Мелькали цветастые вывески, отражаясь от застоявшихся в водостоке луж. В воздухе пахло жжёной резиной, выхлопными газами и гнилью. Когда мужчина, стоящий около витрины с продающимися внутри чёрно-белыми телевизорами, выпустил из лёгких дым, то запахло ещё и табаком.

Как вы считаете, господин Берг, какова вероятность, что очередные переговоры с островом Парадиз закончатся подобием мира?

 — спрашивала закованная в узкую юбку ведущая, сидя рядом с отставным сенатором, что по-старчески морщился и пытался расслышать её слова. — 

Уже более десяти лет происходят попытки наладить контакт с Элдией, но в итоге ни они, ни наше правительство не собираются идти на уступки друг другу. Людям кажется, что это никогда не кончится».

Человек у витрины затянулся и выдохнул вновь. Клубок дыма объял его голову и кончики потемневших от влаги волос, с края шляпы сорвалась дождевая капля. Недавно кончился ливень, и он пережидал его под крышей телемагазина, но после — слишком увлёкся, чтобы пойти и дальше своим путём.

Понимаете, госпожа Линденберг

, — вздохнул сенатор, —

 ни наше правительство, ни остров Парадиз не могут в должной степени быть уверены в том, каким преимуществом друг перед другом обладают. Со дня катастрофы прошло тринадцать лет, и мы пытались всеми силами уладить конфликт, дабы трагедия не повторилась. Но на той стороне моря всё не так просто... Элдийцы полны недоверия, настроены враждебно. Они уверены, что однажды мы нанесём ответный удар». 

Человек затянулся последний раз и кинул окурок вниз. Соприкоснувшись с влагой асфальта, тот пронзительно зашипел, но замолк под сдавившим его ботинком.

Как вы считаете, полноценный диалог возможен?

 — беспокойно спрашивала ведущая. — 

И как же наши послы? Более пяти лет назад спасители человечества под главенством Армина Арлерта уплыли на свою родину, надеясь настроить контакт между странами, — 

пояснительно сказала она, обращаясь то ли к сенатору, то ли к зрителям по ту сторону экранов. 

— Но с тех пор от них мало вестей, не считая редких публичных выступлений под контролем йегеристов. Их позиция достаточно… расплывчата. Как вы считаете, Элдия взяла дипломатическую экспедицию под контроль?»

«К сожалению, госпожа Линденберг, юные господа имели полное представление о том, на какой риск идут, возвращаясь на свою родину. И если с ними что-то случится, это будет международный скандал. Но раз они ещё живы, то есть шанс, что этого можно избежать…»

Дальше человек слушать не стал. Сморщившись, он поглубже сунул руки в карманы пальто и зашагал по улицам ночного Нью-Либерио. Город обнял его, растворяя среди закоулков и теней подворотен, пока вечерняя сырость накрывала крыши домов. В последнее время тут почти всегда шёл дождь. Прохожие ёжились в задранных до ушей воротниках, кутались в шарфы, натягивали пониже шляпы. Автомобили носились по улицам, разбивая вокруг себя, словно отраву, кислотные брызги луж, и те ударялись о двери баров и комиссионных магазинов, ночлежек и захудалых отелей, супермаркетов и стриптиз-клубов… Эти места плодились и множились, заполняя Нью-Либерио, будто стая термитов, желавшая везде занять свой уголок. Но человек в пальто ступал мимо всего этого, совершенно не видя. Стёкла его круглых очков, как в калейдоскопе, отражали блики вывесок, но на них ему было плевать.

Зик Йегер ступал по городу, который ненавидел, но который почему-то до сих пор заставлял его жить.

Он и правда уже давно ничего не знал о шайке спасителей, «ангелах острова Парадиз», которые более пяти лет назад отправились с миротворческой целью в Элдию. Возведённые в ранг мировых звёзд, они ещё долгое время мелькали на страницах газет: их голоса доносились из радио, о них писали статьи и книги, они собирали консилиумы и благотворительные вечера. Зик старался избегать их, но это было почти невозможно: из каждого угла слышались имена, которые он знал наизусть. И среди них звучало и его собственное:

«Зик Йегер — брат разрушителя, который помог остановить конец света». 

И почти сразу — следующее:

«…исчезнувший больше десяти лет назад при загадочных обстоятельствах. До сих пор никто не знает, где можно его найти». 

Зик остановился посреди тротуара, вытащил пачку сигарет и коробок спичек. Вспыхнув, пламя на миг осветило его лицо: обрамлявшую челюсть светлую бороду, сдвинутые на прямой нос очки и опущенные веки, за которыми прятались равнодушные сизо-голубые глаза. Моргнув, он затянулся, спрятал в карман пачку и ступил дальше, разбрызгивая подошвами островки луж.

Когда-то, в прежние времена, Зик выглядел совсем иначе. Пытаясь скрыться, остриг коротко волосы и обрил лицо, а худое до изнеможения тело и капюшон помогли ему затеряться среди выживших, грузовик с которыми направлялся в глубины полуразрушенной страны. Ни документов, ни удостоверения личности, ни свидетелей. Армин Арлерт, этот светлоглазый мальчишка, пообещал ему, что его исчезновение будет незаметным. И сдержал слово. Зик обрёл новое имя и ушёл, никем не замеченный, — всё равно в том палаточном лагере, где они жили друг с другом почти год, он ни с кем не говорил, не собирался заводить друзей, не собирался «налаживать связи», даже помогать никому не собирался, чёрт побери. Ему было просто… всё равно.

«Вам нужно больше есть, господин Йегер. Я знаю, что вы совсем не собирались выходить из палатки, но это уже…»

«Делать вид, что печёшься о том, кого ненавидишь?»

Зик спрашивал всерьёз — он не понимал, по какой причине Армин Арлерт помогает ему. Но этот проклятый мальчишка с глазами, которые, казалось, источали свет даже в полутьме, отвечал:

«Я не могу ненавидеть вас больше, чем ненавижу себя, господин Йегер».

И каким бы это не казалось смешным, тогда они были равными; смотря друг на друга так, как смотрят в зеркало пьяницы: искажая черты, отражение показывало, что чудовище напротив — и твоё собственное лицо.

