Народная мудрость редко ошибается. На то ведь она и мудрость, не так ли?

Без труда не вытащишь и рыбку из пруда

. Нет, неудачный пример. Это, все же, спорное заявление — смотря какая рыбка, что за пруд, и чем тянуть…

Что посеешь, то и пожнешь

. Вот это уже лучше. Карма — это вам не шуточки.

Но самое мудрое, самое жизненное наблюдение, долбящее в упрямые головы множества несчастных барышень, самозабвенно гуляющих по граблям — это, конечно же, бескомпромиссное:

Любовь зла — полюбишь и

— … этого козла! — пропыхтела себе под нос Накамура Рэн, отбивая потертым кедом недовольную дробь по щербатому полу камеры обезьянника. И, будто озвученное вслух негодование могло как-то помочь в ее незавидной ситуации, повторила чуть громче: — Если из-за его тупой рожи меня выпрут из академии — найду и голыми руками ушатаю этого гребаного козла! Вот ей-богу!

— Слышь, ты! Кончай бубнить, тут люди спать пытаются! — донесся недовольный, насквозь прокуренный голос немолодой размалеванной проститутки, разлегшейся на свободной лавке в противоположном конце камеры.

Рэн молчаливо, но емко ответила даме на претензию средними пальцами сразу на обеих руках. В камере предварительного заключения в участке их было только двое — почти номер люкс. Проблема в том, что у Рэн, сколько она себя помнила, патологически не складывались отношения с соседями: будь то общая комната в детском приюте, следом квартира приемного отца, ставшая ее первым в жизни домом, а теперь и этот «курорт» с сомнительными удобствами.

Труженица улиц с приглушенными ругательствами отвернулась к стене, выпятив тощую пятую точку, на которую Рэн кисло уставилась, спрашивая себя, как вообще ее могло занести по эту сторону решетки. Нет, технически она, конечно, понимала, как оказалась здесь, но в голове это понимание категорически не желало укладываться. С шумным и недовольным выдохом Рэн подтянула на лавку ноги в старых дырявых джинсах и уткнулась лбом в острые коленки.

Ирония ее положения была до оскомины несмешной: студентка Токийской полицейской академии арестована за нанесение телесных увечий гражданскому. Заголовок, достойный (нет) первой полосы студенческой стенгазеты. Обхохочешься.

Тяжелые неспешные шаги дали знать, что к камере кто-то приближается, но Рэн даже не потрудилась поднять голову — она была слишком занята сеансом самокопания, самобичевания и саможаления, и ей было плевать, что последнего слова даже не существует в природе.

— Накамура, — раздался сонный голос сбоку от решетки. — Подъем и на выход.

Провожаемая завистливым взглядом резко проснувшейся мадам куртизанки, Рэн с видом побитой собаки поднялась со своей скамьи и побрела к открытой двери камеры, шаркая кедами и побежденно сутулясь. Чересчур упитанный коп смерил ее снисходительным взглядом и пошел вперед, не дожидаясь освобожденную нарушительницу, а Рэн, идя следом за ним к выходу в фойе участка, уже не просто сутулилась, но и опасливо втягивала голову в плечи. Потому что выпустить ее могли только по одной причине.

 пришел и договорился с бывшими коллегами.

 стоял возле стойки с сидящим за ней ночным дежурным, скрестив на широкой груди крепкие руки в жесте молчаливого укора, и смотрел на горе-преступницу с таким упреком и разочарованием в карих глазах, что Рэн истово возжелала немедленно развернуться на пятках, сбежать назад в камеру и провести там всю оставшуюся жизнь, замаливая свои грехи. Но вместо этого она шумно сглотнула, заставила себя перестать косить под горбуна и распрямила протестующе заскрипевшие плечи, которые упрямо норовили заново ссутулиться, прогибаясь под весом неодобрения, читавшегося в этих давно уже ставших самыми родными глазах. Вдруг разозлившись сама на себя, Рэн демонстративно вскинула голову и вызывающе скрестила руки на груди, копируя позу стоявшего перед ней мужчины. Она, черт возьми, все сделала правильно и ни в чем не была виновата! И не ее проблема, что стражи порядка оказались не способны докопаться до истинной сути «инцидента». В отличие от них, 

 когда наконец получит значок, ни за что и никог…

Распалившиеся мысли в ее голове схлопнулись карточным домиком, придавленные протяжным, усталым вздохом. Воинственно нахохлившаяся Рэн мигом сдулась и, наплевав на жажду справедливости и решение вести себя с горделивым достоинством, позорно скукожилась, снова втягивая голову в плечи, — ей будто снова было четырнадцать, и этот спокойный, но от того еще больнее долбящий по совести голос с бесконечным терпением отчитывал ее за кражу мороженого в супермаркете.

— Мне пришлось на ночь глядя звонить домой начальнику участка, давить на свои прежние заслуги перед этим самым участком, просить не включать

в твое личное дело, и выслушивать завуалированные намеки о моих никудышных отцовских качествах, — объявил Накамура Эйджи, загибая пальцы и в красноречивом ожидании вздергивая одну густую бровь. Карие глаза безжалостно сверлили поникшую перед ним девушку невыносимым 

я-был-о-тебе-лучшего-мнения-

взглядом. Такие взгляды попросту должны быть запрещены законом! — Так что постарайся, чтобы твои объяснения действительно произвели на меня впечатление, юная леди.

Накамура Эйджи сам забрал у дежурного ее конфискованный рюкзак и бесцеремонно ткнул им в Рэн так, что она даже воздухом подавилась.

— Ты в нем кирпичи таскаешь или что? — покачал головой Эйджи и, не дожидаясь ответа от провинившейся нарушительницы, бросил дежурному вежливое: — Спасибо, Юки.

— Да не за что, шеф, — с улыбкой откликнулся дежурный Юки. — Вы уж проведите с дочкой беседу, а то не дело это.

— Проведу, не сомневайся, — пообещал Эйджи, угрожающе щурясь в сторону притихшей Рэн, а затем со вздохом напомнил дежурному: — Я уже четыре года как ушел из полиции, какой я тебе шеф, Юки.

— Вы были самым лучшим начальником, Эйджи, теперешний вам и в подметки не годится, — серьезно ответил ему мужчина, на что старший Накамура лишь махнул рукой, качая головой и добродушно усмехаясь.

Рэн готова была поспорить, что если бы у дежурного был хвост, он уже вовсю мотылял бы им из стороны в сторону от проявления такой радушности со стороны обожаемого больше-не-начальника. Но в сердце все равно кольнуло тихой гордостью от того, что ее отца так уважали бывшие коллеги.  Накамура Эйджи обладал потрясающим даром располагать к себе людей — Рэн в полной мере испытала это и на себе, когда впервые встретилась с ним в свои четырнадцать.

Но сейчас им явно предстоял 

Давя унылый вздох и мысленно сетуя на свою нелегкую судьбу, Рэн закинула на плечо тяжеленный рюкзак, про себя матеря на чем свет стоит слишком увесистый набор инструментов для починки велика, который приходилось все время таскать с собой, и поплелась следом за уверенно шагающим к выходу Эйджи. Надо бы выяснить судьбу ее верного железного коня, который так и остался прикованным к велосипедной стоянке на парковке торгового центра, откуда ее сегодня днем уволокла вызванная 

 полиция, но пока что Рэн не решалась завести об этом речь. Сперва нужно проанализировать настрой мужчины, ставшего ей отцом, — а он этот настрой профессионально скрывал за идеальным покерфейсом, отточенным до абсолюта годами работы в полиции.

