Говорят, что зимы в Российской империи самые суровые и беспощадные…

Соглашается Лэйн, что зима здесь не просто холодная — она всепроникающая: живущая в стенах домов, прячущаяся в складках тканей, забирающая тепло дыхания.

Особенно согласна Лэйн в те моменты, когда ей приходится выбираться из-под пуховых одеял ещё до того, как взошло солнце; когда она дрожит, стоя посреди холодной спальни, а огонь в камине давно угас, оставив в воздухе лишь слабый запах золы; когда служанка в полумраке помогает ей умыться в студеной воде и справиться с дневным туалетом.

Позволяет служанке надевать на себя бесконечные слои одежды — сперва тонкую рубашку из батиста, затем шерстяную нижнюю юбку и ещё одну, на этот раз шёлковую, с утеплённой подкладкой. Терпит, когда корсет затягивается плотно, подобно стальным обручам вокруг бочек, а сорочка с воротником-стойкой застёгивается под самое горло.

Едва может выдохнуть, когда оказывается в суконном платье глубокого винного цвета с широкими рукавами и меховой оторочкой, и, вздыхая, надевает поверх него тяжёлый тёмно-синий бархатный доломан 

 с каракулевым воротником, застёгиваемый на серебряные пуговицы. Не забывает о меховой шапочке, платке и рукавицах.

Но стоит ей переступить порог гостиницы, как морозный воздух жалит щёки и нос, пробирается сквозь слои одежды, и, едва Лэйн выдыхает, её слова превращаются в лёгкий белый пар.

Она встала так рано не по прихоти. Сегодня ей нужно попасть в один из филиалов Императорского архива. Она прекрасно понимает, что в залах, открытых для публичного пользования, не найдёт того, что ищет. Но ей нужно сделать видимость, сыграть свою роль.

…то, что способно помочь ей расшифровать одну книгу.

Книгу, о которой она не знает почти ничего, кроме того, что её страницам не менее сотни лет. Книгу, чьи символы она может разобрать так же, как дитя разбирает первые буквы алфавита. Книгу, с которой связана её единственная надежда вспомнить, кто она такая.

Лэйн не помнит, откуда взялись её знания криптографии. Не знает, почему чувствует себя так, словно уже держала в руках эти древние страницы когда-то раньше. Единственное, что у неё есть — это задания. Письма, приходящие регулярно, в которых нет ничего лишнего, только указания: куда идти, что искать, какую работу выполнять.

И тот, кто присылает их.

Человек, которого она называет своим 

Не знает Лэйн, кто он на самом деле.

Уверена, что имя, которым он называет себя, не настоящее. Но он знает Лэйн. Знает, где её искать, знает, что ей нужно для выживания. Уже несколько лет Лэйн живет именно так, получая от него деньги, жильё, а главное — новые задания. И не может она отказать ему, потому что в этом всем… заключался смысл её жизни.

Каждый раз, отправляясь в новую поездку, расшифровывая новую страницу, Лэйн надеется, что ответы уже близко, что скоро она вспомнит, кем была до того, как проснулась в полном забытьи.

Потому что три года назад Лэйн очнулась в госпитале на окраине Парижа — без имени, без прошлого, без единой нити, ведущей к тому, кем она была.

Доктор сказал, что её нашли ночью на улице. Она была без сознания, и никто не знал, сколько времени провела на холоде.

Не знала, где родилась, кто были её родители, какие улицы когда-то называла домом…

Первые недели после пробуждения прошли как в тумане — она пыталась вспомнить хоть что-то, зацепиться за мельчайшую деталь. Но память оставалась глуха к её мольбам.

И тогда Лэйн начала замечать другое.

Она не чувствовала острого страха перед неизвестностью, не ощущала настоящей тревоги от того, что её жизнь началась с чистого листа. Скорее — странное гнетущее безразличие.

просто пришел к ней, предложил защиту, дал первое задание — расшифровать небольшую рукопись XVII века, найденную в итальянском монастыре, — Лэйн приняла это без удивления. Она просто знала, что должна это сделать. Потому что… а что ещё ей оставалось?

Так и началась новая жизнь Лэйн — из поездки в поездку, от одной расшифрованной рукописи к другой.

И теперь судьба привела её сюда.

Город в заснеженной Сибири.

Естественно, сперва они прибыли в Петербург.