Армин не собирался давить, не собирался читать ему проповедей. Мальчик знал, что у каждого свой путь, — и Зик Йегер, решив стереть прошлое, выбрал свой. Скитаясь по городам, перебиваясь в ночлежках и гуманитарных пунктах, работая на стройках и разгребая завалы за те небольшие деньги, что платили людям за помощь, он тянул лямку жизни, как тянут, напрягая спину и шею, огромный обоз. Накинув на плечи упряжь, сдавив цепью грудь, растеряв мечты и стремления, цели и ориентиры, смыслы и причины жить, Зик продолжал идти, хотя и сам не знал, для чего именно. Он понял, что не желает совсем ничего. И не факт, что когда-либо желал.

Ему было почти сорок, когда он вернулся в родной город, наскитавшись по возрождающейся, словно феникс, стране. Нью-Либерио поменялся, отстроив улицы, совсем не похожие на те, что Зик помнил с детства; по дорогам, которым он ходил прежде, навстречу ему ступали совершенно незнакомые люди — и теперь никто из них не узнавал его лица. Это было успокаивающим. Зик обосновался в небольшой квартирке и нашёл очередную работу, которая содержала его, и теперь холодильник был полон, но иногда — пуст неделями. Он имел деньги или подчистую тратил, ни к чему не стремился, отношения с женщинами не увлекали его, а друзей заводить смысла не было. Зик никому не доверял, кроме старых врагов, которые теперь тоже сидели на скамье запасных. Ночами он не спал, вперив усталый взгляд в прорезь окна, глядя на мотылька, что бессмысленно бился о ложное солнце фонаря. Или напивался, крутя в руках револьвер. Курил, засыпая прямо так, с окурком в пальцах, и каждый раз гадал — кто же догорит к утру? И всякий раз, открывая глаза, видел, что проиграл. Потому что к концу года банка с окурками стала почти полна.

Зик не знал, почему жизнь держит его за собой, почему просто не покончит с ним; разве это то, что он заслужил? Покоя в бутылке пива после трудового дня? Денег, которых хватало на возможность хлебнуть чая в придорожном кафе? Понимания, что уже не было никого, кто мог бы его хоть о чём-то просить?

А может… их и не было никогда?

В середине года, поменяв десятки подработок, Зик случайно попал на работу в одну из местных газет. Он почти не верил, что его возьмут, но в редакции была острая нехватка кадров, а Зик только-только потерял работу, и потому решил заявиться туда, ничего не ожидая взамен. Какая разница, чем заниматься, когда перепробовал столько мест? Опустившись на самое дно, служа ублюдкам и их приспешникам, он не считал, что достоин большего, но безделье душило, а одиночество доводило до дрожи; иногда казалось, что ещё час, ещё пара минут с самим собой — и что-то обрушится под ним, толкнув в бездну. Зик понял, что нужно что-то менять. Ненадолго, хотя бы на время попытаться стать человеком среди живых…

Его будущий босс, здоровый прозорливый бык с цепким взглядом и большими руками, умел видеть людей насквозь. Его не волновало наличие образования или опыта, — только упорство и желание доказать своё. Зик пришёлся ему по душе. Боссу нравилось, что говорит он мало, но знает, как исполнять приказы, умеет наблюдать и запоминать. А знание диалектов, которым Зика учили ещё во времена спецподготовки воинов, пришлось очень кстати. Босс согласился взять его, но потребовал одного: привести себя в порядок, перестав выглядеть, как животное. И тогда, после череды лет, полных грязи, запустения и темноты, Зик решил вспомнить о том, кем он был.

Зик остриг волосы, перестав походить на бродягу. Подравнял бороду. Купил приличную одежду и очки, ведь с годами его зрение действительно стало хуже. И наконец-то заставил себя смотреть прохожим в глаза. Он учился заново общаться с людьми, тянуть нос туда, куда не стоило, хотя его работа не представляла из себя ничего особенного… в сравнении с тем, чем ему доводилось заниматься прежде. Репортажи о прорывах труб, о чьей-то пьяной драке, об открытии очередного доходного дома, забастовки…

, его работе в редакции стукнул почти год.

— А эта крошка, я уверен, положила на тебя глаз, Георг, — сказал ему стоящий за стойкой бармен, и Зик скосил взгляд в сторону. За столиком в углу зала сидела миловидная брюнетка с губами, окрашенными красным, и игриво покачивала туфлей, сдвинутой на носок. Он осмотрел её, но тут же отвёл глаза и уткнулся в лежащий на стойке блокнот. — О, только не говори, что она тоже не в твоем вкусе!

— Не в моём, — лаконично ответил Зик, пододвинув к себе почти допитую чашку эспрессо. — Ты теперь каждый раз будешь предлагать мне новую пассию, раз узнал, что я разбежался с Марго?

— А почему нет? — бармен игриво вздёрнул брови. Ему словно доставляла удовольствие та небрежность, с которой Зик обращался с женщинами; наверняка для него это было признаком авторитета, истинной мужественности, которых не доставало ему самому. — Вот сколько ты сюда ходишь, год второй или третий, а я никак не могу понять: всякий раз делаешь вид, что тебе всё равно, но всякий раз у тебя никогда нет с ними проблем, — бармен кивнул в сторону незнакомки, и его лицо приняло выражение комичного ехидства. — Будто есть смысл скрывать, что ты 

 заинтересован в бабах, Георг. В чём твой секрет?

— Отсутствие интереса — основной ключ к успеху, Бенджи, — улыбнулся Зик, одним глотком допив кофе. Встав из-за стойки, убрал рабочий блокнот в карман. — А секрет в том, что я пользуюсь этим без энтузиазма. Потому что мне по большему счёту всё равно, с кем ложиться в постель.

Он выступил из дверей кафетерия и поправил шляпу, морщась в лучах выходящего солнца. Стоило оказаться на собрании уже через пятнадцать минут, а Вито — его начальник — просто ненавидел, когда кто-то опаздывал на планерку. Решив не рисковать, Зик поднял руку, перебегая заполненную автомобилями дорогу, и уселся в первое остановившееся у обочины такси. По тротуару тащились обрывки газет, облепляя фонарные столбы и колёса велосипедистов, а воздух наполняли выхлопные газы и сырость дорог.

В Нью-Либерио стукнуло два часа дня, и совсем недавно кончился дождь.

— Вэйш, про это нужно узнать в мэрии: если они так и будут молчать как рыбы, мы никогда ничего не дождемся!

Босс редакции газеты «Новое время», толстокожий Вито Марселлес, пыхтя сигарой на весь свой кабинет, раздавал указания с той же манерой, с какой можно бросить кому-то в лицо тряпку, — небрежно и с полной уверенностью, что имеет на это право.