Забросив увесистый рюкзак на заднее сидение машины, Рэн устало плюхнулась на пассажирское место и расплылась на нем усталой лужицей. Начинало клонить в сон, поэтому она усиленно таращила глаза в лобовое окно, держа их широко открытыми: расслабляться было нельзя, когда впереди маячил 

— Пристегнись, — коротко потребовал Эйджи, садясь за руль и щелкая ремнем безопасности. Глядя, как приемная дочь борется со своим ремнем, упорно не желавшим вытягиваться из-за ее слишком дерганных рывков, он на миг возвел глаза к потолку машины и со вздохом сообщил: — Твой велик я забрал и отвез к тебе.

Рэн на секунду перестала сердито пыхтеть, всей душой ненавидя гадский ремень, и настороженно зыркнула на Эйджи, смотревшего на нее с непередаваемым сочетанием строгости и заботы в глазах. Вот же хитрый старикан. Специально ведь сказал это, чтобы заставить ее почувствовать себя еще более виноватой. Ну а как же: проблемный подросток, да еще и девчонка, (вопреки всем предостережениям и отговорам) удочеренная из детдома холостым шефом полиции, и после школы (опять-таки, наперекор скепсису всех окружающих) нагло ломанувшаяся в полицейскую академию, по итогу дня все же оказалась именно тем, чем ее считали. Провалом. Позорищем. 

Чего еще можно было ожидать от приютской дворняжки, постоянно встревавшей в неприятности и якшавшейся с хулиганьем все свои подростковые годы? Даже такой высокоморальный человек, как Накамура Эйджи, оказался не в силах вылепить что-то порядочное из такого третьесортного материала. И со всем своим багажом проблем, эта приютская крыса имела наглость вообразить, будто сможет пойти по стопам приемного отца? Именно так о ней и думали большинство окружающих людей — ее соседи, соседи Эйджи, бывшие воспитатели из приюта, некоторые преподаватели в академии, бывшие сотрудники приемного отца, — Рэн была в этом уверена, а сегодняшний арест только убедил всех этих предвзятых мешков лицемерного дерьма в их правоте. Как там говорят: горбатого могила исправит. Народная мудрость, мать ее растак!

Рэн ожесточенно заморгала, сердито прогоняя злые слезы, что уже кусали ее веки, просясь наружу. Накопившиеся стресс и обида, ощущение вселенской несправедливости и нечестности всей сложившейся ситуации — потому что правда была на 

 стороне в случившемся сегодня! — заставили Рэн резко развернуться к Эйджи, открыть рот, чтобы ответить на его доброту чем-то колким, обидным, хамским. Доказать, что она действительно то самое разочарование и пустая трата времени. Забыть, что ей уже девятнадцать, а не четырнадцать, и что они давно прошли с ним все те стадии, когда она постоянно вела себя, как ожесточенная дворовая кошка, которую гладят против шерсти: кусала и царапала пытавшуюся помочь ей руку. Но, встретившись сейчас глазами с приемным отцом, Рэн закрыла рот и поникла, чувствуя тошноту от самой себя. Она вела себя с ним отвратительно, что было уже давно нехарактерно для их отношений, и резко нахлынувший стыд затопил ее жгучей волной.

Когда все вокруг смотрели на нее с презрением и скепсисом, когда никто не считал ее достойной того, чтобы за нее бороться, — в этих глазах, что сейчас глядели так строго и понимающе, всегда отражалась непоколебимая вера в колючую девчонку, на которую все махнули рукой, и в то, что она может вырасти в достойного, хорошего человека. Бывали времена, когда только на этой его вере в нее Рэн и держалась.

Поэтому, резко сдувшись, она лишь дерганно кивнула и просипела смиренное:

Усталый, но совсем не сердитый вздох приемного отца дал знать, что он понял: проблемная дочь благодарит сейчас не только за спасение ее велика с парковки торгового центра. Покачав головой, Эйджи завел мотор, наполнивший салон машины тихим урчанием, и аккуратно вырулил с полицейской гостевой парковки.

— Так что все-таки случилось, Рэн? — спросил он серьезно, без насмешки.

И этот тон, говоривший, что Эйджи действительно готов не просто ее выслушать, но и 

, неимоверно приободрил младшую Накамуру. Развернувшись на сиденье, насколько позволял ремень, чтобы лучше видеть приемного отца, Рэн с жаром выпалила:

— Эйджи, зуб даю: ты сейчас поймешь, что весь этот день — …

— … одно сплошное недоразумение, — простонала Рэн, укладывая голову на вытянутые на столике руки.

— Это ты сейчас обо мне? — угрожающе надулся сидящий напротив Казума Хиттори.

Рэн лениво смерила напыжившегося друга взглядом, даже не удосужившись поднять голову с рук.

— А если да? — протянула она с лукавым прищуром.

Казума возмущенно фыркнул — точь-в-точь рассерженный кот.

— Ткну в глаз! — подкрепляя слова делом, он уверенно потянулся рукой к ее лицу, оттопырив измазанный пятнами от карандаша указательный палец.

Рэн хмыкнула и скучающе отбила его ладонь, невпечатленно закатывая глаза.

— Что-то меня не особо пугают угрозы от человека, только что пришедшего в тату-салон и в последний момент зассавшего делать то, зачем, собственно, туда ходят.

Она, кривляясь, показала ему язык и ухмыльнулась, наблюдая, как лучший друг ерзает на стуле, моментально становясь пунцовым. Волосы у него от природы были светлыми, а кожа — бледной, поэтому краснел Хиттори всегда быстро и ярко. Казума поспешно отхлебнул капучино из чашки, надеясь скрыть неловкость, но не рассчитал глоток и тут же закашлялся.

— Вот горе, ну, — беззлобно посетовала Рэн, привставая, чтобы похлопать его по спине и заодно передвинуть на безопасное место лежащий перед ним набросок рисунка, который Казума бездумно чертил все то время, что они сидели в кафе. Жаль будет, если он его заплюет или забрызгает кофе — рисунок получался красивым, и Каз вполне мог захотеть использовать его позже для новой манги, которую недавно начал рисовать.

— У меня сложные отношения с иголками! — возмущенно ответил ей Казума, наконец прокашлявшись и вытирая заслезившиеся карие глаза. — Я для того и взял тебя с собой, язва. Моральная поддержка, слыхала?

— Неа, не знаем такого, — зевнула Рэн, вновь неэстетично расплываясь поверх столика. — Да и вообще, Каз, ну нафига тебе эта татуха?

Сидящий напротив парень нахмурился, поджал тонкие губы, отбивая покрытыми грифельными пятнами пальцами незамысловатую дробь по стенке своей чашки.

— Сама знаешь, нафига, — буркнул он, упрямо не глядя на подругу.

Рэн тяжко вздохнула и неохотно села ровно, впрочем, тут же съезжая вниз по стулу и складывая руки на груди. Она покачала головой, глядя на мнущегося друга со смесью сочувствия и неодобрения во взгляде. Они с Казумой росли в одном приюте, пока его не усыновила бездетная пара на несколько лет раньше, чем Эйджи забрал из детдома ее саму. И все те годы, что они взрослели бок о бок, эта неуверенность в себе и заниженная самооценка становились для тощего и нескладного Казумы причиной множества издевательств со стороны других детей. А для Рэн они были причиной многочисленных наказаний от воспитателей, которые она хватала одно за другим — потому что без зазрения совести надирала зады его обидчикам.

