Она увидела его снова в кафе на Монмартре, сидящего за столиком в полном одиночестве.

Наблюдая за ним изнутри помещения, она заприметила его руку, видневшуюся из-под черной шерстяной манжеты пальто. Его пальцы перебирали страницы книги справа налево, затем наоборот — слева направо, неторопливо и изысканно.

Она видела этот жест бесчисленное количество раз в своей прежней жизни, за те часы, проведенные в непосредственной близости друг к другу, которой ни один из них не желал.

Факт его присутствия поразил ее в первую очередь, за ним последовал и сильный шок от непреднамеренной встречи; она выучила его, даже того не желая. Она предпочла бы забыть то, как его тонкие пальцы сгибались и разгибались, когда он перелистывал книги, к которым — по его мнению — она не имела права притрагиваться; то, как самодовольно он размешивал эликсиры, которые хотел бы сохранить для собственного наследия; то, как он держал свою палочку. Его детская магия казалась безобидной, пока его не научили иной.

Он словно был вырван из контекста. Присутствие его и всей его скромной аристократии в этом кафе, в этом квартале города, было столь же маловероятным, сколь и навязчивым. Она специально выбрала для себя полную незнакомцев местность, достаточно комфортную по расположению, чтобы вернуться в другую жизнь, как только того захочет, но достаточно далекую, чтобы забыться, когда поймет, что именно этого и желает.

Его присутствие раздражало ее.

Он не имел права здесь находиться.

Она ощетинилась от обиды на время, которое потратила на воспитание привычки к состраданию, когда рефлекторно прощупывала руками почву своего презрения, ища в нем семя милосердия. К собственной тревоге, она нашла там одно маленькое, как горчичное, зернышко.

Она предположила, что Драко Малфой унаследовал свои наклонности и манеры таким же прозаическим образом, как дети, что на протяжении всех лет появлялись на свет, таща на спинах багаж своих предков. Навряд ли он мог избавиться от цвета глаз или лишних сантиметров роста, так же как и от положения своего тела во время чтения книги.

Он перевернул страницу. Провел одним пальцем по фаланге другого. Изящно приподнял руку и взглянул на циферблат серебряных часов.

Между ними была лишь дорога. Она могла взять и уйти, не привлекая его внимания, и намеревалась сделать это — ремешок ее сумки уже свисал с плеча, когда она допивала последние глотки холодного кофе, оставшегося на дне чашки.

Она отказывалась верить в судьбу.

В свое время ей хватило пророчеств на всю оставшуюся жизнь.

Однако, как ни старалась, иногда она чувствовала, что невидимая золотая нить исходит от нее, стягиваясь на полпути между пупком и сердцем. Она вытащила ее из жизни без магии в жизнь, где она была реальна; из стабильности и одиночества в дружбу и опасность, разрушая ее и склеивая заново с самого детства и до тех пор, пока она не выросла.

Она думала, что нить привела ее сюда, потому что это означало бы осознание вины и попытку искупления, что отражалось в медленных прогулках по бульварам, созданным империями, вдоль реки города, что был так гостеприимен по отношению к ней, не требуя взамен ничего, кроме того, что каждое утро она могла просыпаться, каждую ночь наслаждаться спокойствием, а в промежутках кормить тело и разум.

Она встала, всем сердцем веря, что, когда двинется вперед, нить унесет ее из-за стола вглубь кафе, проносясь мимо его спины. Когда она вливалась в поток улицы, нить направляла ее по своим делам, а затем домой, к маленькому столику посреди комнаты, где лежали новые книги и очередная чашка кофе, вода в котором всегда была горячей благодаря невидимой иллюзии электричества на кухне.

Собравшись уходить, Гермиона с безмолвным изумлением обнаружила, как нить обвила собой края всех столов, что разделяли их, пронесшись мимо каждого предмета, стоявшего между ними, и перенесла ее к нему.

Его лицо подсказывало, что он не видел ее — что он не знал о ее присутствии: широко раскрытые глаза, приоткрытые губы, пальцы, вцепившиеся в корешок книги.

Его наследие имело две стороны одной медали, и он действовал со всей обученной им вежливостью, а на лице его отражалась благосклонность.

Она отпрянула. Это было физическое явление — мурашки, что пробирали насквозь. Он мог бы сказать что угодно, меньше шокировав ее.

