— Бяш, ты совсем два плюс два не складываешь?

— Блять, — Ромка мученически вздыхает, закатывая глаза к небу. — Кто девчонкам сиги то предлагает, гений?

— Ну уж извините, я не знал, что ты такой джентельмен, на! — бурят убирает протянутую с сигаретой руку от Тони, которая порядком растерялась от данной ситуации.

Пятифан выдыхает сигаретный дым и смотрит на Петрову. Та стоит молча, зажато, с какой-то надеждой косясь на лес.

И идиоту видно, что девчонке стоять с ними некомфортно и хочется побыстрее уйти, но она либо не хочет «обидеть», либо просто ссыкует.

Ромка может ее понять. События вчерашнего дня не очень выгодно преподносят их с Бяшей. И то, что они вызвались довести ее до дома, никак не исправляло ситуацию. Все равно умотала куда-то в чащу, хрен догонишь. Им тогда и оставалось верить в то, что очкастую, которая была без очков, не сожрут лесные звери или она не расшибётся о какое-нибудь дерево.

Это самая странная девчонка, которую он когда-либо встречал, честное слово.

Шатен вынырнул из своих мыслей, ещё раз прошёлся внимательным взглядом по хрупкой фигурке, и заметил, что молчание затянулось. Даже Бяша не травит свои анекдоты, которые приличным девочкам, да и мальчикам тоже, лучше не слышать. Обиделся что ли?

— Кхм, — кстати о девочках. Кое-кто все же набрался смелости заговорить? — А…Вы давно…Ну, курите?

— Я ещё раньше, аж в пятом, на!

— Ты и жить на улице начал раньше, примерно с началки.

— У тебя нет дома? — Петрова заинтересованно склонила голову на бок. Пятифан прыснул со смеху. Наивная душа.

— Эй, у меня вообще-то есть дом, на! — бурят посмотрел на товарища, как на предателя. Пятифан еле сдержал гадкую ухмылку. — Просто…Мамка у меня с прибабахом…

— Тебе не нужны подробности?

— Нет, не нужны. Если не хочет рассказывать, я не буду лезть, — на мгновение в глазах за очками блеснула капля осуждения, но тут же пропала. — И тебе не стоило бы говорить.

Это она так тонко пытается сделать замечание? Ух ты, а заяц то борзеет!

— Смело для той, кого вчера я мог прирезать. Не боишься повтора ситуации?

— Нет! — Петрова мгновенно выдала свою ложь дрогнувшим голосом и маленьким отступлением на шаг. Боится, но пытается казаться храброй. Неплохо. Того глядишь, и трястись только от одного его вида перестанет.

Бяша потушил сигарету и заметно напрягся. Встать на сторону друга и начать прессовать девчонку, с которой они вроде-как-теперь-кореша? Или пойти против Пятифана?

— Бях, выключай свои мыслительные процессы, я девчонок не бью.

И Бяша, и Тоня очень сомнительно посмотрели на Ромку. Тот даже оскорбился немного.

— Эй, я что похож на того, кто на женщин руку поднимает?

Петрова явно хотела сказать «да», но чувство самосохранения говорило «молчи блять». И она молчала.

— В никуда, блять. Проведём это горе луковое до дома, а то наткнётся на каких-нибудь Бабуриных и поминай как звали.

— Да его ж не было сегодня, на.

— Тем более. Кстати, тебе, — Ромка повернулся к девушке, — надо держать все свои четыре глаза начеку. А то мало ли он не только свинья, но и крыса?

— Ты вчера Сему нагнуть смогла чисто благодаря эффекту «раскрытия его темного прошлого», — идущий по левое плечо Бяша неприятно скривился. — и то, не будь нас рядом, он бы спёр твои линзы и все на этом. Конец истории.

Тоня досадливо поморщилась, но больше ничего не пыталась возразить. Остаток пути все трое шли молча.

На крыльце ее дома Ромке опять приспичило закурить.

— Ты серьезно? — возмущённо зашептала Тоха, быстро оглядываясь на дверь. — Если мама увидит — мне конец!

— А твоя мама не курит?

— Ну..Разве что немного… Но он сейчас в городе!

— Всех городских девчонок держат в тепличных условиях?

— Ты сам говорил, что девочкам нельзя предлагать сигареты.

— Так я и не предлагаю.

— Ты куришь на пороге моего дома! И я не удивлюсь, если мама почувствует запах табака.

— Ой да ладно, скинь всё на переходный возраст.

— Ага, и получи истерику в ответ.