— Знаю, и считаю, что это дурость, — с новым вздохом сообщила Рэн, сдувая фиолетовую челку и вздергивая одну густую бровь. — Если эта девица не хочет обратить на тебя внимание без татух, то нахер она тебе такая нужна.

Зазноба Казумы из агентства, которое взялось печатать мангу молодого, пока что еще никому не известного художника, вызывала у Рэн раздражение и негодование. Она считала, что Каз достоин лучшего, чем какая-то расфуфыренная телка, оценивающая людей исключительно по «крутости» и мужественности их внешнего вида. Возможно, Рэн так думала потому, что привыкла защищать Казуму — несмотря на то, что они были одного возраста, и девчонкой из них двоих была, вообще-то, именно она, хотя о последнем временами слишком легко было забыть. А еще, может быть, потому, что внешний вид самой Рэн всегда был максимально далек от крутости и женственности, и она частенько сталкивалась с предвзятостью людей, имевших дурную привычку встречать других по одежке.

— Не выражайся, — цокнул языком Казума, теребя пальцами незаконченный рисунок рядом со своей чашкой. — И вообще, я знаю, что делаю.

— Ага? — еще сильнее выгнула бровь Рэн, расплываясь в скептической ухмылке. — А кто сейчас позорно удрал прямо из-под рук тату-мастера? А кому потом пришлось битый час перед этим тату-мастером рассыпаться в извинениях? Спойлер: это были разные люди.

— Подумаешь: ну поизвинялась ты немного перед незнакомым человеком, не помрешь от этого, — проворчал Казума, на всякий случай отъезжая на стуле подальше от столика и недобро сощурившейся Рэн. — Слушай, вот если бы ты тоже набила татуху со мной за компанию, я бы точно не дал деру. Зуб даю!

— Не, — отмахнулась Рэн, отхлебывая латте из своей чашки. Недовольно поморщилась — подозрение, что бариста забыл налить в кофе заказанный и оплаченный ореховый сироп, крепло с каждым новым глотком. — Эти штуки точно не для меня. Ты ж меня знаешь: она мне через неделю надоест и будет дико выбешивать.

— Так сделай то, что тебе точно никогда не разонравится, — не отставал Казума. — И на том месте, где сама нечасто будешь ее видеть. — Неожиданно просияв, как пять йен, начищенные до блеска перед подношением божеству, парень с энтузиазмом навалился на стол, насквозь пробивая искрометной улыбкой броню скепсиса Рэн. — О, придумал! Набей круассан на пузе?

Рэн неэлегантно хрюкнула в чашку, едва сама не подавившись, и засмеялась.

— Я лучше набью пузо круассаном, — доверительно сообщила она, красноречиво подвигая к себе стоявшую между ними тарелку с упомянутой выпечкой.

Вот только заветный круассан так и не успел даже коснуться ее губ: Рэн зависла с поднесенной ко рту булочкой, встревоженно глядя на внезапно замершего Казуму, который уставился куда-то за ее плечо, нехорошо хмурясь.

— Что… — начала было она, но Казума перебил ее.

— Посмотри-ка вон туда, — велел он, указывая пальцем ей за спину.

Рэн послушно развернулась на стуле и принялась прочесывать взглядом заданное направление. С балкончика третьего этажа торгового центра, где располагалось это кафе, отлично просматривался забитый людьми променад шоппинг-молла, по которому туда-сюда сновали покупатели, ныряющие и выныривающие из многочисленных магазинов и бутиков. Впрочем, посетители торгового центра мало интересовали Рэн: она быстро поняла, на кого указывал ее друг.

Темноволосую вихрастую макушку Рэн узнала сразу же, как и тощее тельце в потрепанных шортах и застиранной футболке.

— Акио, — с усталым вздохом констатировала Рэн, с подозрением щурясь на шныряющего по этажу ТРЦ мальчишку.

— Думаешь, опять сбежал? — без тени улыбки предположил Казума.

Рэн даже отвечать не стала. Одиннадцатилетний Акио являл собою костлявые сто десять сантиметров мальчишеского очарования и ходячих проблем. Он побил рекорд самой Рэн по сбеганию из детдома и встревал в неприятности с такой завидной частотой и регулярностью, что все ее былые хулиганские подвиги попросту меркли в сравнении. Рэн и Казума частенько наведывались в детдом, из которого оба счастливо смогли выйти не беспризорными отбросами общества, а членами своих новых семей. К сожалению, не всем детишкам в приюте удача улыбнулась так же добро, как им двоим.

Поэтому они оба, не сговариваясь, проводили много времени с маленькими обитателями приюта. Казума учил мелких сорванцов рисовать, а Рэн, поступив в полицейскую академию, с энтузиазмом показывала девочкам базовые приемы самозащиты — втайне от воспитателей, не поощрявших передачу такого рода знаний детям. Вот уже два года как у них обоих начали появляться собственные деньги: у Казумы — вырученные за продажу своих артов в интернете, у Рэн — зарплата с ее подработки в веломастерской. Львиную долю своих доходов оба жертвовали на нужды детишек из приюта.

Акио очень быстро пробил путь к сердцам Казумы и Рэн неудержимым, по-детскому дерзким обаянием — однако симпатия к пацаненку не мешала обоим понимать: мальчишка действительно проблемный. Рэн частенько шутила, что когда станет полноправным полицейским, Акио будет постоянным клиентом у нее в участке. Она, конечно же, улыбалась, пугая мальчугана такими раскладами, но в глубине души с тревогой понимала, что доли шутки в этой шутке — кот наплакал. Если Акио не возьмется за ум, в будущем его ждут большие проблемы.

И как раз сейчас он этот неутешительный прогноз оправдывал. На глазах застывших Рэн и Казумы, Акио подбирался к двоим прогуливающимся по шоппинг-моллу парням — и не нужно было быть гением, чтобы понять, с какой целью пацаненок хвостиком увязался за стильно и недешево одетыми молодыми людьми.

— Да еб твою мать, — прошипела Рэн сквозь стиснутые зубы, с громким скрипом отодвигая свой стул и решительно устремляясь к выходу из кафе.

Она не остановилась, услышав тревожный оклик Казумы — друг задержался, чтобы расплатиться за их кофе и круассаны, и Рэн мысленно извинилась перед ним за свой побег, но на счету была каждая секунда. Акио, эта бестолковая малолетняя сопля, как пить дать собирался обчистить карманы тех парней: в этом сомнений не было, Рэн прекрасно видела, что он задумал. И допустить этого ни в коем случае нельзя. Акио не знал, что им заинтересовалась пара, несколько лет назад потерявшая ребенка. Заместительница заведующего приютом проболталась об этом Рэн в ее последний визит и даже показала досье потенциальных приемных родителей. А Рэн после этого пробила их по полицейской базе у себя в академии. Они действительно были хорошими людьми.

 люди зачастую хотели усыновить 

Проблемное поведение и многочисленные побеги уже бросали тень на личное дело Акио в детдоме, — а ведь эта пара все равно заинтересовалась им. Но если помимо мелкого хулиганства в досье мальчика появятся еще и кражи, а вместе с ними — и дело в полиции, то его шансы на усыновление устрашающе быстро стремились к нулю. Рэн хорошо понимала: чем дольше мальчишка будет в приюте, лишенный настоящей родительской заботы и, когда нужно — строгости, тем меньше надежды, что его будущее еще сможет вырулить на светлую сторону. И поэтому ей во что бы то ни стало нужно было перехватить тупоголового чертенка до того, как он успеет самому себе подсунуть грандиозную свинью.