Ведь таков был порядок вещей. Сначала столица, затем — провинция. Лэйн и её покровитель представились обществу как отец и дочь — семья богатых промышленников из Америки. Буржуа с капиталом и связями, но без титулов.

Таких, как они, дворянство презирало, но, увы, было вынуждено принимать. Империя жила на их деньги: железные дороги, текстильные мануфактуры, угольные шахты — всё это теперь принадлежало купцам и заводчикам, людям, чей род едва ли мог похвастаться вековой историей, но чьи банковские счета были значимее титульных грамот.

И они прибыли как нельзя вовремя.

Декабрь. Начало бального сезона.

Кому-то это сулило месяцы нескончаемых празднеств, блеск свечей и бриллиантов, волнующие прикосновения в вальсе, долгожданные предложения руки и сердца. Для Лэйн это означало лишь одно — скуку.

Если бы ей было хоть немного не всё равно, если бы она не относилась с таким апатичным безразличием к методам, которые её покровитель считает нужным использовать, Лэйн, возможно, выказала свое несогласие. Сказала, что предпочла бы роль гувернантки или компаньонки. Занять положение почти прислуги, не привлекать внимание, но получить доступ к нужным им домам. Было бы быстрее. Было бы проще.

Но её покровитель знает больше, чем она.

— Мужчины довольно примитивные создания, Лэйн, — часто повторяет он с лёгкой насмешкой. — Вскружи им голову, пусть ослепнут от страсти — и делай своё дело. Оставайся трезвой и думай о поставленной задаче.

Лэйн оставаться трезвой было нетрудно.

О, как же это было просто… совсем не чувствовать ничего.

Особенно в те мгновения, когда жадные нетерпеливые руки пробираются под её юбки, торопливо раздвигая дорогие кружева. Когда ледяные пальцы стягивают шнуровку корсета, оставляя на ее коже красные следы. Когда ей ночами приходится утопать в мягких перинах господских спален, а утром, натягивая вуаль, покидать поместье. Когда её усаживают на тяжёлые дубовые столы, обитые зелёным сукном, и без лишних слов берут прямо в прокуренных кабинетах, где пахнет чернилами, кожаными переплётами и мужским самодовольством.

Ни отвращения, ни гнева, ни унижения. Просто пустоту.

И всё же она считала, что, будучи гувернанткой, могла бы легко попасть в благородную семью и раздвигать ноги перед нужными людьми быстрее и без ненужных игр.

Но теперь ей приходилось играть в «святую невинность». Быть благовоспитанной, скромной, недоступной — и оттого ещё более желанной.

Почти так же сильно, как и высший петербургский свет.

О, Петербург встретил её нерадушно.

Безупречные манеры и безукоризненный гардероб не спасали. Её одевали по последней парижской моде — в бархат и шёлк, в корсеты, что не давали дышать, в платья, расшитые крошечными стеклянными бусинами, сияющими в свете свечей. Золотые нити, тончайшие кружева, нарядные перчатки до локтей. И всё же, всё же…

, выставленной напоказ, словно диковинка из-за границы, привезённая в столицу для забавы.

Сквозь любезные улыбки она слышала смешки: «американка», «выскочка», «nouveau riche» 

Светские дамы — надменно-презрительные. Их дочери — жадные до сплетен.

Матроны с настороженной улыбкой интересовались: 

«Так кто же её мать? Действительно ли покойница? А отец… промышленник, да? И что за капиталы, позвольте узнать?»

Девицы же, те были просто невыносимы. Лэйн они донимали вечно: болтовнёй, хихиканьем, бесконечными вопросами. Какой цвет она предпочитает? Кто из мужчин кажется ей самым привлекательным? И, разумеется, почему она так холодна ко всем своим ухажёрам?

От безусых юнкеров, горящих мальчишеским восторгом, до старых помещиков с дряблыми руками и потными ладонями. Они находили «мисс Лэйн» необычной, загадочной. Им нравилась её сдержанность и невозмутимость. Никто и не догадывался, что уже очень давно нет в ней ни гордости, ни целомудрия — только равнодушие.

Она ненавидела эти балы.

Она ненавидела наряжаться. Ненавидела, как служанки кружат вокруг неё, затягивают корсет, укладывают волосы, поправляют тонкие кружева на рукавах платья. Всё это было обременительно, раздражающе пусто, бессмысленно. Атласные юбки, переливающиеся в свете свечей, бриллианты в ушах, ее образ, доведённый до совершенства искусными руками швей, — весь этот фарс был ей противен.