Ромка, почти донёсший сигарету до рта, остановился. Вздохнул.

— Черт с тобой, неженка. Я ж все таки нормальный пацан, девчонок подставлять не буду.

Он потушил сигарету о снег на крыльце и замахнувшись, откинул ее подальше. Вышло не очень далеко, но сугроб скрыл улику.

— Спасибо, — облегченно выдаёт Тоня. — хоть одной проблемой меньше…

— Ладно, пора уже. Ром, ты со мной? — Бяша поворачивается к другу.

— Иди один, мне тут ещё надо кое-что прояснить.

Бурят щурится с подозрением, но жмёт плечами и быстро уходит.

Тоня, оставшись один на один с Пятифаном, сглатывает.

— Ну что, — шатен грозно надвигается на девушку, заставляя отступить к стене. — и эта вся благодарность?

Петрова, кажется, готова упасть в обморок или закричать, и смотря на эту перепуганную физиономию, Роме становится очень смешно.

— Да я пошутил, заяц! Не трясись ты так!

— Шутки у тебя! Отстой! — ой-ей, кто-то готов расплакаться. Ромчик, ты немного перегнул палку.

Она не договаривает, поскольку Пятифан наклоняется к ее лицу, с минуту его рассматривает, и снова начинает лыбиться как черт.

— От мороза. Краснеешь от мороза. Мисс отличница не знает таких банальных вещей?

Тоня вспыхивает ещё сильнее, но уже от злости. Как же он достал!

— Да иди ты! — выкрикивает и резко забегает в дом.

Ромка, всё с такой же шакальей улыбкой, смотрит на дверь, а потом, как ни в чем не бывало, спрыгивает с крыльца и идёт восвояси.

Сигареты

_Bald hyena_

Сборник коротеньких историй по гетеро ротонам//

Tiny Bunny (Зайчик)

Рома Пятифан/Антон Петров

Рома Пятифан/fem!Антон Петров

Хорёк и заяц

Ромка по-звериному улыбается, скалится, и заливается лающим смехом, как побитая псина. Щурится, с издёвкой что-то шипит, но сам себя не слышит.

В голове пустота, измученное сердце хрипит в груди, замёрзшие руки, спрятанные в карманах ни черта не греющей кожанки, сжимаются в кулаки до острых костяшек, с холодной, бледной кожей. Ногти впиваются в грубые ладони, доставляя почти мазохистическое удовольствие, отрезвляя.

Пятифан заходится в задыхающемся приступе кашля, сгибается в три погибели, но продолжает истерично посмеиваться, глядя куда-то в пустоту.

Это дно, Ромочка, самое непроглядное, чернеющее угрожающей бездонностью, дно. Липкие, грязные, тошнотворно отвратительные, мерзко щекочущие отчаяние и вкус позора — твои вечные спутники в этой тьме. Ты проиграл сам себе, теперь варись в этом бог знает сколько времени.

Рома рвано дышит, старается успокоиться, подавить, задушить, затолкать в самую глубь нарастающую истерику. Разгибается уже без единой эмоции на лице, смотрит на своё отражение в уцелевшем стекле какого-то заброшенного дома.

Омерзительно. Противно.

Как интересно получилось — решил поиграть с чужими чувствами, а в итоге увяз сам.

— Да похуй мне, — упрямо шипит Пятифан и лицо искажается в злобной гримасе. — Похуй, что она там думает и о ком. Она, блять, даже ни о чем не знает, так чего нервы тратить. Забить надо на эту дуру.

Разбитое сердце это, оказывается, неприятно. Это, оказывается, неприятно настолько сильно, что хочется завыть волком, избить кого-нибудь до кровавого месива, до предсмертных стенаний, или же вскрыться, к чертвой матери.

Обида, злость, ревность, непринятие и жгучее унижение от проигрыша в своей же игре, зудят под кожей, извиваются, множатся, гниют. Получил, что заслужил, напыщенный идиот.

Думал, что никого лучше тебя нет? Что чуть поманишь пальцем, так к тебе прибегут прямо к ноге, как верная собачонка? Что раз она такая наивная и послушная, то и заморачиваться не придётся?

Ну что ж, теперь ты точно понял, что все может быть иначе.

В итоге это ты теперь в роли послушного пса.

Караулишь чужие окна; при любой возможности пытаешься поймать ответный взгляд; бегаешь как к поводку привязанный; скулишь, как провинившийся щенок, только от одного разочарованного взгляда.

Ты сам себе приговор подписал.