Рэн должна была успеть. Обязана была успеть.

Когда она подбежала к месту происшествия, один из парней уже крепко держал в захвате худенькое запястье мальчика и смеривал нахохлившегося пацаненка холодным взглядом прищуренных глаз. А бестолочь Акио мертвой хваткой вцепился в вытянутый из чужого кармана бумажник, даже не думая его возвращать. Второй парень наблюдал эту сцену с какой-то очень дурацкой ухмылочкой на лице. Рэн затормозила возле них, едва не врезавшись во всех участников этого спектакля, — как раз вовремя, чтобы услышать, как держащий Акио за руку парень произносит спокойно-равнодушным голосом:

— Ну и обрадуются же твои родители, когда будут забирать тебя из полиции.

— Нет у меня родителей, мудак! — тут же ежиком ощетинился малолетний воришка.

— Сэр! — поспешно встряла запыхавшаяся Рэн, видя, как суровеет лицо держащего Акио парня и, стрельнув в мальчишку убийственным взглядом, приказывающим ему молчать, затараторила, пока жертва юного карманника не ответил на оскорбление: — Прошу вас, не вызывайте полицию. Я знаю этого мальчика. Он — один из детишек городского приюта, и если сейчас его заберут в поли…

— Че это за курпетух такой? — внезапно перебил ее второй парень, сопроводив свои слова тупейшим смешком и бесцеремонно разглядывая ее, как экспонат на выставке.

Рэн, до скрипа сцепившая зубы, чтобы не познакомить этого хама со своим внушительным запасом нелитературных эпитетов, перевела на него взбешенный взгляд и едва не фыркнула. Возможно, она и была далека от образа хрупкой изящной девы, но и этот придурок выглядел, как клоун: белобрысые патлы зачесаны назад — как будто он битый час стоял рожей в вентилятор, а потом намертво зафиксировал «прическу» то ли гелем, то ли лаком; спадающие на лоб две пряди выкрашены в розовый; отливающие алым глаза прячутся под белесыми, пугающе пушистыми ресницами, нижние веки эксцентрично подведены черным карандашом. Высоченная шпала, но хорошо сложен, одет в шорты и футболку с каким-то неразборчивым принтом вырвиглазного цвета, выражение лица совершенно дебильное. И вот это создание еще смеет ее оскорблять?

Этот хмырь продолжал лыбиться, беспардонно пялясь на Рэн, которая из последних сил старалась удержать язык за зубами и, скорее всего, выглядела сейчас так, будто ее одолел внезапный приступ запора, — поэтому она не сразу услышала явно искусственное покашливание первого парня, а затем и его брошенное приятелю небрежное:

Руку сердито сопящего Акио он, кстати, так и не выпустил. С трудом прервав битву взглядов с тупоголовым клоуном, Рэн вновь перевела внимание на стоящего перед ней молодого человека и впервые действительно на него посмотрела. А посмотрев, неожиданно для самой себя растерялась. Рэн никогда не страдала влюбчивостью и излишней впечатлительностью, с мальчишками она либо была своей в доску, либо дралась с ними, да и вообще — у нее в жизни были куда более важные дела, чем вздохи по всяким смазливым рожам. Но этот парень был действительно красавчиком, она могла объективно это признать, — как один из тех недостижимых айдолов и других знаменитостей, чьими лицами пестрели обложки модных журналов. Его волосы, выкрашенные в приглушенный рыжевато-алый цвет, спадали на бледное лицо косыми прядями, выгодно подчеркивая яркость глаз — зеленых, почти бирюзовых, и таких же насыщенных, как аквамариновое стекло в новых солнечных очках Рэн, примостившихся на ее фиолетовой макушке. И она неожиданно растеряла все слова, просто стоя перед ним с бестолково разинутым ртом, как вытащенный на берег карась. А красавчик тем временем сам открыл рот, и из него вышло следующее:

— Пусть попугаиха сначала закончит, что там хотела сказать про этого мелкого оборванца.

Радужная картинка перед глазами Рэн, до этого разукрашенная яркими цветами и ослепляющая невиданной доселе красотой, вдруг с неприятным, скрипящим треском покрылась уродливыми трещинами, с насмешкой показывая, что под красивой оберткой скрывалось что-то совсем уж неприглядное. С уколом все сильнее разрастающейся неприязни, Рэн помотала головой, сбрасывая наваждение, захлопнула рот, громко клацнув зубами, и недобро прищурилась, разглядывая длиннющие ресницы этого мерзкого красавчика — в голову закралось ехидное подозрение, что говнюк их красит.

Возможно, Рэн действительно выглядела излишне ярко с выкрашенными в фиолетовый цвет короткими волосами, одетая в дырявые джинсы и мешковатую футболку с эстетично-безумным принтом от любимой районной рок-группы, заполученную на недавнем концерте от самих исполнителей. Возможно, она была слишком далека от полагающейся девушке женственности — с ее слишком широкими плечами, отсутствием маникюра и макияжа, в футболке с мужского плеча. Возможно, ее ресницы казались неудачной пародией в сравнении с этими жуткими опахалами на глазах стоящего перед ней смазливого хмыря. Но называть ее попугаихой? Или как там сказал тупой дружок этого сноба? 

Рэн уже открыла было рот, чтобы вывалить на обидчика все, что она о нем думает, не стесняясь в выражениях, но тут ее взгляд упал на сердито пыхтящего Акио, чье костлявое запястье гадский красавчик с глазными опахалами продолжал сжимать в крепкой ладони. Свой бумажник он уже успел выдернуть из поцарапанных пальцев мальчишки. И тогда Рэн с трудом и усилием проглотила все возмущенные слова, которые хотела сказать, давясь ими, потому что она не имела права еще больше выводить из себя этого заносчивого типа — ради дурачка Акио и его будущего, которое сейчас было под угрозой.

— Сэр, как я уже сказала, этот мальчик из приюта, — выдавила она жутким, искусственно-вежливым тоном, от которого даже скулы свело. — У него сейчас очень непростой период, и я прошу вас отнестись к случившемуся с пониманием.

— Я должен отнестись с пониманием к тому, что какой-то чумазый беспризорник попытался меня обокрасть? — ледяным тоном осведомился парень, не отпуская Акио и вздергивая одну бровь с выражением бесящего превосходства.

— Он не беспризорник! — вырвалось у Рэн, но она тут же прокашлялась, заставляя себя понизить голос на пару тонов. — Я уже объяснила, что этот ребенок живет в детдоме. Если вы сейчас вызовете полицию и на него заведут дело, то его шансы попасть в хорошую семью значительно уменьшатся.

— И почему меня это должно волновать? — высокомерно уточнил красавчик, смеряя Рэн невпечатленным взглядом из-под этих жутких длиннющих ресниц.

Рэн с такой силой прикусила щеку изнутри, что почти отгрызла от нее кусок. Жесткая отповедь распирала горло, просясь наружу. Ей было мерзко от того, что вначале она посчитала этого козла красивым. Сейчас стоящий перед нею молодой человек начинал вызывать у Рэн все большее отвращение.

Часть 1

teamzero

Становиться телохранителем для звездного футболиста вовсе не входило в планы будущего офицера полиции Накамуры Рэн. Много чести: рисковать собой ради защиты такого заносчивого козла. А в том, что Итоши Саэ — натуральный козел, Рэн убедилась на собственном опыте. Только вот одного она не учла:

...ведь любовь — зла.