Небольшую комнатку, и без того заваленную папками, газетами и растениями в горшках, усеяло двенадцать похожих друг на друга репортёров-мужчин. Каждый в тёмно-сером костюме и шляпах, снятых с голов, в распущенных из-за духоты галстуках, они расположились там, где хватало места. На уголках тумб и краешках столов, на подоконниках и около стен. А парочка особо удачливых даже заняла гостевой диван.

— Вам всё ясно?! — рявкнул Вито, поправив своё словно застрявшее в кресле необъятное тело. — Ещё сообщили, что произошёл очередной обвал строительных лесов на севере города. Георг, это твоё. Мелочь, но когда поедешь обратно, загляни на Пятый бульвар: та старуха, с которой ты возишься уже два месяца, звонила вчера, сказала, что забыла передать какие-то там письма. Нам на следующей неделе выпускать о ней и её погибшем сынишке статью, поэтому хорошо, если история будет послезливей. Лурье, ты с ним. Остальные свои задачи услышали. Пошли вон.

Репортёры, кивая и переговариваясь, принялись неохотно вставать с мест.

— Пенелопа Пиннер? — Зик нахмурился, читая блокнот, и подошёл к столу начальника. — Разве в прошлый раз она не передавала мне остальное? Я думал, что забрал всё.

— Без понятия! — гаркнул Вито, будто привыкший лаять на всех старый пёс. — Что ты хочешь от этой клячи? Она даже не помнит, где её вставная челюсть, а уж о том, что ей там писали пятнадцать лет назад... Не знаю, верить или нет, — нехотя пробормотал он, — но Пиннер сказала, будто её сыночек даже ездил один раз на Парадиз.

Зик замер, задержав пальцы на краю блокнота. В голове стало шумно. Эта пожилая женщина, о которой шёл разговор, была очередной героиней ежемесячной рубрики, что публиковалась в «Новом времени» уже несколько лет. Они писали о вдовах и семьях солдат, погибших при старом марлийском режиме, поднимали со дна забытые всеми судьбы. Рубрика оказалась успешной: люди любили читать о том, что старались забыть. Зик и сам постоянно слышал о Парадизе и прошлых годах, но чтобы вот так… чужими устами узнать о том, что кто-то из героев служил там, где ни раз бывал и он…

— Она, случаем, умом не тронулась? — недоверчиво спросил Зик. — Я бывал у неё не менее десяти раз, она никогда не упоминала об этом. Да и все экспедиции на остров были строго засекречены. С какой стати простым солдатам могли позволить писать на материк?

— Откуда я знаю? — Вито перевёл на него недоброжелательные тёмные глаза. — Георг, сделай милость, закрой пасть! Ступай на свою работу, а потом, закончив со стройкой, вали к старухе и выспроси обо всём, что она может знать. Если её сын был на Парадизе, то это золотая жила, — с прозорливой ухмылкой добавил он. — Обычные солдаты уже всем надоели, таких в каждой семье по паре штук. Какая тебе разница, забыла об этом Пиннер или нет? Тайны тайнами, но всякий запашок просочится в ноздри, особенно если воняет дерьмом. Понял?

Зик кивнул. Решив, как и было сказано, закрыть пасть, он отстранённо вышел из кабинета. Неужели старуха действительно вспомнила что-то? И у неё могли остаться свидетельства того, что происходило с её сыном на острове Парадиз? Казни? Превращения людей? Эксперименты с Рагако?.. Поверить в это было сложно, но Зик и не спешил. Все факты он привык тщательно проверять: того требовала политика издания и его личный скептицизм.

В общем зале издания пахло свежестью, пригоревшим кофе и газетами. Самир Лурье, с которым Зик должен был ехать к обвалам строительных лесов, привычно обосновался около стойки секретарши. Молодой журналист лет двадцати пяти, невысокий и коренастый, обладающий обаянием, дарованным лишь выходцам из восточных стран, он с каждым, кто имел неудовольствие общаться с ним, сразу становился на короткой ноге. Зик не очень любил его за это, но относился снисходительно. В конце концов, парнишка ещё молод и берёт от жизни всё.

— Ну же, Грета, ты ведь наверняка чем-то занимаешься, да? Спортом. Бегаешь? — назойливо спрашивал тот у новенькой секретарши, которая неловко застыла у кофейника, явно не зная, отшить его или проявить вежливость. — Я-то знаю, о чем говорю! В прежние года почти пять лет посвятил борьбе. На кулаках, знаешь? А сейчас просто работаю, времени нет, да и вес уже не тот. Хотя в прошлом…

— Добрый день, господин Руффель! — с облегчением сказала та, едва Зик подошел к её столу. — Я вас ждала! Вам письмо. Его отдал ещё утром какой-то мужчина, попросил передать лично в руки, но я, если честно, забыла.

— От кого? — Зик поправил очки, приняв из её рук простой жёлтый конверт без подписи. Повертев в руках, равнодушно сунул в карман. — Ладно, не важно. Самир, прекращай ставить девушку в неловкое положение, у нас дела, едем в сторону севера. И ты за рулём.

— Вот как всегда! Наверняка водить умеет, засранец, но предпочитает использовать в качестве личного водителя только меня, — Самир закатил глаза и хлопнул по стойке, со вздохом водрузив на голову шляпу. — Поехали. Прощай, красотка. Георг, не гони!

Спустившись на улицу, они остановились около стеклянных дверей «Нового времени», следуя какой-то не обговорённой традиции, и закурили. Город спешил и жил, проплывая перед их глазами. Сменялись десятками лица и марки автомобилей, стучали каблуки и шуршали газеты, звучали голоса, полные разных диалектов, акцентов и говорков. Нью-Либерио стал местом, что приютило каждого, кто готов был помочь городу после Гула, и теперь стал даже больше, чем в прежние времена. Зик не узнавал этого места. А то, что осталось у него в памяти, исчезло вместе с войной.

— Хороша эта новенькая Грета, да? — не сдержавшись, спросил Самир, едва окурок коснулся дна урны. — Уже который месяц на неё смотрю! Задница как у альпинистки!

— Нормальная, — кратко ответил Зик, спускаясь по ступеням и подходя к штатному тёмно-синему автомобилю, припаркованному на стоянке. Скрипнули петли, запах протёртой кожи наполнил ноздри. А вот пепельницу явно не меняли лишних пару недель. — И скромная. Она у нас уже четвёртый месяц, но каждый раз дёргается, когда кто-то подходит. Так что, если будешь докучать ей, спугнёшь.