В тот самый момент, когда решил, что очередной девчонкой с разбитым, благодаря тебе, сердцем, должна стать Петрова.

А Петровой так похуй, знаешь ли. Она во все четыре глаза глядит на Морозова, застенчиво переминается с ноги на ногу рядом, и считает самым-самым лучшим.

Она даже не видит, не знает, не подозревает о твоей больной, сшитой по кускам из нездоровых замашек с помощью старых дряхлых ниток, любви.

И правильно делает, да потому что кому, блять, нужно ее гребаное сочувствие, чувство вины или, самое худшее, жалость.

Кому, блять, нужна жалость заучки, которую шпыняют по переменам не самые сообразительные люди?

Ну и что, что все они потом отлеживаются в травмпункте? Пятифан защищает ее как раз из той-самой-жалости, потому что он имеет на это право. Он сильный, а сильные должны жалеть слабых, и наоборот это не работает, не должно.

Но кому, мать вашу, он врет? Если этой самой жалости будет достаточно, чтобы на него наконец обратили внимание, оторвали влюблённый взгляд от ублюдка Морозова, и снова посмотрели теми-самыми-глазами, полными интереса и сопереживания, Рома будет выть ещё громче прежнего.

Потому что Пятифан ебнутый на всю голову, и любовь у него такая же. Его «люблю тебя» означает «я убью любого голыми руками если ты попросишь, я отрекусь от семьи, от самого себя если ты попросишь», его «посмотри на меня» переводится как опасное «даже не смей думать о ком-то другом, ты только моя, я тебя не отдам».

Ладно, это уже не дно. Это днище.

Вдох-выдох, передёргивание плечами и снег начинает хрустеть под ногами.

Прямо как сердце, нервы, психика и сама сущность Пятифана.

На лице снова не единой эмоции, руки в карманах кожанки расслабленны, на ладонях маленькие красные полумесяцы— следы от ногтей.

Петровой, конечно, лучше ничего не знать, но, ещё лучше, сделать незнающий вид, а на самом деле продумывать план побега.

Потому что от таких, как Рома Пятифан, надо бежать пока есть шанс. В конце концов, никогда не знаешь когда эта бомба замедленного действия рванет, не так ли?

Ненормальный

Тоня не знает как ее так угораздило. Предлагали же подождать, нет, она уперлась, что не нуждается в проводниках. Обиделась видите-ли.

Правильно, где-то в лесу ее выцепил Бабурин, с ясным желанием отомстить за унижение….прошлогодней давности. Ладно, ему простительно, Сёма никогда сообразительностью особо не отличался.

И теперь она лежит в какой-то яме, не в силах пошевелиться. Все тело болит и ноет от побоев, даже простой вздох сделать тяжело, не то, что рукой пошевелить.

Но давайте по порядку. С чего все началось?

Когда настал черёд Тоньки, простите, Антонины(ей никогда не нравилась полная форма своего имени), переходить в 9 класс, семейству Петровых понадобилось перебраться в дом почившей бабушки в деревне, где выросла Карина.

Тоня с тяжелым сердцем прощалась с городскими условиями жизни, но никак не с людьми. Друзей как таковых не было, а знакомых на пальцах можно пересчитать.

Зато у старшего брата, Олега, друзей было выше крыши. Там чуть ли не поминки для него устроили, мол, не увидимся мы с тобой, братан, уже никогда, плак-плак.

Но самое противное: в последний момент родители решили, что Олежа уже самостоятельная личность и ему можно доверить жизнь в городе одному. Тем более, в деревне кроме двух школ, двух садов и одного училища больше не было учебных заведений, а брату хотелось учиться дальше. В итоге, поминки среди корешей отменялись, Олег остался в городе.

А убитой этой новостью Тоне пришлось смириться с плачевностью ее положения. Мать теперь будет пилить ей мозг постоянно, а отец…Ну, он почти всегда на работе, так что с ним проблем быть не должно.

Вот так вот девчонка после новогодних каникул пошла в новую школу.

Где в первый же день вдарила по морде одному местному гопнику, а потом тем же вечером фактически подралась с ним и «закорешилась» с хулиганьём.

Молодец, Тонька, родители всегда хотели чтобы их дочь начала водить дружбу с «будущими уголовниками».

Но наверное в ее случае дружба оказалась бы лучшим для них вариантом. Потому что вряд ли папенька и маменька захотят узнать, что доченька по углам целуется с самым отбитым из всей этой деревенской стаи.