Лэйн ненавидела быть в центре внимания. Она ловила на себе взгляды женщин — одни завистливые, другие презрительные, третьи просто любопытные. Мужчины же смотрели 

, но их интерес не доставлял ей ни малейшего удовольствия. Её покровитель мог сколько угодно твердить о мужской примитивности, но в этих людях не было даже той самой страсти, о которой он говорил.

Не видела смысла в этих разговорах, в любезных улыбках, в притворном дружелюбии. Все эти люди — титулованные князья, богачи, генералы, гвардейцы, их жёны, дочери, матери — не значили для неё ничего. Они были лишь фоном, чем-то временным, пустым.

Потому что Лэйн знала: как только она достигнет своей цели, как только попадёт в секретный архив, где хранятся летописи, найденные в разрушенном монастыре в глухой Сибири, — всё это останется позади. Петербургские балы, приглушённый свет люстр, скрип полированных половиц, золотые эполетные шнуры, лживые комплименты, поцелуи на перчатках — всё это исчезнет, развеется, сотрётся, будто никогда и не существовало.

Но ехала снова и снова.

Потому что в этой бесконечной череде бессмысленных вечеров был один человек.

— Давно ж он не был в свете…

Сначала Лэйн слышит его приближение: лёгкое придыхание юных девиц, их нетерпеливый шёпот. Затем ощущает перемену в воздухе — искры напряжения, предвкушение.

И уж только после видит его.

Молодой мужчина. Сорок лет, а выглядит моложе — его не сломали ни войны, ни битвы. Напротив, придали облику нечто хищное, нечто непреклонное. Правильные черты лица, высокие скулы, прямая линия носа. Тёмные волосы коротко подстрижены. Но главное — глаза.

Яркие, почти ледяные голубые глаза.

И шрам — тонкий, но заметный, проходящий над верхней губой, придающий лицу ещё большую мужественность.

Человек, которому выдали генеральское звание в столь молодом возрасте, что это стало предметом обсуждения. Самый юный генерал империи. Впервые за долгие месяцы он вышел в свет.

Отмечает про себя Лэйн, что ни на ком форма не сидит так идеально, как на нём.

Безукоризненный мундир офицера: глубокий чёрный цвет, отливающий бархатом, золотые эполеты, идеально выглаженный китель, подчёркивающий силу широких плеч. Сапоги начищены до зеркального блеска, портупея затянута ровно настолько, чтобы напоминать: этот человек привык к дисциплине, привык к власти.

Лэйн впервые за три года…

Это невозможно. Она не могла 

Скорее, впервые за три года подумалось ей… что она не будет против… если…

…почувствует его властные сильные руки под своими юбками.

…вздохнет свободнее, когда его ловкие пальцы ослабят шнуровку корсета.

…ощутит холод простыней, прежде чем отогреться в его объятиях.

…он одним движением руки смахнет все со своего стола, чтобы ничто не мешало уложить ее поверх зеленого сукна.

Лэйн совсем не против…

В этот момент её рука чуть сжимается, пальцы словно забывают, что держат хрупкое стекло. Бокал с шампанским срывается вниз и разбивается.

Блеск разлетевшихся осколков.

Гул в зале стих на мгновение.

И встречается взглядом с ним.

Дмитрий, замечая её, кажется, переводит дыхание.

— Будьте осторожны, мисс, не пораньтесь.

Но обращается к ней вовсе не генерал.

Предстает перед ней другой мужчина. Молодой, привлекательный, с той элегантной внешностью, что сразу выдаёт аристократа. Светлые волосы уложены с небрежной аккуратностью, словно ветер пробежался по ним, но не осмелился испортить. Светло-голубые глаза с доброжелательным, чуть ироничным прищуром. На его лице играет мягкая загадочная полуулыбка, словно он знает нечто важное, но не спешит этим делиться.

Санктъ-Петербургъ

Sturmvogel999

Devi Gan

— Что что это? — Лэйн, не отрываясь, смотрела на представшее перед ней зрелище.

— Масленица, — коротко пояснил Дмитрий.

— Масли…?

— Блинная ярмарка, — терпеливо поправил он.