— Да ладно! Не спугну, — Самир хмыкнул, заводя мотор. Автомобиль затарахтел под сидениями, как нехотя просыпающийся зверь, и двинулся с места. — Настойчивость — залог успеха, приятель. А тебе и самому стоит быть поосторожней. «Господин Руффель, вам письмо!» — передразнив её, он беззлобно посмеялся, оголяя почти белые на фоне смуглой кожи зубы. — Вот и как ты умудряешься кадрить дам, совершенно ничего не делая, Георг? А ведь по тебе и не скажешь. Важный такой, в очках… Не хочешь остепениться, найти женщину?

— Ты уже второй, кто сегодня задаёт мне этот вопрос, — лениво ответил тот, глядя на проплывающий за автомобилем город. Нью-Либерио походил на экран со съехавшей кинопленкой: меняя кадры, заставляя мелькать их в рамке окна, но ему этот фильм был совершенно не интересен. — Насчёт ситуации со стройкой. Я кое-что заметил. За последние месяцы это уже пятое обрушение лесов.

— М-м… — Самир сморщился, поворачивая на дорогу. — Вообще-то… да.

— Да я-то что… А вот наши уже как пару месяцев как болтают, что это дело рук тех фанатиков, которые терроризировали всех семь лет назад. Они вроде считали, что лучше бы не стоило восстанавливать мир, что это кара небес и всё такое. Помнишь их? Эли… эле…

 — Зик задумчиво потёр подбородок, кивнув. — Да, были такие. Я в городе тогда не жил, но и до меня доходили слухи. Их вроде бы пересажали?

— Пересажали. — Самир помрачнел и крепче стиснул руль. — Да вот только толку? Мой отец ведь работал на стройках в те года, всякого навидался, да и сам пострадал. Мы всегда думали, что это не конец… и нынешние случайности тоже неспроста, Георг. Я такое за версту чую.

— Потому что воняет дерьмом? — вспомнив недавний разговор с боссом, Зик усмехнулся, достав из пиджака блокнот, и поправил очки. — Я понял. А что, Вито молчит?

— Ты же помнишь, что он ненавидит предрассудки. — Самир неприязненно повёл плечом. — Мне как-то ребята сказали, что это пошло после того случая с разграблением магазинов и избиениями, когда «Новое время» спускало всех собак на южно-восточную общину. Потом уже все поняли, что элиминаторами были другие, но… с тех пор босс старается быть аккуратней. Кто знает, откуда у этого сального быка совесть, но она существует. Так что ты предложи, если захочешь. Я не рискну.

— Посмотрим. — Зик сделал пометку и убрал блокнот. — Сначала разберёмся на месте, потом заедем к старухе Пиннер, а дальше я подумаю, есть ли смысл тянуть за нить.

Через сорок минут они приехали к месту происшествия, что находилось в другой части города. Территория была огорожена полицией, но за пару часов и без того слабый ажиотаж поутих, и когда Зик вместе с Самиром пролезли под лентами ограждения, никто им ничего не сказал.

Они огляделись, щурясь в лучах полуденного зноя. Ещё пустующее здание возвышалось над ними, словно обелиск. Зик как-то читал о ряде таких проектов: многоэтажная постройка нового типа, которая должна была запустить цепочку похожих инфраструктур. Последние десять лет изменили многое. Титанов больше не существовало, и люди, уставшие от лишений, экономических проблем и угрозы войны, гнали на всех парах, пытаясь поймать солнце, работали и трудились, не покладая рук. И вот уже на ходу новые автомобили, предметы быта и техника, которых не существовало прежде... Радио почти отошло на второй план, его сменило телевидение. Но особенно всех торопило понимание, что где-то там, за морем, есть небольшой остров, который мог готовить ещё удар. И времени на задержку больше нет.

Зик не знал, что думать об этом; ему было просто всё равно.

— Эй, приятель! — Самир окликнул какого-то парня в грязной форме, который, таща тележку с кирпичами, медленно перебирался через двор. — Я из «Нового времени», Самир Лурье. Где у вас главный? Ты видел, что произошло?

Пока тот обрабатывал случайного доходягу, Зик решил заняться осмотром места происшествия, но ничего особенного, даже трагических смертей, тут не случилось — пара рабочих переломали ноги, остальные ограничились ушибами. Почему обрушение произошло, никто не представлял; кто-то считал, что стропила плохи, другие сетовали на поставщиков, третьи — на халатность рабочих, возводивших леса. Зик слышал это из раза в раз, подходя к то очередному полицейскому, то к строителю, то к представителю службы спасения. Но когда они с Самиром решили обойти первый этаж дома, пустующий и отлитый бетоном, им попалась на глаза кое-какая деталь.

На одной из дальних стен была изображена фигура, нарисованная красным: мазки конечностей, обведенное краской тело, клякса головы. И всё это — заключенное в круг.

— Это… человек? — настороженно спросил Самир. — Это уже было здесь? Или дети нарисовали?

— Я спросил о нарушениях, но главный сказал, что ничего особенного в последнее замечено не было, — пробормотал Зик, глядя в блокнот и почёсывая кончиком карандаша бороду. — Может, кто-то из строителей решил развлечься. Я не помню подобных символов ни у одной из прежних преступных группировок.

Самир подошёл к измазанной краской стене, провёл по мазку пальцами.

— Уже высохла, но вообще свежая. Нанесли ночью или вроде того.

— Что ж… ладно, — сложив блокнот в пиджак, тот вздохнул. — Уже вечереет, а если мы заявимся к старухе больше чем через час, то, боюсь, она уснёт. И завтра утром Вито скрутит обе наши головы. Пойдём.

Они миновали нижний этаж и огромный пустырь стройки, пролезли под ограждениями. Зик остановился у машины, решив вытряхнуть пепельницу, а Самир вновь вперился взглядом в простирающийся за постройкой горизонт. Прямо там, за скелетом ещё голого здания, зияла пустыня территорий, разрушенных титанами Эрена Йегера. Безмолвные. Безжизненные. Мёртвые, словно покинутое людьми кладбище. Это зрелище и поражало, и внушало ужас.

— Никогда не смогу привыкнуть, — прошептал Самир, пока Зик, морщась, стучал железной пепельницей по бордюру. — Или попытаться сделать вид, что этого не существует.