— И даже не Грейнджер? — спросила она.

Его чашка была идеально белой, но кофе в ней был черным. Он потягивал его, глядя на нее глазами, серыми, как сплошной слой вулканических облаков, покрывающих Париж, точно оболочка.

— Ты бы предпочла, чтобы я называл тебя так?

Он поставил чашку, откинулся на спинку стула и вложил закладку в свою книгу.

— Джеймс Джойс? — спросила она.

Вопрос был бессмысленным. Она сразу же заметила заголовок, напечатанный на обложке. Ее ногти впились в кожу сумки, на которую она потратила слишком много денег, когда впервые приехала в Париж.

— Не хочешь присесть? — Рукой он указал на стул напротив его собственного.

Она не хотела садиться рядом.

Ей хотелось бы уйти и во второй раз в жизни покончить с ним навсегда.

Но нить помогла ей отцепить сумку от плеча и потянула вниз, жестко опустив ее на край стула; руки, охваченные в тепло шерстяного пальто, скрестились на груди в знак протеста против него и самой себя.

Ее любопытство перевесило гнев, отчего она злилась еще больше.

Она хотела знать, что он делал в Париже, в маггловском кафе, попивая черный кофе, держа в руках копию «Улисса».

— Почему ты здесь? — спросила она, бросив слова прямо в лоб.

Она ожидала от него одного ответа, но получила совершенно другой.

Ей хотелось увидеть насмешку на его лице, прочувствовать суровый взгляд, контратаку.

Однако он лишь иронично приподнял уголки рта.

— Здесь готовят очень хороший кофе.

Он опустил свои тонкие пальцы на край чашки, один раз беззвучно ударив ими о фарфор, затем сложил руки одна на другой рядом с книгой.

— Я не имею в виду кафе, — сказала она. — Я имею в виду Париж.

«Сражайся, — она стиснула руки на груди. — Будь тем, кем ты должен быть, и тогда я встану и уйду, снова доверившись своей нити».

Лишь касался пальцами коротко стриженных волос на затылке и двигал руками, будто не знал, куда их деть.

— Я полагаю, — сказал он, — по некоторым из тех же причин, по которым ты находишься здесь.

Он не должен был намекать на то, что их могло связывать что-то общее.

— Если это нечто большее, чем просто отпуск, думаю — ты здесь учишься, — он щелкнул по потертому картонному уголку книги. — Или же вся причина лишь в кофе.

— Вовсе нет. И учеба также не является причиной моего присутствия в Париже. Ты так и не ответил на мой вопрос. Ты ведь отправился в другую страну не для того, чтобы закупиться подарками на Рождество, верно?

Колледж Магии стоял рядом на узкой улочке, скрываясь за старинной, но очень надежной дверью. Это было учреждение, известное выпуском эзотерических волшебниц и волшебников, чьи брови были вечно опалены, а кончики пальцев — перепачканы зельями. Сомневаться в их компетентности было единственно верным решением. Такие волшебники в основном пригождались для преподавания в школе, однако те, что претерпевали неудачи с коммуникативными навыками, возились в частных лабораториях или трудились в закрытых библиотеках.

— Ты учишься в каком-нибудь малоизвестном университете? — спросила она.

Его веки напряглись, а глаза сузились, когда он откинулся на спинку стула и закрыл книгу.

Она не поняла, что он сказал, — подчеркнула лишь то, что его французский прекрасен.

Гермиона во многом превосходила других, но она знала, что, каким бы безупречным ни был ее синтаксис, ее произношение никогда не отличалось изяществом.

— Университет Сорбонна в Париже. Это высшее учебное заведение, — веселье снова достигло уголков его рта.

— Ты надо мной смеешься?

— Нет. Это всего лишь… — Кончики его пальцев скользнули по ручке на чашке в виде полумесяца. — Я чуть было не забыл о твоих волосах.

Воротник ее пальто и широкий шерстяной шарф образовали гнездо вокруг подбородка, прижимая большую часть волос к шее, но она схватила выпавший конец свернутого мотка и поправила его.

— Мы говорим не о моих волосах. И я знаю, что такое Сорбонна. Черт возьми, что ты там изучаешь?