Клуб Романтики: Секрет небес: Реквием

Лэйн/Дмитрий

Борис Романов

Каин

Масленица въ городѣ ​Ротковъ

ru-maslenica-v-gorodѣ-​rotkov-sturmvogel999-beta-devi-gan

Публичный архив Роткова располагался в старом каменном здании с массивными колоннами у входа. Внутри пахло пылью, пожелтевшей бумагой и воском свечей. Высокие дубовые стеллажи уходили под потолок, заваленные фолиантами и архивными свитками. Узкие окна пропускали тусклый свет, создавая полумрак, но в углах зала горели керосиновые лампы, придавая помещению мягкое золотистое освещение. Пол был выложен старым деревянным паркетом, местами скрипевшим под ногами, а в центре зала стояли тяжёлые столы с резными ножками, за которыми местные чиновники и исследователи листали бумаги.

Лэйн сидела за одним из таких столов, делая вид, что изучает исторический документ о каком-то уездном городке этой губернии. В зале было тепло, и после мороза её пальцы медленно отогревались, пока она пила горячий чай из поданного ей офицером стакана с подстаканником. Чай был простым, крепким, рядом на столе стояла тарелка с сушками. Молоденький офицер, заведующий архивом, с улыбкой поставил перед ней это скромное угощение, смущённо отступил и направился по своим делам.

Лэйн жевала сушку и делала осторожные глотки дымящегося чая. Жевала и думала о своей репутации.

«Уж не ясно, кто за кем влачится! То ли князь за американкой, а она — за генералом, то ли оба положили на иностранку глаз!»

Слухи приблизительно такого толка витали в столичных салонах.

Прошла всего неделя с тех пор, как она покинула Санкт-Петербург и прибыла в Ротков. И за эти семь дней она почти не виделась с князем Борисом. Формально она поселилась в лучшей гостинице города, якобы со своим отцом, который прибыл осмотреть здешние прииски по добыче золота. Но если покровитель и был здесь, он не счёл нужным показываться ей.

Ротков нравился ей больше, чем Петербург. В этом старом городе было что-то… спокойное. По утрам улицы были полны людей в тулупах и сапогах, а воздух пах дровами.

Местные уважали генерала Островского — она слышала это в разговорах. Говорили, что при нём город расцвёл: появились новые мостовые, был построен госпиталь для солдат и благоустроен рынок.

«Потому что великий князь не скупится на бюджеты, а генерал Островский не кладёт ничего себе в карман».

Допив чай, Лэйн засобиралась — время близилось к обеду, а она так ничего полезного и не сделала за день. Она потянулась за своим бархатным доломаном, но не успела — кто-то опередил её. Все тот же молоденький офицер-архивариус неловко подал ей одежду, но оступился и упал.

— Вы всегда заставляете мужчин падать к вашим ногам? — раздался знакомый низкий голос.

Она не слышала его уже неделю, и оттого её сердце пропустило удар. И только из-за этого.

— Доброго дня, Дмитрий Саныч, — произнесла Лэйн с лёгкой улыбкой, обращаясь к нему так, как это делали офицеры.

Генерал Островский стоял перед ней в идеально сидящем военном мундире и в начищенных сапогах. Его лицо, обветренное сибирским холодом, хранило непроницаемое выражение, но в глазах плескалось что-то острое — насмешка или, может быть, интерес.

Они смотрели друг на друга. Уперто. Настойчиво.

— Поручик, вы свободны, — коротко бросил генерал, не отводя от девушки взгляда.

Дмитрий смотрел на Лэйн с едва заметной усмешкой, с какой наблюдают за существом, которое их забавляет, но с которым все же стоит держаться настороже.

— Что же вы, мисс, гуляете без компаньонки?

Лэйн демонстративно поправила перчатку, словно и не удивилась такому вопросу.

— А что же ваш папенька? Не сопровождает вас?

— Мой отец занят своими делами, да и не приучена я ходить под надзором, — ответила она с ухмылкой, пробежав взглядом по его лицу, словно оценивая, какие слова вызовут в нем раздражение, — к тому же привыкла наслаждаться своим обществом.

Дмитрий склонил голову в сторону, чуть прищурившись.

— Благородные барышни…

Лэйн перебила прежде, чем он успел закончить.

— Так я же не благородная… Дмитрий… Саныч.

То, как она произнесла его имя. С придыханием, томно. Заставило треснуть маску холодности и отстраненности, которую генерал носил не снимая. Всего на миг. Но он быстро взял себя в руки, лишь чуть глубже вдохнув. В светлом помещении его глаза казались отчего-то темнее, и Лэйн не могла разобрать, что именно в них промелькнуло — раздражение или любопытство.

