленно, но очень уверенно произнес:

— Полина. Я люблю Полину.

Не слово, — хлыст. Это имя серьезно полоснуло Катю, задело ее гордость, что на мгновение отразилось на милом бледном личике. Антон заметил секундную метаморфозу и понял, что финт был проделан успешно.

— Полину, да, — Катя ненадолго задумалась. — А почему?

Отвечать на такой размытый вопрос нужно развернуто, что почти невозможно сделать, когда твоя промежность раз за разом проходит испытание на прочность и уже вот-вот сдастся. И все же, задействуя некие скрытые резервы, Антон сумел найти в себе силы ответить.

— Она красивая, умная, элегантная. А ты слышала как она играет на скрипке? Это же просто магия. — Он говорил ровно, без запинок и с суровой уверенностью.

Было хорошо видно, что перечисление достоинств главной скрипки школы заставляло холодную кровь Екатерины бурлить и пылать сильнее вулканической магмы. Но она молчала, подпирая подбородок ладонью. Ее задумчивость дарила Антону долгие, болезненные секунды ожидания, которые тянулись как часы.

Вдруг дверь классного кабинета открылась и в него вошла Лилия Павловна. Наблюдательность Антона позволила ему заметить маленькие, но очень интересные изменения. Классная руководительница сменила холодный прагматичный взгляд на пронизывающий взор переполненный возбуждением и желанием. Это сулило Антону только продолжение страданий.

— Катерина, ну как вы тут? — спросила Лилия Павловна, эротично опираясь об одну из парт и ослабляя ворот блузки.

— Хорошо, — ответила Катя, растягивая губки в ехидной улыбочке. — Но мам, дальше ты с ним уж сама.

— Да, дорогая, разберемся. Иди домой. — Эти слова из уст Лилии Павловны звучали прерывисто.

Катя ушла, подмигнув Антону напоследок. Было очевидно, что все это только начало. Лилия Павловна, стараясь не медлить, быстро перехватила дело в свои руки. Уже привычная боль снова пронзила член Антона, когда Лилия Павловна наступила на него. Что будет дальше он и представить себе не мог, но воображение рисовала худшие исходы из возможных.

— Антон, — начала Лилия Павловна, медленно ерзая ступней по его члену, то усиливая, то ослабляя нажим. — Ты знаешь, что умеет взрослая женщина?

Сегодня на его бедную голову сыпался один вопрос за другим, ни на один он не мог вразумительно ответить. Он знал, что умеет его мать, но наверняка ее навыки и страсть не шли бы ни в какое сравнение с тем, что может предложить ему Лилия Павловна.

— Нет, не знаю, — сухо ответил Антон.

Судя по нажиму, преподавательнице этот ответ не очень понравился.

В один момент нога Лилии Павловны соскользнула с промежности Антона, а сама классная руководительница повернулась к нему спиной, бросая через плечо удивительно хитрый взгляд. Антон чуть приподнялся. Сейчас он мог хорошо разглядеть удивительно упругую на первый взгляд задницу своей учительницы, обтянутую тугой тканью строгой юбки. Не успел он впустить в голову хотя бы одну фантазию, как Лилия Павловна чуть приблизилась, проворно схватила его за голову и что было сил прижала к своим ягодицами.

Удушающий прием сработал наверняка. Глаза Антон могли различить теперь только спину классной руководительницы, уходящую куда-то ввысь. Очки скакнули с глаз на лоб и почти все лицо оказалось в плену упругих бедер Лилии Павловны. Губы Антона, насколько могли, растянулись в улыбке. Ему это понравилось. Не теряя времени, он сам постарался покрепче прижаться к пленительной заднице классной руководительницы. В следующее мгновение его руки ловко и быстро оцепили талию Лилии павловны, а пальцы сцепились ближе к ее паху. С той стороны послышался непродолжительный, но очень возбуждающий вздох.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Антон освободился. Он отпрянул от бедер Лилии Павловны и с болезненным блаженством на лице упал на пол. Жадно хватая ртом воздух, он думал о том, как хорошо было бы попробовать такое с Кариной, Олей, Катей и Полиной. Пролетающие в голове фантазии радовали, разгоняли по телу легко возбуждение.