Blue Lock

Саэ Итоши/ОЖП

Рюсэй Шидо

Любовь — зла

Итоши Саэ всегда любил быть единственным хозяином своей жизни.

Итоши Саэ всегда легко принимал решения — даже самые тяжелые.

Итоши Саэ всегда сам строил свою судьбу и управлял всем, что происходило в ней. Он не был помешан на власти и контроле, вовсе нет: просто знание того, что его будущее зависит только от него, вселяло в него уверенность — как в себе, так и в этом будущем.

Именно поэтому решение обратиться в полицию далось ему — впервые за долгое время! — нелегко. Именно поэтому проклятые письма смогли так сильно выбить его из привычной налаженной колеи. Эти письма стали трещиной, прочерченной на его жизни кем-то, кого он даже не знал. Кем-то, кто пошатнул его контроль над этой жизнью; кем-то, разломавшим все, что было таким привычным и правильным.

Саэ с точностью до минуты помнил, когда именно это началось, когда пришло первое письмо — несмотря на то, что всей его бумажной корреспонденцией всегда занимался Джироланд. С родителями он уже давно поддерживал связь онлайн. Всегда только с родителями — брат предпочитал делать вид, что его не существует в те редкие моменты, когда Саэ подключался на семейный видео звонок.

Саэ это мало трогало — так он себе говорил.

Впрочем, сейчас у Рина уж точно стало куда меньше свободного времени, которое он мог бы потратить на жалкие попытки угнаться за братом вместо того, чтобы расти ради самого себя. Теперь он культивировал свои обиды, загоняя себя тренировками даже на коротких выходных, выделенных Блю Локом после завершения матча против молодежной сборной. Но для Рина это был матч против 

и никого больше. Итоши не слишком надеялся, что брат что-то понял по его завершении.

Да и вообще, Саэ не то чтобы интересовался тем, что происходит в упрямом котелке младшего — так он себе говорил.

Ни родители, ни, тем более, Рин ничего не знали о письмах.

Почти три недели назад. В среду. Первое из них пришло в среду, и Саэ мог с кристальной четкостью воскресить в памяти этот день. Он только что вернулся домой из Испании вместе с несколькими членами «Реала», давно желавшими посетить Японию. Так они могли совместить приятное с полезным: пожить в новой для себя стране, но и не прерывать тренировки — шестеро из одиннадцати игроков молодежной сборной клуба теперь находились в Японии и могли продолжать тренироваться неполным составом.

Уставший и вымотанный долгим перелетом, Саэ мечтал лишь о том, как примет душ и завалится в свою кровать, которая сейчас была желаннее любой супер-модели мира. Он даже не сразу отреагировал на оклик администратора в фойе жилого комплекса, где располагались его апартаменты. Окутанный туманом усталости, Саэ уже почти протянул палец к кнопке вызова лифта, когда запыхавшийся администратор наконец-то смог его нагнать.

Итоши уставился на него с недоумением, которое на его лице привычно выглядело скорее похожим на высокомерие. Саэ давно понял, насколько полезной и безопасной для него была такая линия поведения. Еще подростком оказавшись в чужой стране без родных, он быстро уяснил, что казаться другим людям высокомерным и неприступным — куда лучше, чем казаться испуганным, уставшим, или неуверенным в себе. Особенно, когда пытаешься стать лучшим среди лучших. А со временем это наигранное высокомерие незаметно перестало быть наигранным, превратившись в его неотъемлемую черту и намертво въевшись в характер.

Вот и сейчас администратор слегка стушевался от надменно-вопросительного зеленого взгляда под нетерпеливо заломленной бровью. Извинившись не менее десяти раз, мужчина с поклоном протянул Итоши тонкий конверт, на котором были напечатаны лишь его имя и адрес.

— Мою корреспонденцию забирает Джироланд Дабади, — с ноткой раздражения в голосе напомнил Саэ, не торопясь принимать непонятный конверт.

Наверняка там стандартная навязчивая реклама или очередные приглашения от конкурирующих клубов, не оставлявших попыток переманить к себе молодого футбольного гения. Саэ никогда не вникал в эту ерунду, оставляя своего менеджера разбираться с подобными глупостями самостоятельно. У Итоши были куда более важные дела, чем придумывание вежливых отказов алчным конкурентам. Сейчас, например, таким куда более важным делом были душ и кровать, с каждой новой минутой становившиеся почти навязчивой идеей, — а этот раздражающий клерк задерживал его своим дурацким заиканием.

— Дело в том, что это письмо велено передать строго вам в руки, господин Итоши, — мужественно стоял на своем администратор.

Упорный мужик. На бирке на лацкане его пиджака, скорее всего, было указано имя назойливого администратора, но Саэ было слишком лень вчитываться. Да он и не видел смысла запоминать имена и лица обслуживающего персонала в своем жилом комплексе — текучка здесь была бешеной, и люди менялись каждый день.

Нетерпеливо цокнув языком, Саэ выдернул конверт из рук администратора и с излишней силой ткнул пальцем в кнопку вызова лифта. Лимит его и так хромающей вежливости иссякал со скоростью света.

Оказавшись, наконец, в своей квартире, Саэ с раздражением отбросил дурацкий конверт на тумбочку в прихожей, откуда тот благополучно свалился, а затем и скрылся под небрежно припаркованным у стены чемоданом на колесиках. Итоши не глядя повесил куртку на крючок — она тут же сорвалась с него, спикировав прямиком на чемодан, а оттуда — на пол, но у него уже не осталось терпения, чтобы поднимать ее.

Так и оставив свои вещи неопрятной кучей в коридоре, Саэ наконец-то добрался до вожделенного душа, а затем и кровати, ласково принявшей его в свои теплые и мягкие объятия. Проснулся он поздним вечером, когда в квартире уже стало темно. Огни Токио отражались в панорамных окнах, заполняя спальню ненавязчивыми бликами и не давая темноте никакого шанса стать кромешной.

Выбравшись из кровати, Саэ еще около получаса вяло пофункционировал, бесцельно слоняясь по квартире в попытках избавиться от остатков сонливости и джетлага. Наконец он догадался заварить себе кофе и после первого же глотка почувствовал себя лучше. На самом деле, Саэ почувствовал себя настолько лучше, что даже решил не откладывать в долгий ящик распаковку чемодана, а заняться этим прямо сейчас.

Но, сдвинув чемодан с места, Саэ остановился, так и не донеся ко рту чашку с кофе и заторможенно моргая на сиротливо валяющийся на паркете конверт. Он и сам не понял, почему все же решил вскрыть его. Изменилось бы что-то, не сделай он этого? Если выбросил бы проклятый конверт, а еще лучше — сжег? Но Саэ сделал то, что сделал, — и это стало началом слишком неприятных перемен в его жизни.

В конверте оказался лишь сложенный втрое лист бумаги с единственным абзацем, выбитым на нем замысловатым шрифтом. И с каждым новым прочитанным словом Саэ начинало казаться, будто в его желудок кто-то засунул холодный клубок склизких, тошнотворно шебуршащихся червей.

Ты знаешь, как необычен цвет твоих глаз? Будто свежая листва весной, выкупанная в солнечном свете. Такие зеленые. Саэ, ты знаешь, какой цвет идеально сочетается с зеленым? 