Дмитрий медленно осмотрел ее, заметив легкий румянец. Щеки Лэйн раскраснелись: то ли оттого, что в архиве исправно топили, то ли от пристального взгляда генерала.

Лэйн сделала легкий жест в сторону выхода.

Дмитрий не торопясь подошел к окну, раздвинул штору и взглянул на улицу. Морозное солнце отражалось в сугробах, а прохожие, кутаясь в воротники тулупов, спешили по своим делам.

— Не вижу вашего извозчика.

Генерал приподнял бровь, и на его лице мелькнуло легкое изумление.

— Мои сани у входа. Я вас отвезу, — распорядился он, снова поворачиваясь к ней. — Вы же позволите… насладиться вашим обществом.

Он смотрел на нее, не скрываясь, в упор. В этом взгляде было что-то почти ленивое, но вместе с тем — испытующее. Как будто он знал, что она согласится.

Лэйн склонила голову набок, разглядывая его, без смущения или страха, словно обдумывая предложение.

Дмитрий подал Лэйн руку, помогая ей подняться в сани. Взяв ее за локоть, он поддержал уверенно, но сдержанно, как и подобает военному. Лэйн почувствовала силу его руки даже сквозь перчатки, а холодный воздух только усилил остроту момента.

Сев на место, ощутила плотную спинку саней. Дмитрий, не теряя времени, накрыл ее и свои колени тяжелой меховой накидкой, пропитанной морозной свежестью.

Лэйн невольно позволила себе вздохнуть чуть глубже, улавливая тепло, исходящее от сидящего рядом генерала. Неужто теперь ей улыбнулась удача?

Произойди это в Петербурге, и будь на ее месте другая барышня, уже бы шили ей подвенечное платье. В великосветском обществе подобные знаки внимания не проходят бесследно — слишком явно, слишком недвусмысленно. Но здесь, в Роткове, вдали от любопытных глаз и придворных сплетниц, генерал позволяет себе галантность.

Лошади рванули с места, звон бубенцов подхватил ветер, и городская улица поплыла мимо, укутанная в белый февральский свет.

Ротков был еще свеж от недавнего снегопада. Дома под покатыми крышами стояли, словно присевшие от тяжести сугробов, из труб лениво клубился дым. Прямые улицы тянулись вдаль, но не были пустынными — у трактиров курили трубки купцы, из лавок выходили закутанные в шали женщины, а солдаты шагали к казармам, оставляя на снегу четкие отпечатки сапог. Вдалеке виднелась церковь с темнеющим на солнце куполом, а неподалеку кто-то сколачивал соломенное чучело.

Дмитрий, щурясь от солнца, повернулся к ней:

— И как вы находите Ротков?

Лэйн ненадолго задумалась, скользя взглядом по крышам, сугробам, по людям, привыкшим к суровому климату, но не утратившим бодрости.

— Здесь тихо и размеренно. Как будто время течет иначе.

— И не кажется ли он вам провинциальным и скучным?

Лэйн чуть усмехнулась.

— Кто так считает, должно быть, живет однообразно и скучно. И место тут ни при чем.

Дмитрий резко вскинул бровь, повернувшись к ней с новым интересом.

— Первый раз говорите мне правду, — заметил он, заглядывая ей прямо в глаза.

Взгляд его был слишком пронзительным, слишком близким, и Лэйн вдруг стало жарко, хотя февральский ветер все еще хлестал в лицо.

— Делайте так почаще, — добавил генерал, и уголки его губ едва заметно дрогнули.

Лэйн отвернулась, чтобы перевести дух, и заметила, как пестрые краски замелькали вдалеке.

Впереди, на широкой городской площади, раскинулась ярмарка. Бревенчатые прилавки были украшены лоскутками и развевающимися на морозном ветру лентами. В торговых рядах толпились горожане. Мужчины в тулупах, а у женщин на плечи были накинуты расписные платки, а головы украшали кокошники. Над площадью клубился пар от самоваров, тянуло сладким дымком сбитня, пахло жареными блинами с медом и топленым маслом.

— Что что это? — Лэйн не отрываясь смотрела на представшее перед ней зрелище.

— Масленица, — коротко пояснил Дмитрий.

— Блинная ярмарка, — терпеливо поправил он.

— Блинная ярмарка? — переспросила она, с любопытством всматриваясь в движущиеся фигуры, в румяные лица торговок, громко зазывающих покупателей.

