Через два года после смерти Вэй Усяня Цзян Чэну он мерещится на рынке.

Это глупый странный миг, когда нет звуков и все краски меркнут, только словно подсвечивается кто-то черно-алый, смеющийся так ярко, что больно становится.

Цзян Чэн приходит в себя, когда уже сжимает чужое плечо, но вместо Вэй Усяня видит незнакомую заклинательницу в мужской черной одежде и мечом на поясе.

— Так больно? — спрашивает она. — Или так ненавистно?..

— Что? — отпускает ее Цзян Чэн.

— Вы меня схватили, точно с кем-то перепутав, — усмехается странно-знакомо заклинательница. — Вы этого человека ненавидите или?..

Она недоговаривает, головой качает, предлагает:

— А давайте напьемся!.. Мне тоже есть, о ком плакать и по кому скучать… а вы еще и на брата моего походите.

Она улыбается белозубо, она выглядит слишком похожей… но Вэй Усянь мертв… должен быть мертв, если не нашел способа захватить чье-то тело!..

Цзян Чэн рассматривает женщину и спрашивает:

— Ты хоть знаешь, кому подобное предлагаешь?

— Тому, кто не сильно-то хочет отказаться? — усмехается заклинательница. — Об именах можем и после поговорить.

Она разворачивается и идет в сторону винных лавок.

Цзян Чэн нагоняет ее спустя пару мгновений.

Цзян Чэн не собирается пить всерьез, приглядывается больше, присматривается, как знакомо-незнакомо движется заклинательница, хмурится, говорит:

— Что? — смотрит на него заклинательница: — А. Меня года полтора назад переломало всю… я отомстила, если что. Было плохо и больно. Я саму себя потеряла, от самой себя отказалась. Взяла новое имя и новую судьбу… когда отомстила.

Она выпивает вино и смутно-знакомо запрокидывает голову, но… не так. Как-то неловко, болезненно, словно не до конца всё поломанное зажило.

— Отказалась от себя-прошлой?

— Отказалась, — соглашается заклинательница, снова себе вина наливая. — Та я была умной и доброй. Справедливой и честной была. Пыталась мир спасти… а что мне это дало?.. Боль.

Цзян Чэн смотрит внимательно, хмурится, говорит:

— Так как же тебя зовут теперь?

— Йинуо, — отвечает заклинательница с кривой усмешкой.

Йинуо — одно обещание.

Цзян Чэна чуть не подбрасывает. Это глупо так, но кажется важным.

Он берет свою чарку вина и говорит:

— О, — усмехается Йинуо. — Какая честь!.. По рангу ли мне пить с самим…

— Заткнись и пей, — обрывает Цзян Чэн.

Это странный вечер, но к концу его Цзян Чэн набирается достаточно, чтобы почти отключиться. Он приходит в себя урывками, когда Йинуо тащит его в комнату, потом валит на кровать и помогает снять сапоги.

Она ругается тихо. Цзян Чэн прислушивается. Что он хочет услышать — не ясно и ему самому, но он слышит:

— А-Чэн, ну чего ты такой тяжелый-то? Отожрался совсем за два года. Был же худой. Или я была сильней.

— Сильней, — говорит Цзян Чэн невнятно.

У него глаза закрыты, и он не видит, что творится с Йинуо, но слышит ее резкий выдох.

— Ты говорила, что ты… сломалась, — напоминает Цзян Чэн.

Он знает, что сказал неправильно, тут нужно другое слово, но в голову приходит только это.

— Да, — говорит Йинуо. — Сломалась. Я сломалась. Я лежала в той хижине и не хотела… быть целой. Я хотела умереть.

Она замолкает. Цзян Чэн поворачивает голову в ее сторону, открывает глаза с трудом. Йинуо сидит на полу к нему спиной в очень знакомой позе. Так всегда сидел Вэй Усянь, когда хотел поговорить и спрятать лицо одновременно.

Внутри всё поджимается от этого, а потом Цзян Чэн говорит:

— Потому что меня попросили о мести, — говорит Йинуо. — И я решила… убивать я умею. Почему нет?.. Я убила их всех.

— Тот, за кого ты мстила, был достойным человеком? — спрашивает Цзян Чэн.

— Очень, — тихо-тихо отвечает Йинуо. — И она не заслужила того, что с ней сделали. А потом я подумала… а сколько еще таких, достойных, не заслуживают?.. Тогда мне казалось правильным мстить за них.

— А сейчас? — спрашивает Цзян Чэн.

— А сейчас я просто брожу по дорогам, — вздыхает Йинуо. — И спасаю тех, кого могу спасти.

Цзян Чэн закрывает глаза. И засыпает.

Утром он просыпается один.

Цзян Чэн спрашивает об Йинуо.

У нее нет фамилии — только имя. Нет ордена, семьи, друзей, соратников, никого нет. Она не зовет себя ни заклинательницей, ни спасительницей. Она просто бродит по дальним тропам и спасает людей.

В народе ей, вроде как, даже прозвище дают — Дайю — Черный Нефрит. Она даже иногда на него откликается.

— Айя, глава Цзян, какая встреча! — налетает на него Йинуо в лесу на ночной охоте. — У вас есть Цзыдянь, так что не обижайтесь!..