Лилия Павловна повернулась к Антону и, довольная его блаженным лицом, едва видимо улыбнулась. Ей нравилась молодая бурлящая кровь. Первый раз ей хватило воли провернуть настолько далекое от учительской морали и этики дело. Впрочем, ей было абсолютно плевать и на мораль, и на этику. Такое случается, когда естественное сексуальное желание бурлит настолько сильно, что плавит любые барьеры социальных норм.

Классная руководительница приблизилась к Антону, снова повернулась к нему спиной и медленно начала снимать юбку. Вскоре она слетела на пол, а взору Антона предстали обтянутые полупрозрачными черными колготками ягодицы и ноги Лилии Павловны. Она опять повернулась, подошла ближе и встала прямо над его головой. Снизу Антон наблюдал расчудесную картину: уходящие ввысь идеальной формы ноги и похотливая улыбка на слегка морщинистом лице. Он закрыл глаза.

Он уже был свободен и от брюк, и от трусов, когда что-то теплое и влажное упало на его краснеющий и пульсирующий от боли член. Рассмотреть хоть что-то Антон был не в состоянии, потому что взор его перекрывала затянутая текстильной темнотой немолодая плоть преподавательницы. Немолодая, но от того почему-то только еще более желанная и сочная. Сквозь колготки он впивался в промежность Лилии Павловны, тщетно желая вытянуть из нее все соки. Запах пота бил в нос, смешивался с ароматом любовного сока и слюной Антона.

Член Антона был плотно заключен губами Лилии Павловны. Она изо всех сил старалась высасывать его, загоняя в рот почти на полную длину. Чмокая и заливая слюной молодой, пульсирующий во рту член, Лилия Павловна медленно массировала левой рукой яички Антона. Волны удовольствия, одна за другой, били его, заставляли тело тонуть в блаженстве.

Недолго думая Антон, сделав усилие, разорвал сковывающую черную ткань, освободил киску преподавательницы и жадно впился в нее, проникая языком как можно глубже. По губам стекала жуткая смесь слюны, сока и пота. Разум, затянутый туманом, не мог думать ни о чем, кроме того невероятного удовольствия, что приносит ему рот Лилии Павловны. Руки Антона мертвой хваткой вцепились в удивительно приятные на ощупь бедра женщины. Самой лучшей женщины.

Изголодавшаяся по всякому мужскому вниманию немолодая женщина была способна на многое. Антон сумел почувствовать это на собственном опыте, когда ее разгоряченный язык топил его член в слюне, а интенсивные движения Лилии Павловны заставили его разверзнутся в самые кротчайшие сроки. Он никогда не чувствовать подобного, ему не приходилось сталкиваться с такой силой. Член Антона начал пульсировать и вскоре его сковала судорога оргазма, самого сильного в его жизни. Голова Лилии Павловны двигалась с невероятной скоростью. Эти поступательные движения очень быстро привели к заполнению рта классной руководительницы густой спермой. Она проглотила все, не оставив ни капли.

Шамбала. Часть Вторая.

Домой он шел помятый, но счастливый и довольный. Приятная боль сводила с ума, но холодные сибирские ветра и легкий морозец охлаждали разгоряченный сегодняшними сексуальными приключениями разум. Ему было интересно, как Лилия Павловна, будучи взрослой и уважаемой в школе женщиной решилась пойти на такое. В сущности, конечно, мотивы классной руководительницы и ее дочери были совсем не важны. Антон привык и начал воспринимать подобные события как должное, как нечто естественно.

Идя по хрустящему снегу и медленно проплывая по волнам свои мыслей, Антон вдруг услышал до боли знакомый свист, за которым послышался хриплый крик:

— Эй, Тоха! Ди сюда, на! — голосок явно принадлежал Бяше.

Антон повернулся на голос и увидел стоящих возле забора заброшенного дома Ромку и Бяшу. Ребята пускали изо рта облака сигаретного дыма и что-то очень живо обсуждали. Он подошел, встречая товарищей сухим приветствием.

— Слушай, Тох, помощь твоя нужна, — начал Ромка, оперевшись о забор дома. — Понимаешь, тут такая ситуация…

— Да Ромыч втюрился, на! — воскликнул Бяша, растягивая губы в уродливой ухмылке.

Горячие сердца

Содержание