. Твои глаза стали бы еще красивее, пропитанные кровью. Она стекала бы на радужку, пока глазное яблоко цеплялось бы волокнами нерва за разорванные мышцы в тот миг, когда мои пальцы вырывали бы эту зелень из твоей глазницы. Ты кричал бы, Саэ? О, ты кричал бы, да. Однажды я обязательно услышу твои крики. Увижу красное на зеленом. А ты никогда 

не увидишь больше ничего

— Что за… — пробормотал Саэ, с трудом шевеля вмиг онемевшими губами.

На автомате опустив руку, он тут же зашипел от боли и резко отпрыгнул в сторону — совсем забыл, что держал в этой руке чашку, и горячий кофе полился прямо на его ступни. В голове нарастал неприятный звон, свербящим зудом отбивающийся от барабанных перепонок. Какого черта? Что это за идиотский розыгрыш?

Как в тумане, Саэ обулся, не заметив, что натянул два разных кроссовка, и выскочил из квартиры, сминая лист в ощутимо подрагивающих пальцах. Казалось, что бумага жжется, будто сделанная из волокон крапивы, но Саэ не мог заставить себя выпустить этот проклятый листок из рук. Совершенно не заботясь о том, как выглядит — довольно безумно, к слову, в пижамных штанах, растянутой футболке, разномастных кроссовках, и со стоящими дыбом после сна волосами, — Итоши ураганом пронесся по коридору к лифту и ворвался в удивительно вовремя подъехавшую кабину, испугав своим внешним видом и перекошенным лицом сразу напрягшуюся мамочку с ребенком. Но Саэ даже не обратил на них внимания, — он вообще в этот момент ничего вокруг себя не видел, полностью погруженный в сумбурные мысли и нарастающее раздражение.

Выскочив из лифта, он решительно приблизился к стойке администратора — там сидел уже знакомый ему клерк, с легким испугом воззрившийся на взъерошенного и недружелюбно настроенного Итоши.

Саэ рассерженно нахмурился, глядя на озадаченного администратора. Раздражение в нем разгоралось все ярче, затмевая тревогу, вызванную отвратительным посланием.

— От кого это письмо? — не размениваясь на любезности, сразу же перешел к делу Саэ, сверля взглядом мужчину, чье лицо вытянулось в неподдельном недоумении.

В глаза неожиданно бросилась бирка на его пиджаке. Йори Аканэ. Так его звали, — почему-то теперь не так уж и лень было обратить внимание на имя другого человека.

— Я не могу этого знать, господин Итоши, — неуверенно, но с безукоризненной вежливостью ответил Йори Аканэ, поправляя круглые очки. — Имени отправителя на конверте не было и, к тому же, профессиональная этика не позволила бы мне…

— Кто его принес? — процедил сквозь зубы Саэ, перебивая администратора и хмурясь еще сильнее. Его пальцы смяли зажатый в них листок, порываясь собраться в тугой кулак.

Йори тоже слегка нахмурился, но тут же возвратил на лицо безупречно нейтральное выражение. Саэ смотрел на него сейчас сверху вниз, поскольку мужчина сидел на стуле, и со своей позиции видел редеющую шевелюру у него на темечке, — Йори пытался зачесывать туда волосы, стараясь оттянуть во времени момент появления проплешины. Какого хрена он вообще обращает сейчас внимание на эти мелочи? Саэ стиснул зубы в приступе раздражения, которое еще сильнее распаляла подступающая к горлу нервная тошнота.

— Его привез курьер, который всегда разносит документы и посылки в эту резиденцию, — с достоинством ответил администратор, еще сильнее выбешивая своим спокойствием Саэ, у которого уже буквально закипало все внутри. — Могу ли я еще чем-нибудь…

— В какой службе доставки работает этот курьер? — почти прорычал Саэ, теряя терпение.

Получив ответ и не озаботившись благодарностью, он быстро прошел назад к лифту, вновь распугивая соседей зверской гримасой на лице. Кожу покалывало, а зажатый в пальцах лист бумаги казался чем-то одушевленным и очень мерзким, — как отвратительное насекомое, готовое ужалить. Хотелось выбросить его как можно скорее и вымыть руки. Вернувшись в квартиру, Саэ ожесточенно скомкал листок и не глядя зашвырнул куда-то в сторону, параллельно уже набирая номер службы доставки, чей курьер и принес письмо.

Спустя полчаса разговоров с многочисленными менеджерами, происходивших на тонах разной степени повышенности, Саэ пришлось признать поражение: отследить отправителя оказалось невозможно — все зацепки вели в никуда. Ему будто призрак какой-то отправил эту мерзость. Но Саэ прекрасно понимал, что призраками тут и не пахнет. Это мог быть как очень жестокий розыгрыш, так и происки психованных фанатов, которых он успел повидать немало. Возможно, козни конкурирующих клубов, чьи приглашения Джироланд регулярно отклонял от его имени?

Налив себе выпить, Саэ начал постепенно успокаиваться, пока в какой-то момент не задремал прямо на диване, убаюканный бубнежом включенного телевизора.

Следующие несколько дней были наполнены привычной рутиной: тренировки, единственный звонок родителям, доставка еды из дорогих ресторанов. Сокомандники попытались вынудить его устроить им тур по городу на правах «местного», но Саэ безжалостно осадил их. Не собирался нянчиться с этой толпой парней, сдуревших от экзотики незнакомой им страны, — пусть найдут себе экскурсовода. Омерзительное письмо постепенно стиралось из памяти, и Саэ совсем успокоился, окончательно выбросив из головы неприятный инцидент.

До тех пор, пока не получил новое послание.

У них как раз закончилась утренняя тренировка, и Саэ, чувствуя приятную усталость в мышцах, даже не ощущал привычного раздражения от бесконечного трепа товарищей по команде. Вшестером они неторопливо шагали к выходу из громадного спортивного комплекса, где для их тренировок было забронировано отдельное поле, когда Саэ вдруг окликнула девушка администратор.

Тревожно знакомый конверт в ее руке он заметил еще до того, как администратор нагнала их. В кончиках пальцев разлился колючий холодок, а мышцы, так приятно расслабленные после интенсивной тренировки и контрастного душа, напряглись, будто пытаясь превратиться в дерево.

Администратор щебетала что-то нелепое и протягивала Саэ треклятый конверт, при этом томно поглядывая на него и жарко краснея, а он просто стоял, не шевелясь, и буравил отчаянно заигрывавшую с ним девушку неприязненно-раздраженным взглядом.

— Что, Итоши, поклонницы все прохода не дают? — усмехнулся итальянец Мару Бруно, их вратарь.

Раскосые глаза Мару глядели с понимающей насмешкой. Из-за его внешности мало кто мог распознать в нем иностранца — мать Бруно была родом из Японии, но сам он ни разу прежде здесь не бывал. В его семье совсем недавно произошла трагедия, в результате которой погибла его сестра. Это горе сильно выбило его из колеи, — но поездка на родину матери, казалось, влияла на Мару благотворно. Хотя на прошлой тренировке он вдруг, никому ничего не сказав, просто ушел с поля. Никто его не останавливал и следом не пошел, тактично предоставляя вратарю личное пространство. Вернулся он только к самому концу тренировки, бледный и с припухшими глазами, и все деликатно сделали вид, будто ничего не заметили. Саэ, зная о потере в его семье, ответил с куда меньшей долей яда, чем мог бы:

Мару добродушно хмыкнул, но его реплика положила начало бесконечным подтруниваниям остальных, поэтому Саэ не слишком вежливо выдернул конверт из рук пуще прежнего залившейся румянцем девушки и, не поблагодарив, зашагал к стойке ресепшена, отрывистым кивком приказав ей следовать за ним.