— Да, завтра последний день праздника, — Дмитрий сделал паузу, оценивая происходящее, а затем распорядился: — Иван, поворачивай на ярмарку.

Сани едва дёрнуло вправо, и Лэйн почувствовала, как их плечи столкнулись.

— А завтра — прощеное воскресенье, — добавил он, наклонившись чуть ближе к Лэйн.

— В каком смысле? — она взглянула на него, нахмурив брови.

— Ну, прощения просят за все. Это старая русская традиция.

— Старая русская традиция? — повторила она с ноткой удивления.

— Так точно. А послезавтра начинается Великий пост.

Сани мягко повернули, въезжая на людную площадь. Конский храп, звон бубенцов, смех, разноголосые выкрики сливались в пестрый шум. Под копытами лошадей хрустел снег.

Лэйн с интересом оглядывалась по сторонам, зачарованная яркими сценами.

Вот старик с длинной бородой размахивает пылающим факелом, жонглируя им под восторженные возгласы детворы. Чуть дальше музыканты в расписных кафтанах наяривают залихватскую мелодию на балалайках и гармошках. Вокруг них кружатся скоморохи, отплясывая вприсядку, их сапожки звонко отбивают ритм по утоптанному снегу.

— Как красиво! — восхитилась Лэйн. — Смотрите!

Дмитрий только усмехнулся, но посмотрел туда, куда указывала она.

— Смотрите, цыгане! — воскликнула Лэйн, заметив группу людей в ярких одеждах.

Женщины с распущенными черными волосами танцевали, бросая на зрителей лукавые взгляды, а мужчины громко пели, аккомпанируя себе на гитарах.

— Смотрите! Медведь! — ее голос стал еще более оживленным.

Посреди площади здоровенный бурый медведь, одетый в расшитую попону, вставал на задние лапы, кланялся и ловко переминался с лапы на лапу под дробный перестук бубна.

— А что они делают? — спросила она, наблюдая за толпой молодых парней, собравшихся у бочки с чем-то мутным, откуда они наливали себе небольшие кружки и пили залпом.

Дмитрий криво усмехнулся, глядя на этот народный обычай.

— Это национальная забава — распитие водки, — пояснил он с оттенком иронии. — Если вы что-то и должны знать об этой стране, так это то, что здесь звери пьют как люди, а люди пьют как звери.

— Ха! — засмеялась Лэйн. — У нас говорят «пьют как рыба»!

Тем временем сани плавно замедлили ход, колокольчик на дуге звякнул в последний раз, и кучер Иван ловко осадил лошадей. Дмитрий, словно и не задумываясь, соскочил на землю и, протянув руку, помог Лэйн спуститься. Его ладонь легко легла на её тонкую талию, и было это движение таким уверенным, что, казалось, будто делал он это всю жизнь. Лэйн удивилась, как естественно генерал это сделал, но ничего не сказала.

Они двинулись в гущу ярмарки, сквозь шумные ряды торговцев и горожан. В воздухе стоял густой запах дыма, пряностей и подрумяненного теста. Яркие полотняные шатры пестрили алыми, синими и золотыми цветами, торговые ряды ломились от товаров: здесь и расписные платки, и деревянные игрушки, и тульские самовары с витыми носиками.

Рядом визжали дети, упрашивая родителей пустить их на карусель, а огромный залитый солнцем помост с горками был облеплен веселящимся людом. Вдалеке играла гармошка, под нее несколько женщин в ярких сарафанах уже отплясывали, а рядом с ними цыгане распевали что-то зажигательное, а подолы их юбок звенели медными монетами.

Лэйн послушно шла за генералом, лишь иногда замедляя шаг, чтобы рассмотреть что-то поближе. Она так засмотрелась на лихих цыган, что чуть не врезалась в спину Дмитрия, когда он неожиданно остановился у прилавка.

Генерал кивнул торговке, дородной женщине в пуховой шали, которая ловко переворачивала блины сразу на нескольких сковородах. Тесто золотилось и подрумянивалось, и Лэйн, почувствовав аппетитный запах, внезапно осознала, как проголодалась. Она сглотнула, невольно проследив взглядом за движениями женщины, когда та наполняла готовые блины сладким творогом, подливала сверху мед и аккуратно сворачивала их в треугольники и мешочки.

Торговка подала две тарелки с дымящимися блинами. Дмитрий взял их и протянул одну Лэйн.