А потом она спокойно берется за рукоять Саньду — меча Цзян Чэна — и, вынув его из ножен, отражает атаку тяжелых когтей какой-то твари. Рука у нее не дрожит, но в движении видна застарелая боль.

Цзян Чэн выругивается, материализует Цзыдянь, помогая.

Вдвоем они быстро убивают монстра. Йинуо мечом чертит по земле круг, обводя мертвую тварь, зашептывает что-то, бросает печать… а потом смеется, глядя на занявшееся пламя.

Цзян Чэн подходит к ней, не зная… как спросить?.. Как сказать хоть что-то?.. Он видел ее удары, он знает эту технику боя, а то, насколько привычно она орудовала его мечом, у которого был подвох, с которым сам Цзян Чэн учился справляться год…

— Простите, глава Цзян, — говорит Йинуо. — Мой меч сломан. Он был не сильно хорошим, но жаль — на новый денег у меня нет сейчас.

— У знаменитой Дайю? — поднимает брови Цзян Чэн, принимая у нее меч.

— Если бы я за свою славу еще и деньги получала! — смеется Йинуо. — Ладно, глава Цзян, спасибо, что выручили клинком.

Она собирается уходить — исчезнуть, словно и не было ее, словно не возвращалась, словно… Цзян Чэн хватает ее за руку почти против своей воли, говорит:

— Не уходи. Ты уничтожила эту тварь на моих землях. Я вполне могу даровать тебе в качестве оплаты новый меч.

Йинуо смотрит на него странно, словно пытается заглянуть в саму душу, понять пытается, потом говорит:

— Как бы вы не пожалели, глава Цзян.

У Цзян Чэна было время с их прошлой встречи. Сначала он злился, когда очнулся один, потом вспоминал и думал, узнавал и пытался сам себя понять, почему сразу не убил.

Да, сначала не был уверен. Да и сейчас… пусть у этой заклинательницы улыбка Вэй Усяня, его повадки и слова… Она не идет темным путем, спасая и защищая.

Да и у каждого должно быть право на искупление.

Цзян Чэн смотрит упрямо, говорит:

— Я хочу дать тебе меч, а ты отказываешься?!

Йинуо вздыхает, говорит:

— Ну вот что вы, глава Цзян, творите-то? Вы должны быть суровы к подобным мне, что просто появляются в вашей жизни и несут в нее хаос. А вы мне меч подарить хотите!.. А я и возьму!.. Клясться могу, что возьму меч из ваших рук… но я приду за ним сама. До Пристани Лотоса отсюда — три дня ходу. На меч я ваш не встану.

Она смотрит со знакомым упрямством, и Цзян Чэн разжимает пальцы, ее руку отпуская.

— Хорошо, — говорит он. — Приди. И возьми себе меч.

— Приду и возьму, а сейчас я пойду своей дорогой, глава Цзян!

Она отворачивается и легко идет куда-то вперед, совсем не в сторону Пристани Лотоса. Цзян Чэн напрягается на миг, а потом решает — если не придет через три дня, значит, он ошибся.

У него есть дела… у него есть много дел!.. И он точно не будет узнавать, кто забрал себе меч Вэй Усяня. Не будет!..

Йинуо не приходит через три дня.

Цзян Чэн весь день как на иголках — у него всё из рук валится, глупо так, будто он не бродячую заклинательницу для оговоренной оплаты ждет, а чуда какого-то.

Цзян Чэн сидит до самого рассвета на причале, думает, может, случилось что, мысли ворочаются в голове — тяжелые, усталые, злые.

И хочется верить, что эту клятву Йинуо сдержит… хотя бы эту клятву.

Цзян Чэн закрывает лицо ладонями, смеется, потом говорит сам себе:

Чего он ждал? Что всё будет хорошо? Что каким-то чудом всё выправится, а?.. Он плавится в своей злости и ярости, в ненависти своей горит.

И не ждет, что к вечеру пятого дня Йинуо войдет в ворота Пристани Лотоса, будто так и нужно, и скажет:

— Простите, глава Цзян. Я там по пути встретила…

Ловит ее, потерявшую сознание, кто-то из учеников. У нее на ноге — рана рваная, кое-как замотанная, дня два ране, не больше.

— Вот что, глава Цзян, девочке ходить нельзя три дня, не меньше, — уходя от пациентки, говорит старый лекарь, который еще Цзян Фэнмяня в младенчестве лечил. — И… я бы посоветовал половину переломов заново срастить — плохо они срослись, криво.

— Я передам ей ваши пожелания, — кивает Цзян Чэн.

Йинуо не слышит этого — мечется в жарком бреду, но голос его узнает, жалуется:

— А-Чэн, жарко так. Жарко, а-Чэн… Не буду больше зимой нырять. И ты не ныряй!..

— Не буду, — говорит Цзян Чэн, садясь на край кровати. — Но ловить гулей подо льдом — забавно.

— Кусаются они, — ворчит Йинуо. — И холодно. И я болею. Не хочу больше болеть.

Калех

Через два года после смерти Вэй Усяня Цзян Чэну он мерещится на рынке. 

Так он встречает Йинуо.

Йинуо

Комментарии (0)