— Где твои манеры, Итоши! — хохотнул ему вдогонку форвард, испанец Мигель Рамирес, передергивая густыми бровями и игриво подмигивая девчонке администратору.

Общительный и прекрасно осведомленный о своих впечатляющих внешних данных, Мигель был тем еще ловеласом, за несколько дней, проведенных в Японии, уже успевшим сходить на три свидания с тремя разными девушками. О каждом свидании он порывался вывалить на команду такие интимные подробности, без которых каждый из них прекрасно обошелся бы. Саэ только раздраженно закатил глаза, не удостоив Рамиреса ответом, но прекрасно слышал, как парни переговариваются, посмеиваясь, — конечно же, обсуждали якобы любовное послание, свалившееся на полузащитника команды. Итоши в этот момент как никогда хотел, чтобы эти лоботрясы оказались правы, — но внутреннее чутье не давало обмануться. Конверт был абсолютно идентичным полученному несколько дней назад: такая же плотная, отдающая желтизной бумага, но на сей раз из подписи было только лишь его имя.

Когда администратор комплекса, воодушевленная его явно желанным вниманием, наконец смогла его догнать, Саэ смерил ее подозревающим взглядом. Холодок в его глазах, похоже, слегка отрезвил девушку, потому что она перестала томно поглядывать на него из-под густо накрашенных ресниц, слегка растерявшись.

— Кто принес этот конверт? — в лоб спросил ее Саэ, прищуривая глаза.

Девушка быстро-быстро заморгала, вытаращив на него круглые глазищи.

— П-простите? — переспросила она, окончательно отбросив свои глупые ужимки, которые на Итоши не работали от слова совсем.

— Вы глухая? Я, кажется, с вами уже перешел на японский, — скривился Саэ, нетерпеливо цокнув языком. Повторил едва ли не по слогам, будто для отсталого ребенка, заставляя девушку снова покраснеть, только на сей раз уже от смущения совсем другого рода: — Кто доставил это письмо?

— Я не знаю, — пролепетала администратор, вконец стушевавшись.

— Как это: вы не знаете? — продолжал наседать на нее Саэ, раздраженно встряхнув зажатым в руке конвертом.

— Я отходила… ну, мне пришлось отойти. Попудрить носик, — сбивчиво призналась девушка, неловко уставившись в пол, и Саэ с трудом сдержался, чтобы вновь не закатить глаза. У женщин что, язык отсохнет, если они просто прямо скажут, что ходили в туалет? — А когда я вернулась, этот конверт уже лежал сверху на всей остальной корреспонденции.

Саэ еще пару секунд молча сверлил ее взглядом, затем, не сказав больше ни слова, резко развернулся на пятках, скрипнув подошвами дорогих кроссовок по начищенному полу, и стремительно зашагал к выходу. Конверт буквально жег его пальцы, и Саэ до скрипа стиснул зубы. Какого черта? Происходящее бесило его неимоверно. Мелькнула мысль, что, возможно, ему стоило бы обратиться в полицию, но Саэ отмахнулся от нее. Его график и так был слишком загруженным, и для полицейских разбирательств в нем попросту не было места. К тому же он не считал эту чертовщину с отвратительными посланиями чем-то серьезным, хотя и было, безусловно, неприятно.

Сокомандники уже успели разойтись, и Саэ облегченно выдохнул. Привлекать еще больше внимания к этому письму он не хотел. На улице его уже ожидала машина со скучавшим за рулем Джироландом, который мигом встрепенулся, завидев своего подопечного.

Саэ молча нырнул на пассажирское сиденье и брезгливо зашвырнул конверт назад. Джироланд с недоумением проследил за этим движением, вопросительно приподнимая брови над красной оправой очков. Саэ лишь нахмурился еще сильнее, застегивая ремень безопасности.

— Так и будем собирать пыль на стоянке или поедем уже? — нетерпеливо бросил он вместо приветствия.

Джироланда его грубость не смутила — у менеджера уже давно выработался иммунитет к совершенно не фильтрующему свою речь футболисту. Дабади знал этого парня с тех пор, как тому едва исполнилось пятнадцать

, и за прошедшие пять лет успел неплохо его изучить, в какой-то момент даже проникнувшись к ершистому подопечному теплыми чувствами, отдаленно смахивавшими на отцовские. Итоши абсолютно точно не гнался за симпатией и благосклонностью других людей. Но Джироланд успел застать Саэ еще подростком, для которого вынужден был стать не только менеджером, но отчасти и почти родительской фигурой в другой стране, где у мальчика не было никого близкого. Поэтому он знал не понаслышке, что молодой человек, в которого этот мальчик вырос, может быть действительно приятной личностью, если приложит усилие. Другое дело, что прилагать усилия для того, чтобы быть приятной личностью, Итоши Саэ не торопился. Его и так все устраивало.

Сейчас же он, еще более угрюмый, чем обычно, откинул голову на подголовник своего сиденья, хмурясь на пролетающие за окном авто витрины магазинов. Джироланд специально заехал за ним сегодня, чтобы подвезти до дома, где они должны были, по настоянию менеджера, заняться изрядно накопившимися предложениями от различных брендов, желавших урвать не обделенную внешностью восходящую звезду футбола для представления их продукции. Джироланд настаивал, что им просто необходимо просмотреть все предложения и выбрать те, которые могут быть выгодны для репутации и медийного образа Итоши. Саэ же хотелось страдальчески застонать от одной мысли о многочасовом ковырянии в этих бумажках. Он, черт возьми, футболист, а не поп-айдол, о чем его менеджер, кажется, умудрился напрочь позабыть.

Джироланд либо действительно не замечал особо мрачного настроения Саэ, либо просто умело игнорировал его, совершенно не обижаясь на его односложные реплики и недружелюбное хмыканье в ответ на любые слова менеджера. Итоши продолжал думать о письме, которое все же предусмотрительно забрал с заднего сиденья, выходя из машины, — не хотел, чтобы его нашел Джироланд. Что за урод мог присылать ему подобную дичь? Если это не прекратится, придется все же делать что-то с этими «письмами счастья». Раздражение накатило на Саэ с новой силой. У него не было ни времени, ни желания разбираться с чем-то подобным. Он все же склонялся к тому, что это какой-то больной фанатский розыгрыш, и надеялся, что вся эта чертовщина просто прекратится. Как-нибудь. Без его участия.

Но этим надеждам не суждено было сбыться.

Едва войдя в квартиру, Саэ и Джироланд замерли на пороге, как вкопанные. Все вокруг было перевернуто вверх дном, будто по комнатам прошелся мини-ураган. Оправившись от первого потрясения, ставший смертельно серьезным Джироланд велел Саэ оставаться на месте, пока он обследует квартиру, но Итоши, ожидаемо, не послушал его, упрямо двинувшись следом.

В его дом явно кто-то вломился, но при этом сам замок на входной двери не был сломан. Очень чистая работа. Как ни странно, взломщик не вынес ничего ценного. Единственными пропавшими вещами оказались любимый свитер Саэ и несколько его детских фото. Это обстоятельство вызвало зудящее ощущение под кожей. Кому могли понадобиться его вещи, не имеющие никакой ценности, кроме личной? И зачем?