— Никогда не отказываю себе, если есть возможность поесть блинов, — признался он с легкой улыбкой.

Прежде чем взять тарелку с угощением, Лэйн стянула зубами — пальчик за пальчиком — перчатки и ловко заткнула их за пояс. Вдохнула аромат горячих блинов, напоенный запахом масла и сдобного теста, и на миг прикрыла глаза, предвкушая удовольствие. Наколов на вилку блинный мешочек, прикусила его жадно, вкусно, и поспешила провести языком по нижней губе, облизываясь и смакуя.

Генерал не сводил с неё глаз. Наблюдал, словно зачарованный, задерживая взгляд на её губах, на том, как они чуть приоткрываются, как двигаются, как крохотная капля масла катится вниз от уголка её рта. В этом не было кокетства, не было умышленного соблазна — лишь простая радость от еды, но, возможно, именно поэтому зрелище казалось ему столь неподдельно притягательным. Дмитрий моргнул, едва заметно сглотнув, а затем, словно подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, он последовал её примеру, набрасываясь на своё угощение также жадно.

Они ели блины, как два голодных зверя, увлечённые вкусом и моментом.

Лэйн подняла глаза и улыбнулась. Совсем не задумываясь протянула руку, кончиком пальца легко коснулась его подбородка, смахивая каплю сметаны. Это движение было таким естественным, таким невинным, что она осознала его лишь спустя мгновение.

И этот момент оказался решающим.

было пока не ясно. Но вот таким вот, после которого не будет так, как прежде.

Дмитрий замер. На долю секунды моргнул, будто только сейчас по-настоящему разглядел её. Как будто раньше видел просто хорошенькую барышню, а теперь — что-то большее. Что-то… неизбежное.

Лэйн боялась пошевелиться, боялась разрушить это едва уловимое «что-то», которое случилось между ними. Она чувствовала, как тяжело и глубоко дышит, и осознала, что генерал дышит так же. Их дыхания смешивались в холодном воздухе, их лица были так близко.

Ротковъ

На форумах поклонников «Клуба Романтики» сломано много копий по поводу того, какая из интерактивных историй – самая захватывающая. Однако почти все фанаты вносят в свои личные топ-3 «Секрет Небес» за авторством писателя Алисы (она же – Элис). История девушки Вики, которая после смерти пытается разобраться в своих чувствах, встречает знойного красавца Люцифера и вычисляет имя своего убийцы, впечатлила читателей своей продуманностью и реалистичностью. Как и любая хорошая история, эта породила множество фанфиков и теорий на форумах поклонников.
Мы отделили зёрна от плевел и опубликовали в нашем фэндоме только лучшие фанфики «Секрета Небес». Читайте наши ФФ, и вы узнаете, как сложились бы отношения Вики и Дино при появлении сильного ОЖП, а также какую сторону в итоге выберет полукровка Мальбонте. У нас есть произведения и по 2-ой части этой интерактивной истории – с участием Астарота, Эрагона и всех всадников Апокалипсиса, включая одиозного Голода. Особо впечатлительных предупреждаем сразу: часть наших историй имеет возрастное ограничение 18+ и может быть ну очень горячей! 

От оригинальной книги Брэма Стокера душа прямо-таки уходит в пятки. Однако «Клуб Романтики» сумел превратить ужастик о кровожадном графе из Трансильвании в сентиментальную интерактивную историю. «Дракула. История Любви» вполне себе вписывается в современный тренд, который показывает, что вампиры могут не только рычать и сосать кровь, но и ухаживать за девушками – причём куда красивее простых смертных.
Читая наши фанфики по «Дракуле История Любви», вы отправитесь назад во времени в Османскую империю XV века вместе с реставратором Лайей, чтобы разобраться, кто же такой этот загадочный филантроп Влад и почему шесть веков назад он выглядел так же неотразимо, как сейчас. В нашем каталоге вас ждут ФФ с ОЖП и ОМП, а также кроссоверы с другими фэндомами. Однако призываем вас быть осторожными: персонажи историй настолько очаровательны, что прощаться с ними вам будет очень тяжело!

Масленица въ городѣ Ротковъ

Содержание

Санктъ-Петербургъ

Ротковъ

Комментарии (0)

Масленица въ городѣ ​Ротковъ

Содержание

Санктъ-Петербургъ

Ротковъ

Комментарии (0)

Масленица въ городѣ Ротковъ