Медленно переходим к новой главе жизни Тони Петровой.

Она начинается со странного чувства в груди при виде Ромы Пятифана, буквально, блять, спустя МЕСЯЦ после того, как этот молодчик чуть не прирезал ее в лесу, и заканчивается его «ну…мы теперь типа мутим?»

Да, Тонь, «ты типа в заднице».

Потому что Ромка, как уже упоминалось, самый отбитый. Самый взрывной, самый грубый, самый сильный, самый мстительный, короче, самый-самый.

И благодаря этому «самому-самому» от нее шарахаются все мальчики в школе, потому что дышать одним воздухом с девушкой Ромы Пятифана опасно для здоровья.

Потому что потом есть вариант вообще перестать дышать, ну или в лучшем случае, просто стать изгоем, от которого все отпрыгивают, как от прокаженного.

Пиздец, как романтично не так ли, Тонь?

Ты ж всегда мечтала о защитнике-кавалере, ну так, наслаждайся!

Самое страшное: ее все устраивает( за исключением избитых людей). Никаких тычков, прозвищ, издевательств, только полное спокойствие и компания завидующих девчонок. Ну и Бяши с Ромкой, естественно.

Как говорится, минус на минус даёт плюс.

В итоге плюс вышел такой, что мама не горюй.

Иногда Тоня начинает чувствовать себя влюблённой дурой с розовыми очками на глазах, но потом она вспоминает, что, в общем то, она ею и является. Потому что в серьез видеть романтичным ворованные шоколадки по утрам на парте, или подаренный старенький полароид(который при ней же отжимался у кого-то несчастного пятиклассника) может только такая девушка как Петрова.

Но даже у идеального сочетания «не сочетаемых» бывают проблемы.

Как, например, сегодня.

– Тох, да не злись ты так! Я ж пошутил! – Ромка тенью следовал за несущейся по коридорам Тоней.

Ух, как же она была зла. Не описать цензурными словами насколько!

Резко остановившись, она развернулась к затормозившему парню.

– Это было отвратительно.

– Да-да, я уже понял, что ты шуток не понимаешь. Мир?

– Ты…Ты… Ты это серьезно сейчас?!– в больших «заячьих» глазах вскипал неподдельный гнев, вперемешку с обидой. – Бяша зовёт меня за угол школы под предлогом какого-то дельца, а потом вы разыгрываете спектакль как ты будешь подкатывать к Полине?! Скажи мне, где я должна была засмеяться?!

— Тц, да не ори ты так, — Ромка морщится и делает шаг назад. — Я ж не знал что ты так остро отреагируешь. Хотел просто пошутить.

— Никакого «прости» я не услышу?

Пятифан нахмурился, начиная закипать. Он действительно не понимал, как можно было на такое обидеться и не считал нужным извиняться.

— Не вижу причин для извинений.

Тоня обиженно поджала губы, чувствуя как к глазам начинают подступать слёзы, а к горлу поднимается ком.

— Ты блин… Бесчувственный придурок, вот ты кто! Я не требую от тебя ничего кроме извините, а тебе и это сложно сделать!

– Не веди себя как истеричка, ты мне мать напоминать начинаешь. — лицо Ромы кривится, в глазах отражается холод. — А если тебя что-то не нравится, то скатертью дорожка - я никого не держу.

Тоня застывает и как-то беспомощно моргает. Это… такой намёк на «мы расстаёмся»?

Но на место ступора снова накатывает обида и злость, и девушка, резко подскочив ближе, даёт Пятифану смачную пощечину.

— Ну раз тебе так угодно - то пожалуйста, я ухожу!

Круто развернувшись, она, игнорируя звонок, убегает в сторону женского туалета, а опоздавший на перепалку Бяша только беспомощно хлопает глазами.

— Бяш, подсоби и закрой рот.

И теперь, Тоня мёрзнет на холодном снегу. Думает, что надо было засунуть свою гордость подальше и согласится на странное пятифановское «прости» в виде предложения подождать ее после элективов.

Сил встать нет, зато проклинать куда-то умотавшего Семена и саму себя - предостаточно.

Тоня тихо всхлипывает, вспоминая, что эта свинья ее ещё и изнасиловать хотела до кучи, благо, его дружки не настолько отбитые, отговорили от этой затеи.

А ведь она пыталась даже как-то жалеть Семена, мол, жертва перешла в роль агрессора чтобы выжить. Она даже пару раз отговорила Ромку с Бяшей, цитата: «набить ему ебало чтоб глаза свои крысиные не таращил». Зря. Может мозгов больше стало бы.