— И не надо, — ответил тот, заканчивая с ней и залезая внутрь. Ноздри наконец перестал наполнять запах чужих окурков. — Есть вещи, о которых лучше не забывать.

Пенелопа Пиннер жила в старом четырёхэтажном доме, сдавая в нём квартиры ещё с тех времен, когда не было войн, разрушений или катастроф. И даже после ничего из этого не изменило её порядка: спустя года она оставалась всё той же любезной старушкой, радовавшейся гостям, и никогда не забывала приносить чай. Она ещё любила рассказывать, что когда по землям Марли ступили титаны, её старый большой попугай только один раз крикнул, но потом умер. Это единственная неприятность, случившаяся с ней в тот день. А вот шествие гигантов обошло её стороной.

— Чаю, господа? — Пенелопа прошаркала к ним ногами в мягких туфлях, поставила на столик, едва удерживая, расписной поднос с чашками. Зик поблагодарил её. Самир же смущённо сидел рядом, словно мальчишка, оказавшийся за одним столом с взрослыми. Среди той народности, к которой он был причастен, уважение к пожилым считалось основным правилом, и это забавляло, учитывая, каким назойливым парнишка мог быть с остальными людьми. — Берите ещё печенья, молодые люди. Я только ночью испекла, ещё свежие. Насколько это возможно, конечно же…

Пенелопа посмеялась чему-то своему, а потом аккуратно присела на расписанный мелким цветком диван. Помолчав, достала из-под подушки стопку писем, тех самых, о которых говорил Вито. Зик невольно замер, чувствуя, как нетерпение зажгло кровь. Он всю дорогу размышлял о том, мог ли сын этой женщины быть частью одного из отрядов, что ездили когда-то на Парадиз. Ему было не больше двадцати двух, когда он умер, а значит… Времена экспериментов с Рагако? Если бы Зик не был халатен к именам рядовых, то даже смог бы вспомнить что-то, но это имя звучало для него впервые.

— Вот, господа, письма моего Микаэля. — Пенелопа аккуратно протянула желтоватые конверты и положила их на кофейный столик. — И передайте мои извинения господину Марселлесу. Сами знаете, к старости с памятью бывает туго. Бывает, что я даже подолгу не могу вспомнить кличку собственной кошки… а потом осознаю, что та уже давно умерла, и чувствую себя глупой, — старушка скрипуче посмеялась, взяла с подноса расписную чашку. — Хорошо, что моя соседка, с которой я частенько пью чай, напомнила мне о них. И вы пейте, господа.

— Вы помните что-то из тех времён, когда ваш сын возвращался в Либерио, госпожа Пиннер? — недоверчиво спросил Зик. — Любая почта проверялась в марлийской армии, а разглашение военных тайн каралось смертью. Никто, кроме его отряда, не мог знать, по какой причине и почему они плывут на Парадиз...

— О, так это не совсем письма! Наверняка Микаэль… — она немного помолчала, но всё же улыбнулась, — Микаэль всегда любил писать. Ему, знаете, нужно было кому-то выговориться. Он был хорошим мальчиком.

— Он… знаете, я думаю, это были не письма, а дневники. Для облегчения души, понимаете? — продолжила Пенелопа, сложив на коленях руки, будто уставшая старая птичка. — Микаэль писал их, пока был там, но потом просто прятал, не отправляя. Уж не знаю, как их не нашли… Но когда он погиб, тогда, на острове, его вещи сразу отвезли ко мне. И я нашла эти конверты, зашитые в его служебную куртку…

Зик вновь посмотрел на письма, что лежали перед ним на столе. Могло ли сказанное ей оказаться правдой? Возможно. Человеческий фактор имел место быть даже в армии, полной законов и правил, но тогда…

Он вдруг осознал: значит, там могло быть 

. И эксперименты с газом, и превращение жителей деревень в титанов, и уничтожение местных… Всё то, что Зик сотворил, чему стал виновником, сохранилось в этих конвертах, что спокойно лежали на расписном столе. Словно взрывчатка, скрытая в упаковке с игрушками, говорили ему: возьми нас. 

Посмотри, что ты сделал там. 

Найди своё прошлое, свои истины... 

Вспомни, каков он — вкус крови, которую ты пролил. Вспомни, вспомни, вспомни!

По загривку прошлась дрожь. Зик смотрел на эти письма, чувствуя, как ладони становятся влажными, а сердце ухает в груди.

— Вы их читали, госпожа Пиннер? — спросил он, мертвенно улыбнувшись, сделав глоток чая, вкуса которого не ощущал.

— О, наверняка да! — оживлённо сказала старушка. — Да-да, конечно... Мой мальчик ведь писал мне, и это главное. Я непременно вычитала их до корки, правда уже не помню, что там написано... Да и не важно. Важно, что он вообще их писал.

Выдержав ещё пятнадцать минут беседы, которые дались ему большим трудом, Зик поблагодарил Пиннер, положил письма в карман и вышел вместе с Самиром из её квартиры. Конверты прожигали пальто, словно разогретые докрасна подковы. Он боялся их, но и желал; а они желали свободы, вдохнуть полной грудью ещё один раз, напомнить ему о мире, который Зик давно покинул, о миге времени, что наполнял его хоть каким-то смыслом.

— Вот это денёк, да? — спросил Самир, когда они остановились у подъезда старухи, куря очередную пару сигарет. На город опускалась темень, вспыхивая лимонным светом фонарей, люди возвращались к своим домам после работы. — А я всё-таки попробую Грету пригласить на свидание. Она странная, конечно, и правда какая-то диковатая, но упорство — удача наглецов, а?

Глава первая. Место, где хотелось жить

Lamp_Lamp

-Almeria-

Выжить после Дрожи земли, но потерять смысл существования. Не радоваться своей новой жизни и чужому имени, всему тому, чем стал этот мир после катастроф. Только тёмное прошлое — нить, что тащит его на свет ложного солнца. Подобно мотыльку, который стремится сгореть дотла.

Shingeki no Kyojin

Зик Йегер/ОЖП

Ложного солнца свет

ru-lojnogo-solnca-svet-lamp-lamp-beta-almeria

Было сложно представить, кто мог назвать бар, в котором люди должны отдыхать от тяжёлых трудовых будней, «Чертовски дерьмовый день». То ли это ход, который должен был привлечь любопытных клиентов, то ли желание обратного — избавиться от тех, кого не ждали. Во всяком случае, в этом баре Зику пришлось побывать впервые.