Все, происходящее дальше, размазалось в кашу из сдобренных туманом тревоги мыслей, от которых голова Саэ трещала по швам. Джироланд молниеносно переключился в режим «запасного родителя», как это называл про себя Итоши, и вызвал полицию, даже не подумав посоветоваться со своим подопечным, но Саэ, вдруг с неожиданной четкостью осознавший, что ситуация действительно серьезная и сама по себе теперь уж точно не рассосется, не протестовал. Более того, он с неохотой рассказал менеджеру о мерзком письме с угрозами. На побелевшее и вытянувшееся лицо ошарашенного Джироланда Саэ старался не смотреть — самому и так было тошно.

Новое послание перекочевало в руки полицейских — внутри действительно оказалось нечто похожее на первое письмо: нездоровые комплименты в сторону Саэ, приправленные пространными угрозами. Вскоре в квартире Итоши помимо патрульных объявились и два следователя. Он механически отвечал на их дотошные вопросы, пытаясь задавить выбивающее из колеи ощущение сюрреалистичности всего происходящего. Как будто ему снится сон, который все никак не закончится. Не просто сон, а настоящий кошмар, — а ведь прежде ему никогда в жизни не снились кошмары.

Весь привычный уклад жизни после этого, ожидаемо, пошел наперекосяк. Теперь Саэ повсюду сопровождал полицейский, а то и двое сразу, не давая ему и шагу ступить без постоянного надзора. Копы даже не думали скрывать, кто они такие, таскаясь следом за раздраженным до предела Саэ, иногда вообще в полицейской униформе, чем неизменно приковывали к нему настороженно-любопытные взгляды на улице, в кафе, в супермаркете — везде. Итоши ощущал себя лабораторной крысой, с которой не спускают глаз до конца эксперимента.

Хуже всего было то, что письма действительно продолжали приходить. Саэ перестал их читать, довольствуясь расплывчатым кратким содержанием от Джироланда («

Там не самые приятные вещи

»). Сам он не особо горел желанием еще больше портить себе настроение, которое теперь и так было стабильно ниже плинтуса. Ведущий расследование детектив Игараси попробовал было запретить ему ездить на тренировки, но тут уж Саэ взбунтовался, в полной мере показав нелегкий характер.

Постоянный полицейский конвой бесил его до скрипа в зубах. После проникновения в его квартиру — где в срочном порядке сменили замки, — таинственный сталкер не предпринимал никаких попыток нападения или чего-то подобного. Вообще ничего не происходило, если не брать в расчет регулярно поступавшие письма с различными вариациями нездоровых фантазий о том, как можно было бы изуродовать Итоши Саэ. Каждый раз письма попадали к адресату необъяснимым и неотслеживаемым образом: их перестали приносить курьеры, однако конверты продолжали регулярно появляться то у входной двери, то в почтовом ящике, то оказывались на стойке ресепшена, — но администраторы никогда не видели, кто именно их подбрасывал. Саэ решительно не понимал, на кой черт полиция дежурит у входа в жилой комплекс, если каждый раз эти мерзкие конверты все равно проскальзывают у них прямо перед носом.

Началась третья неделя расследования, а у полиции все еще не было никаких продвижений. Саэ исполнялся все большим презрением к служителям закона. Неужели так сложно отследить одного больного психа, подбрасывающего ему свои недоделанные письма с угрозами? Зато все новые полицейские конвоиры прилипали к нему, как банный лист, вынуждая Саэ то и дело выходить из себя и провоцировать скандалы с неимоверно бесящими его «телохранителями». О том, что телохранитель ему не нужен, детектив Игараси даже слушать не хотел. Предатель Джироланд в этом вопросе принял сторону следователя.

Правда, видя, как все больше буксует расследование, Дабади, с согласия Саэ, параллельно обратился к частному детективу, имевшему очень хорошую репутацию. Итоши становился все более дерганным и раздражительным, особенно в преддверии матча в составе молодежной сборной Японии против команды Блю Лока. Саэ действительно ждал этот матч, предвкушая что-то по-настоящему интересное, что могло бы взбодрить его и разбавить этот бесконечный стресс.

Ему стоило немалых усилий никак не показать, что в его жизни происходит полнейший пиздец. Впрочем, на время матча Саэ действительно удалось забыться, полностью погрузившись в игру. Противостояние с братом оттеснило за задний план все мысли и тревоги по поводу неуловимого преследователя.

Проигрыш не особо задел Саэ, потому что он изначально решил участвовать в этом матче не ради победы, — ему было действительно интересно посмотреть на то, что из себя представляют игроки секретного футбольного проекта. Да и успехи брата — или их отсутствие, — тоже хотелось оценить, хотя он никогда не давал этой мысли до конца оформиться в его голове. Взбодренный выбросом адреналина после завершения матча, Саэ даже не чувствовал привычного раздражения, когда недовольный полицейский в штатском, которому он категорически запретил сопровождать его внутрь спортивного комплекса, оттеснил проблемного подопечного к уже поджидающей их машине.

Саэ оказался настолько поглощен собственными впечатлениями и эмоциями от закончившегося матча, настолько взбудоражен неимоверным зарядом энергии, полученным во время этой напряженной, но действительно заставляющей закипать кровь игры, что любые тревоги о сталкере покинули его голову, вытесненные куда более приятными и волнующими мыслями.

Вот только эта эйфория и передышка от постоянного внутреннего напряжения не продлились слишком долго. Потому что сталкер умудрился подгадать самый неподходящий момент, чтобы вновь напомнить о себе.

Саэ получил новое послание. Правда, на этот раз оно ломало весь установившийся порядок, — это не был ставший уже привычным конверт с выбитым на нем его именем. Саэ очень долго буравил хмурым взглядом непрочитанное письмо от скрытого отправителя в своей электронной почте. Он должен был немедленно сообщить о новой улике следователю. Даже открывать этот имейл — первое 

 письмо за прошедшие неполные три недели, — самостоятельно не должен был. Может, эта новая зацепка смогла бы помочь зашедшему в тупик следствию.

Саэ скрипнул зубами, кривя губы в презрительной гримасе. Расследование 

 не продвинулось за все то время, что его жизнь скоростными темпами переворачивалась с ног на голову. Необъяснимая решимость завладела им, ускоряя пульс и придавая уверенности. Саэ не хотел думать о доле нездорового любопытства, которое вынудило его все же открыть этот тревожный имейл.

Затаив дыхание и не давая самому себе шанса отступить, Саэ решительно запустил полученный от неизвестного отправителя аудио файл.

— Должно быть, ты хочешь узнать, кто я, Саэ? Конечно же, ты хочешь. Давай сыграем в игру. Я оставлю для тебя зацепку, разгадать которую сможешь только ты. И если ты действительно поймешь, 

, а после этого все равно захочешь сдать меня полиции, я не стану тебе мешать. Мой подарок будет ждать тебя на третьем этаже торгового центра в Сибуя, возле третьего павильона. Послезавтра. Сделаем это нашим маленьким секретом, а, Саэ? Докажи, что на самом деле чего-то стоишь, фальшивый гений.

Механический, искусственно измененный голос продолжал отбиваться гудящим эхом от стен комнаты даже после окончания записи. Саэ стоял над ноутбуком, уперевшись в стол побелевшими ладонями, и до скрипа сжимал зубы, буравя мрачным взглядом экран. В его голове вихрился целый рой раздерганных мыслей, ни одна из которых не могла похвастать разумностью. Потому что Саэ на полном серьезе обдумывал вариант отправиться в торговый центр послезавтра.

Любовь — зла

Содержание

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Комментарии (0)