Но теперь мозгов больше станет у Тоньки, если она, конечно, выживет, а не замёрзнет насмерть.

Петрова пытается вдохнуть поглубже, но тело тут же простреливает боль и она давится воздухом, закашливаясь.

Ладно, в принципе, умереть не так уж и плохо. По крайней мере Бабурину не видать спокойной жизни, и мама не будет так разочарованно вздыхать, сетуя на то, что дочурка совсем от рук отбилась. И брату не придётся каждые выходные мотаться в деревню, чтобы повидаться с нерадивой сестрой. И отцу не надо будет делать вид, что у него есть второй ребёнок..

«И Роме больше не придётся оправдываться перед всякими «истеричками»!» — злобная мысль простреливает голову и девушка поломано улыбается.

Да кого она обманывает… Умирать-то совсем не хочется.

Случай

Тоня прерывисто вздыхает, краснеет и сильно-сильно сжимает вспотевшими ладошками край школьной юбки. Тело горит, мелко потряхивает, когда чужие губы непозволительно близко оказываются рядом с ее и выдыхают упругую струю воздуха.

— Да не трясись ты так, — тихо шепчет Рома, глядя прямо в глаза и ухмыляясь слабо. — Это не больно.

Петрова собирается сделать глубокий вдох, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, но потрескавшиеся, искусанные губы целуют ее быстрее.

Она сдавленно и испуганно пищит, быстро зажмуривается, напрягается, сжимается вся, будто пытаясь уменьшиться в размерах и спрятаться. Сердце начинает биться набатом в ушах пуще прежнего, кажется, ещё чуть чуть, и клетка из хрупких рёбер не выдержит — сломается, развалится от такого неистового напора. Дышать Петрова старательно не забывает, все таки, окончательно упасть в грязь лицом не хочется.

Хотя нет, кажется, забывает.

Робко, совсем неуверенно, она приоткрывает рот, чем пользуется Пятифан, проводя кончиком языка по нижней губе, чуть прикусывая ее и оттягивая.

Тоня жмурится ещё сильнее, стоит неподвижно, как каменное изваяние, чувствует, как все становится горячее, будто бы от алых щёк жар опускается вниз, плавно растекаясь по всему телу, обволакивая грудную клетку и скапливаясь где-то внизу.

Когда дело доходит до языка, бедняжка Тоня совсем теряется. Неуверенно, она пытается отвечать на чужие ласки, пока действия Ромы становятся все настойчивее и настойчивее.

Но вдруг, Пятифан убирает руки от стены, опуская их на талию Петровой, а после медленно скользит к бёдрам и—

Тоня резко распахивает глаза, дико оглядывается вокруг.

Это ее комната. Она в своей кровати. За окном ночь..?

— Боже мой… — девушка прижимает ладони к горящему лицу, еле сдерживаясь от того, чтобы застонать от стыда.

Мне снилось что я целуюсь с Пятифаном мне снилось что я целуюсь с Пятифаном мне снилось ЧТО

Боже Боже Боже как я буду смотреть ему в глаза Боже

— Больше никогда не буду спать!

Остаток ночи она, естественно, не спит.

Зато на самых последних страницах альбома появляются кое-какие картинки.

— О, Тоха, привет! — Бяша кричит во все горло и активно размахивает руками во все стороны, неимоверно раздражая этим Рому. Тот привычно курит, опираясь на железные ворота школы, чуть прикрыв глаза.

У бедняги Петровой сердце, да и остальные органы тоже, падает даже не в пятки, а куда-то в неизвестность. Перед глазами, словно кинолента, проскальзывают события сна и щеки  стремительно начинают пылать.

— Подменеяшь светофор? — Пятифан миролюбиво фыркает, тушит сигарету и сладко потягивается, как после крепкого сна.

Ну почему у него такое хорошее настроение именно СЕГОДНЯ

Тоня предпочитает держать рот на замке, чтобы не начать позорно заикаться или, не дай бог, не сболтнуть чего лишнего, поэтому оставляет друзей без ответа, даже не здороваясь, и почти пытаясь проскользнуть мимо них.

— Действительно. А как же поздороваться? И в щёчку поцеловать, а?

— Чего?! — девушка резко оборачивается, смотря на Рому такими испуганными глазами, будто бы он уличил ее в чем-то запретном.

Бяша и Рома как-то совсем потерянно переглядываются между собой. И какая муха ее укусила?

— Не шути так! Никогда!