Он ступил в заведение и снял шляпу, машинально пригладив влажные волосы: в проклятом Нью-Либерио снова прошёл дождь. Внутри оказалось не так плохо, как можно было представить из названия. Обычное питейное местечко: барная стойка недалеко от входа, за ней ряд бутылок, что возвышались сияющей панорамой до потолка, чуть дальше — небольшая сцена, на которой играл бэнд-дуэт. Тёмные пальцы саксофониста, посветлевшие от нажатий, ловко скользили по клавишам, исторгая из инструмента тягучие, будто мёд, звуки. Зик и представить не мог, как нежно умел звучать саксофон. Казалось, он стремится успокоить кого-то, умиротворить… хотя ещё не было ясно, кого именно.

Зик подошёл к стойке, постучал по ней сгибом пальца. В заведении было почти пусто, не считая нескольких посетителей-доходяг, облюбовавших барные стулья, а где-то там, на другой стороне, возился с мытьём стаканов невысокий бармен. И явно не спешил его обслужить. Что ж, можно и подождать.

Зик вновь посмотрел на сцену, что сияла, будто освещённая мягким пламенем; прямо за саксофонистом, не сразу заметная, обрисовывалась тёмная фигура пианиста, который дополнял мелодию, не перетягивая на себя акцент, позволяя мелодии ступать в неспешном гармоническом ритме. И вдруг Зику стало ясно, что этот клавишник… 

. Он не знал, как понял, но это осознание повисло в воздухе, наполненным дымом, въелось в его ноздри запахом терпких духов.

Зик подумал, что этот аромат знаком ему, когда услышал:

Он обернулся. На него смотрел всё ещё недовольный чем-то бармен, держа в руках тряпку и вычищенный до блеска стакан. Зик попытался представить, сколько это занимает у него времени в насыщенный рабочий час, и от этой мысли ему стало смешно.

Бармен нахмурился, отошёл. Вернулся быстро — словно пытаясь расправиться с этим поскорее и наконец уйти.

— Скучный денёк? — улыбнулся Зик, принимая бокал. Надеясь, что этот невысокий бармен, пока никто не видел, не плеснул туда отравы для крыс. — Или, как это сказать… «чертовски дерьмовый»? И какая же выручка у заведения со столь заманчивым названием, а?

Делая глоток, он усмехался. Конечно же, усмехался. Как тут не усмехаться, глядя на своего старого врага, которого не видел так много лет?

— Допивай и вали, очкастый, — пробормотал некогда сильнейший воин человечества, продолжив протирать и без того чистый стакан. Прищурив свой единственный глаз, оставшийся после битв, он посмотрел на стекло в свете ламп. — Я не видел тебя столько, сколько бы не видел ещё. Зачем пришёл?

Леви Аккерман, казалось, практически не постарел за прошедшие годы, хотя ему уже было точно больше пятидесяти. Волосы такие же чёрные и густые, и лишь едва заметный намёк на седину на висках выдавал возраст. Длинный тонкий шрам, пересекающий лицо, стал бледнее, но из-за этого создавалось чувство, словно Леви рисует его себе устрашения ради каждый день. Пара недовольных морщин, опущенные углы губ. Он остался тем же: неприятным, низкорослым и почти молодым.

«Маленькая собака — всегда щенок», — со снисхождением подумал Зик и спросил:

— Считаешь, я не захочу поглядеть на старых друзей? Посмотреть, чем вы тут живёте…

Леви скосил на него светло-серый, будто мутная стекляшка, незрячий глаз и отвернулся. Подошёл к другому клиенту: поговорив с ним, налил ещё выпить, протёр стойку и разделочный стол. Зик блаженно слушал музыку, смакуя виски, поймав странное, почти забытое им удовлетворение. Он и представить себе не мог, как это будет приятно — оказаться рядом с Леви Аккерманом, зная, что теперь тот не посмеет его убить.

Зик до сих пор не знал, почему тогда, тринадцать лет назад, сильнейший воин человечества так и не сделал этого. Он помнил только, как умер Эрен, сражённый титаном Армина Арлерта, а его огромная туша осыпалась в пыль. Крики, огонь, дым... забытье и боль — ничего непонятно. Зик был уверен, что умер, когда всё закончилось, но…

Он разглядел что-то только тогда, когда услышал крик: напротив, почти нависая над его грязным измученным телом, стоял Леви Аккерман с занесённым над головой клинком. Лицо — полно ярости, секунды до удара, когда в глазах читается всё: и ненависть, и боль. И всё же сильнейшему воину не удалось закончить начатое — поперёк живота его обхватывал тот самый Армин Арлерт.

Зик не знал, зачем мальчишка ввязался в их старые счёты. Слишком старые, чтобы не заплатить сполна.

 — прошипел Леви, и хотя легко мог отшвырнуть Армина, как котёнка, всё равно не сделал этого. —

Зику показалось, что мальчик не кричит, а рыдает, хотя не видел его лица. — 

Больше не надо, капитан! Эрен сказал, что теперь это конец. Не нужно больше смертей…»

Потом мир стал тёмным — кажется, Зик отключился. Вокруг были разговоры и какая-то ругань, удушливый и горячий дым, наполненный пылью. И два силуэта — они решали судьбу, на которую её владельцу было уже всё равно. Только потом, в собранном наспех лагере, который соорудили выжившие на поле боя, сидя в одиночестве в мрачной палатке, застёгнутой наглухо, Зик спросил:

Армин, который в очередной раз попытался принести ему поесть, ответил не сразу. На миг показалось, что мальчишка уже и сам не знает, зачем делает это. Для кого старается быть хорошим? Кому теперь отдаёт свой должок? Зику было его даже жаль — он-то сам отлично знал, ради кого делал всё это и почему стал тем, кем стал.

У каждой цели своя цена.

Потому что… потому что есть миг, когда нужно остановиться, — 

несмело, словно эти слова причиняли боль, сказал Армин, держа в ладонях чашку с холодным супом. —

Тогда меня удивляет, что твой капитан до сих пор меня не убил, — 

с сухой иронией ответил Зик, принимая чашку, решив уступить мальчишке хотя бы в этом. —

 Даже забавно. Остановиться всего за миг… Какого быть тем, кто не дал исполнить человеку его заветную мечту, а?»

Армин лишь грустно улыбнулся.

«К сожалению, это не в первый раз, когда я разрушаю чужие мечты, господин Йегер. А теперь ешьте суп».