Ее удивление действовало как святая заступница, подавляя гнев во имя открытия, напрягая каждый предохранитель, чтобы выиграть время, дабы разобраться в том, что он сказал.

 классику? — спросила Гермиона. — Сократа? Цицерона?

Он огляделся, опасаясь, что их услышат, и она сразу поняла, что он говорит правду.

В другой их жизни — той, где он скорее плюнул бы на нее, чем попросил разделить с ним столик в кафе, вне зависимости от района, города или любой части земного шара, — он был полностью изолирован от остального мира.

И с тех пор у него развился инстинкт скрывать то, кем он является.

— Да, — сказал Драко. — Именно так.

— Зачем тебе это нужно?

— Потому что, — он открыл сумку, висящую на спинке стула, и положил книгу рядом с аккуратным рядом черных кожаных записных тетрадей, — это было лучше, чем альтернатива.

Не было никакой гарантии, что она не увидит его снова — в кафе или в баре, возможно, даже в метро, ​​если он опустится так 

, — как и не было гарантии, что она увидит его вновь.

— Какая альтернатива? — спросила Гермиона.

Когда ей исполнилось девятнадцать, она отчаянно пыталась похоронить свою травму — их общую травму, — окружая себя первой любовью и новизной секса, книгами и тяжестью экзаменов.

Она знала только, что его не отправляли в Азкабан.

Его отца — да, но не его мать.

Их разговор закончился. Он поправил шарф, застегнул пальто, допил последние унции кофе из чашки, затем встал и повесил сумку на плечо.

— Хочешь прогуляться? — спросил Драко.

Ее сострадание было семенем. Не цветком.

Она ничего ему не должна.

Она ничего от него не хотела.

— Да, — подтвердил он. — Прогуляться.

Предательская нить стянулась в ее животе, а затем придвинула к краю стула и направила ее навстречу горечи и очарованию.

— Я не взяла свои перчатки.

Каким бы ранним не было утро, свет потускнел. Магия маггловской науки обещала снег, и небо нависло над ними, как потолок из светящегося пепла, медленно взбиваясь, удерживая их взгляды на своем могуществе…

— Можешь одолжить мои, — Драко снова открыл свою сумку, порылся в аккуратно сложенных вещах и достал пару черных кожаных перчаток. Он протянул их ей. — Они слишком большие для тебя, но зато довольно теплые.

Часть 1

PacificRimbaud

huiposolo

Гермиона Грейнджер отказывалась верить в судьбу. В свое время ей хватило пророчеств на всю оставшуюся жизнь. Однако, как ни старалась, иногда она чувствовала, что невидимая золотая нить указывает ей путь.

Все, что она могла сделать, — последовать за ней.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Гарри Поттер

Гермиона Грейнджер/Драко Малфой

Драко Малфой

Гермиона Грейнджер

Les Pèlerins

ru-les-pèlerins-pacificrimbaud-perevodchik-huiposolo

Джоан Роулинг – лучший пример непоколебимой веры в собственный талант. Если бы после многочисленных отказов издательств она сдалась, мы бы не узнали историю о мальчике, который выжил. Книга про Гарри Поттера принесла автору состояние более миллиарда долларов. А нам подарила разнообразные компьютерные игры, мерч и игрушки.
Прихватите волшебную палочку и отправляйтесь в захватывающий магический мир при помощи наших фанфиков по Гарри Поттеру. Узнайте у самой Гермионы Грейнджер, сколько раз нужно рассечь воздух палочкой, чтобы перо взлетело? А может, вас интересует не магия, а продвинутая химия? Профессор Северус Снейп готов обучить вас зельеварению – и не только. Станьте попаданцем и испытайте с персонажами все самые яркие чувства: любовь и ненависть, дружбу и вражду. Узнайте тайны самого Темного Лорда, отправившись назад во времени, в прошлое Тома Реддла. Получите карту мародеров от близнецов Уизли и исследуйте все запретные места Хогвартса. Не обходите вниманием и горячие новинки: законченные произведения в жанрах «слэш», «фем-флэш» и «омегаверс» с весьма пикантными сценами. Будьте с нашим фэндомом: у нас круто, ведь читать фанфики по Гарри Поттеру из нашего сборника можно совершенно бесплатно.

Les Pèlerins

Комментарии (0)