— Да ладно-ладно, не буду, ты только не упади тут в обморок. А то вон как побледнела аж…

— Тох, может ты заболела, на?

Тоня очень бы хотела заболеть или упасть в обморок. Что угодно, лишь бы не видеть одно конкретное лицо весь день или вообще всю жизнь.

Рома Пятифан итак достаточно преследует ее во снах почти каждую ночь. Ей же положена передышка, да?

Алые щёки

Тоня стискивает зубы, хмурится, и сжимает лямки рюкзака сильнее, натягивая бледную кожу на костяшках.

Сначала бросился на шею, а потом подставил! И что теперь? Теперь Петрова на особом счету у директора и классной руководительницы, а если о случившимся узнает мама… Лучше об этом не думать.

Лучше подумать о том как столкнуть с лестницы противного Смирнова. Желательно с разбега. Желательно насмерть.

А ведь жизнь в школе только начала налаживаться! Но нет… Теперь за ней будут следить внимательные четыре глаза Лилии Павловны, этой старой карги. Добавить к сегодняшнему происшествию еще и ее фееричное вступление в шайку Пятифана и вуаля! Резюме будущей уголовницы в глазах всех деревенских жителей пенсионного и предпенсионного возраста готово!

— Чтоб я еще раз поверила этой гадине! Чтоб еще раз этот треклятый журнал в руки вообще взяла! Чтоб еще-

Звонок на урок физкультуры прерывает злобное бормотание себе под нос и вот мимо Тони проносится ревущая толпа мальчишек, чуть ли не вваливаясь в спортивный зал.

Тоня, прилепившись к стене около двери, упорно делала вид что она всего лишь часть интерьера, лишь бы не замечать фигуру Смирнова, вальяжно проходящего в зал после всей этой дикой стаи одноклассников.

Когда блондин останавливается на самом пороге и открывает свой поганый рот, Петрова ненавидит и проклинает все мироздание, но когда где-то вдали слышится предвкушающий вопль Пятифана и гоготание Бяши, девочка готова поверить в единство Иисуса, Аллаха, Будды, Зевса, Одина и прочих божественных сил. От счастья она даже вспоминает «Отче наш».

Смирнов закрывает рот и поспешно проходит вглубь, явно не желая лишний раз видеть и слышать двух хулиганов. Бедняжка наверное испытывает повседневный стресс, ведь эти двое буквально сидят за его спиной. Ах, как его 

Тоня на минуту задумывается над тем, чтобы попросить Рому проткнуть спину Смирнова ручкой, по-дружески.

— Тоха, давай к нам в стаю! — Пятифан шмыгает носом и хищно облизывается, оглядывая трясущихся членов противоположной команды. Он и Бяша, как два брата-акробата, собираются держать оборону своего кольца вдвоём, но для Тони они, конечно же, готовы сделать исключение.

Тоня открывает рот, чтобы сказать «да», но говорит:

— Простите ребят, но нет.

Глаза мальчишек становятся как пять рублей.

— Ты че, променяла нашего Вольтрона на облезлых крыс Смирнова?

— Да мне посрать. Они меня не уважают и я их не уважаю. У нас взаимное неуважение, понимаешь?

— Понимаю… — тупо бормочет Петрова, затем разворачивается и уходит в сторону своих теперешних сокамандников.

Недовольное шипение Пятифана она слышит до первого свистка, а там уже все препирания забываются.

Когда игра близится к своему завершению, а для выхода из ничьи и, соответственно, победы остаётся получить только одно очко, Тоня делает очень простую вещь, ради которой они перешла в команду Смирнова.

Мяч оказывается в худых бледных ладошках, и Тоня, с абсолютно бесстрастным лицом не реагируя на призыв Коли подать мяч, наугад бросает его куда-то за спину, шестым чувством ощущая, что для Пятифана это как брошенная кость для собаки.

Когда мимо проносится настоящий рычащий вихрь из мяча, спортивного костюма и блеющих поддакиваний, Петрова понимает, что шестое чувство у нее отменное.

После оглушительной(во всех смыслах) победы Пятифана она снова игнорирует недовольства Смирнова и уходит, смакуя свою месть.

Внутри разливается теплое чувство удовольствия. Оказывается, делать гадости обидчикам так приятно.

Хорёк и заяц

Содержание

Сигареты

Ненормальный

Случай

Алые щёки

Обида

Люби меня

Жертва (1)

Жертва (2)

Тепло

Скучаю

Давай сбежим

Случай (2)

Комментарии (0)