Зик моргнул, поняв, что слишком ушёл в глубины воспоминаний. Светло-серый незрячий глаз Леви Аккермана вновь буравил его лицо.

— Я же сказал, что заглянул повидать друзей, — улыбнулся он, сделав глоток, и Леви скривился.

— Мы не друзья, — сказал он. Одна его сторона была почти обездвижена, и когда Леви говорил, казалось, что на его лице надета маска. — Ты бы никогда не выполз из своей вонючей норы, не будь на то причины. Говори, зачем явился.

Зик порылся в кармане, положил на стойку сложенный вдвое лист. Поставил сверху пустой стакан.

Леви хмуро посмотрел на него, но забрал и бумажку, и стакан. Зик перевёл взор на саксофониста, который, будто почувствовав что-то, поднял взгляд и удивлённо замер. Музыка потихоньку стихла. И только тогда стало ясно, кого именно она пыталась утешить: самого вспыльчивого в мире бармена.

— Я без понятия, что это.

— Я тоже. — Зик взял свою двойную порцию, сделал глоток. — Хотя мне говорят, что это имеет некую связь с тем местом, откуда вы родом.

— Я не знаю. — Леви качнул головой и скосил взгляд в сторону, где саксофонист уже говорил что-то клавишнице. Музыка возобновилась, но послышалось лишь одинокое пианино. — И он тоже. Я надеюсь.

— Я и пришёл это проверить.

— Ты пришёл принести нам проблем, Зик Йегер.

— Ох, только давай не будем обо мне так громко. — Зик вежливо улыбнулся и разом осушил свой стакан. — Это всё-таки очень личное.

Саксофонист тенью отошёл к двери, которая находилась недалеко от стойки, кивнул за собой. Леви устало прикрыл глаза, но повёл плечом: придётся идти. Уже ожидая этого, Зик живо соскочил с барного стула и двинулся следом. Дальше подсобки, пахнущей чистящим средством и спиртом, дальше небольшого коридорчика через чёрный выход. Во дворе пахло мусором, сыростью и темнотой.

— Я глазам поверить не могу!

Оньянкопон первый полез обниматься: честно говоря, Зик ожидал чего угодно, но не этого. Неловко раскрыв руки, он позволил ему похлопать себя по спине, удивлённо отстраниться и улыбнуться; казалось, его зубы сияли в ночи, словно свет фонаря. Оньянкопон выглядел точно так же, как и десять лет назад, только слегка поднабрал в весе, приобрёл пару морщин в углах глаз и начал по-пижонски одеваться, но в остальном оставался прежним. А ещё искренне был рад видеть Зика, хотя тот уже забыл, каким могло быть это чувство. Когда кто-то, кто знал его в прошлом, оказывался ему рад.

— Я же сказал, что он не сдох, — мрачно сказал Леви, прислонившись к стене. Зик только теперь заметил на нём бежевый фартук, который, судя всему, должен был спасти одежду от грязной работы за баром. — Живой и здоровый, будто только вчера свалил. Хотя лично я не видел бы его столько же.

— О, прекрати, Леви! — усмехнулся Оньянкопон, вновь оглядев Зика с ног до головы. — Вы очень хорошо выглядите, господин Йегер! Знаете, раньше я думал, что вы смотритесь слишком взросло для своего возраста, но сейчас вы будто на своём месте. Как вы? Мы не виделись больше десяти лет.

— Сносно, Оньянкопон. — Зик присел на стоящий у входа большой ящик, достал из кармана пачку сигарет и спички; стряхнув огонёк, затянулся. — Живу. Как видишь, не так и плохо. Но сейчас у меня другое имя, я не хочу, чтобы люди знали, где я нахожусь, и попрошу вас тоже скрывать это.

— Я понял вас, понял, — живо закивал Оньянкопон. — Это ваше право. А зачем вы пришли? Что-то произошло?

— Тебе знакомо? — Леви протянул ему сложенную вдвое бумажку. — Бородатый пожаловал с этим.

Оньянкопон озадаченно развернул листик, с прищуром посмотрел на него в блеклом свете уличного фонаря; поджав губы, покачал головой.

— Нет, господин Йегер, я такого не видел. А что это?

— Сам ещё не понял. — Зик протяжно выдохнул дым, забрал у него свою бумажку и сунул её в карман. — Возможно, ничего. А возможно… что-то очень скверное.

Он наспех рассказал им, что услышал прошлой ночью от Карин Дюпье. Выражения их лиц говорили о том, что поверить в это было сложно, и Зик разделял их мнение. Но всё же Леви хмуро молчал, когда монолог был закончен.

— Это невозможно, — высказался за всех Зик, кивнув и стряхнув пепел в стоящую рядом урну. — И звучит, как бред. Я не могу представить, что на Парадизе обосновался какой-то культ, который пытается всеми способами возродить Эрена. Однако... могли они подумать о таком? — затянувшись, он пожал плечами. — Могли. Вполне представляю себе, как какой-нибудь безумный учёный, наследник этой вашей Зоэ, предлагает такой вариант.

— Ханджи никогда бы такого не одобрила, — грубовато ответил Леви. — Она обожала титанов, но желала их уничтожения. Её главной мечтой был мир во всём мире, а не... это, — он презрительно сморщился. — Они пытаются создать монстра.

— И всё же… я не понимаю, как это возможно, — тихо отозвался Оньянкопон. Его явно шокировала даже теоретическая возможность сказанного. — Разве сила титанов не подчинена божественной воле? Изначальному желанию Имир? Эрен умер в иных обстоятельствах. Он не хотел стать рабом, не хотел служить никакому королю, поэтому не мог встать на её место.

— Зато хотел отпустить её, — напомнил Зик, — и остановить силу титанов. По сути, всё из этого ему удалось. Какой ценой? Другой вопрос.

— Ты веришь в эти бредни? — резко спросил Леви, его оставшийся глаз недоброжелательно блеснул в полутьме закоулка. — Это сказки фанатиков, которые пытаются хоть как-то обосновать своё нежелание идти на контакт с внешним миром. Йегеристы запутаны, они в тупике. Если им не поможет это, то не поможет ничего… они так думают.

— Вы общались с Арлертом? — Зик вновь стряхнул пепел. Его ожидание отразилось в их молчании, и он добавил: — Я ничего не знаю о тех, кто уехал. Знаю, что живы, что иногда звучат по радио как независимый голос Парадиза, но больше ничего. Недавно слышал, будто йегеристы взяли их под контроль. Это правда?

Леви и Оньянкопон переглянулись. Вытянув эту паузу до неприличного, последний сказал:

Зик поднял бровь. Видимо, влез туда, куда не стоило. Или куда его никто не планировал посвящать.

— Меня не интересует, омлет им подают на завтрак или подтираются их лицами, словно дверными ковриками, — сухо сказал он, — я хочу знать, возможно ли то, о чём я услышал от этой девушки. Если это правда, то Арлерт будет в курсе. Должен быть… в курсе.

Оньянкопон глубоко вздохнул, а потом спустился по стенке на корточки. Тёмные руки с силой отвели назад короткие курчавые волосы, которые, казалось, никогда не росли.

— Армин почти не пишет нам, — признался он. Зик заметил, как Леви, сунув руку в карман, вытащил оттуда пачку сигарет, чиркнул спичкой — запахло пряностью гвоздичного табака. — Или ограничивается небольшими посланиями. Ничего особенного: как дела, всё ли нормально, у нас тоже всё хорошо. Иногда рассказывает, как у них с Энни, где они живут, как остальные ребята. Ни слова о йегеристах, Хистории или режиме. Мы даже не знаем, жива ли она. Королева уже давно не выходила в свет.

— Думаю, она просто рожает, — сухо отметил Леви; его палец щелкнул по сигарете, стряхнул на землю пепел. — Заняла позицию королевы-матери, этакой наседки, которая только и может, что плодить наследников королевской крови. Если то, что ты сказал, Йегер, правда, — он бросил на Зика внимательный взгляд, — и они собираются возродить титанов… то им понадобился её кровь. 

— Эрен не будет служить Хистории так, как служила своему королю Имир, — хмуро возразил Зик. — Это разные вещи.

— Знаю. Но такие люди, как наследники идей Флока Форстера, всегда захотят подстраховаться. На всякий случай.

— Думаете, их удерживают там силой?

— Вряд ли ребят отпустят погостить на материк.

— А как же мирный договор? — беспокойно спросил Оньянкопон, глядя то на одного, то на другого. — Они ведь обязались не причинять им вреда. И не предпринимать попыток к осуществлению угроз… несмотря на продолжающийся конфликт. Мы продолжаем поставлять к ним сырьё и технику, как того требует соглашение, продолжаем ступать навстречу. Я просто не понимаю их! — гневно добавил он, не сдержавшись. — Мне казалось, что это скорее столкновение интересов, чем принципов! Надеялся, что они задумаются. Почему они не пытаются открыться миру?!

— Открыться миру? — с усмешкой переспросил Зик. — А как ты попытался бы открыться тем, кого почти растоптал, стёр с лица земли? Что ты скажешь, глядя на покрывающую планету пустыню, которую сам же и создал? «Простите, мы больше так не будем»?

— Он прав, — неожиданно согласился Леви. — У нас есть право ходить по этой земле целыми только потому что мы дали ей отсрочку. Насколько та будет долгой — не наша проблема, но сам конфликт неизбежен. Примирения не будет. Парадиз не заинтересован в этом в первую очередь.

— Ну так что вы думаете? — кивнул Зик, указывая на карман, в котором лежало присланное ему письмо. — Элдия и правда могла пойти на такой шаг? И какого чёрта тогда приплетать сюда этих элиминаторов? Кому они вообще нужны?

— Как и сказала та девушка-агент, они могли просто попытаться отвести внимание властей, — неуверенно сказал Оньянкопон, оглянувшись на Леви. — И заодно дать вам понять, господин Йегер: мы здесь, мы видим вас. Они ведь в курсе, кем вы теперь работаете, а значит сможете заметить их знаки, понять, что это они. И возможно… начать исследовать их, искать зацепки. Вы не пытались?

— Нет. — Зик снова стряхнул пепел и качнул головой. — Делать мне нечего. Я не хочу играть в эти игры.

— Тебе придётся, — строго сказал Леви, — иначе тебя заставят.

— Или что? — тот глумливо изогнул губы. — Меня мучительным образом убьют? Будут пытать до скончания веков?

— Вам нельзя быть таким снисходительным к этому, господин… — начал было Оньянкопон, но закрыл рот, когда скрипнула дверь чёрного входа. Из проёма сначала появилась пышная курчавая причёска, узлом подвязанная на макушке, потом — красивое лицо молодой темнокожей женщины.

Зик замер, так и не донеся сигарету до рта.

— Бьянка?.. — Оньянкопон растерянно моргнул. — Что случилось?

— Вас долго не было, — с вкрадчивым осуждением сказала та, по очереди глядя на каждого. — Люди скучают, а я уже не могу делать вид, что знаю больше двух сольных партий…

И вдруг остановилась, увидев Зика. Их взгляды пересеклись.

— Прости, милая. — Оньянкопон улыбнулся, заставив её выйти из-за двери, пусть и не сразу, с заминкой. Преодолев удивление, Зик тоже встал, выбросив окурок в урну. — Это мой старый друг, Бьянка. Мы с господином Аккерманом не видели его много лет, он недавно вернулся в город. Его зовут…

— Георг Руффель, — с улыбкой представился тот, протягивая ладонь. Бьянка уставилась на него с злым недоумением. Он хмыкнул: — Неужели дама не любит рукопожатий?

— Дама просто не доверяет чужакам, а так это самая приятная женщина на планете. — Оньянкопон рассмеялся и поцеловал её в висок. — Это моя невеста, кстати. У нас свадьба через два месяца.

— О. — Зик глумливо вскинул брови. — Поздравляю. Я сразу заметил, что в этом заведении… как вам сказать… витает женская рука.

— Если моей руки тут не будет, один будет басить своей неугомонной музыкой целую ночь, словно сумасшедший, а второй — однажды кого-нибудь треснет бутылкой по затылку, — с неожиданной резковатостью для столь симпатичного лица сказала Бьянка. Леви спрятал улыбку, выдохнув дым под низкую крышу бара.

— Я уже почти научился управляться с гневом, — добавил он, но та будто его не услышала. Её цепкие тёмные глаза осматривали Зика, но он спокойно выдержал этот взгляд.

— Я будто бы знаю вас, — с прищуром сказала она. — Разве нет? Видела в южном районе. В неблагополучной зоне. И не один раз.

Ложного солнца свет

Содержание

Глава первая. Место, где хотелось жить

Глава вторая. Чертовски дерьмовый день

Комментарии (0)