Холодно. Голодно. Сейчас бы растопить снег и сварить кашу.

Кусок хлеба с плесенью — последнее, что видал желудок. Целый день не ела, надеясь уберечь его.

— Девочка, да ты очень больна, — Доума отнял веер от лица, дав знак двум слугам подойти к нему. Девочка раскашлялась в кулак, но, найдя силы, тут же юркнула вперёд в поисках горячей утки со сливочным соусом. У него едва успели стечь слёзы от чувства её неизбежной кончины, как он мог судить по болезненному запаху с примесью топлёного молока, и, прыткость глупой малявки его не порадовала. — Э?.. Куда это ты?

— Приносим свои глубокие извинения, господин основатель! — лысый мужчина за сорок виновато склонился вместе с юным коллегой, и бросил взгляд вглубь коридора. — Если прикажете, мы её догоним и выставим…

— Кого выставите? Чтобы я выставлял детей на мороз? — ужаснулся Доума и получил в ответ более низкий поклон. — Давайте зайдём обратно, дадим ей временный кров и еду. Уж очень мне интересно узнать, где её семья находится.

Зайдя в храм, мужчины огляделись по сторонам. Доума чувствовал всё в новой гостье: аромат от её следов, развевающееся тепло в воздухе и запах топлёного молока, успевшего мешаться со здешниими благовониями. При приближении они услышали возмущённые крики прислужниц и подняли брови в недоумении. Десятилетняя проказница — Доума это понял по её запаху — смело схватила три моти, салат с жареными грибами и красную икру, принявшись жадным зверьком уплетать всё за обе щёки.

— Какой кошмар! Да она самая настоящая невежа! — обладательница прямых чёрных волос до щиколотки ахнула, прикрыв широким рукавом рот, как и остальные женщины её статуса.

— Что прикажете делать с ней, господин основатель? — спросил справа стоящий от Доумы молодой мужчина.

Доума не знал, что делать с детьми, поскольку его Культ Вечного Рая был создан только для взрослых. Извращённый, хитроумный, мрачный, но неизменно радушный в отношении своего основателя: здесь плелись самые разные интриги, которые могли привести как к войне, так и к миру — детям в такой суете делать нечего. С другой стороны, Доума умом был привязан к земле, а потому знал — если он выставит на мороз ребёнка, не разузнав об её семье, его Культ Вечного Рая распадётся от горя и скорби подчинённых.

— Прикажите нашим поварам приготовить рамэн без перца и паприки и выдайте ей хлеб из рисовой муки, — строго попросил Доума, посмотрев на старшего слугу; тот вместе с коллегой синхронно поклонился. Доума снова бросил взгляд на отставившую тарелку девочку. — Девочка, иди на кухню. Как закончишь трапезничать, расскажи о своей семье. Где её нам сыскать, чтобы ты вернулась домой?

Удивительно — девочка так оголодала, хотя была одета в одежду из хорошей ткани, тёмно-синюю накидку поверх белой юкаты. Когда она сняла со своей головы белый палантин, все, даже Доума, обомлели от её уникальной красоты: торчащие во все стороны волосы цветом снега, собранные в косу, достающую чуть ниже лопаток, блестящие серые глаза, пышные ресницы, пунцовый румянец после принятой пищи, аккуратный нос и припухлая нижняя губа.

Всё это время она ела стоя, как варвар какой-то, но, дожевав кусок моти, радостно посмотрела на опешившего Доуму:

— Простите за вторжение-е! Меня зовут Накахара Цубаки. Вы главный здесь?..

Женщины старались не прыскать и не хихикать, как и мужчины, глядя на нечитаемого основателя.

Плохо дело. Родители её где?..

— Да. Зови меня Доумой, — он положил руку на сердце, как вдруг замер вместе со всеми от громкого кашля. — Накахара-сан, где твои родители?

Цубаки вытерла рукавом лоснящиеся губы, на что придворные дамы отреагировали негативно. Доума жестом приказал всем успокоиться, стараясь не выглядеть надменно. Дети ему не нужны. Мало толку от них.

— Они часто били меня, вот я и ушла от них, — довольно улыбнулась Цубаки, получив в ответ поднятую бровь основателя. — Говорили, я так красива, что за меня немало отвалят. Матушка хотела отдать меня на воспитание к юдзё в Токио, но мне это не по вкусу. Спасибо, что накормили меня. Могу я остаться у Вас, чтобы служить верой и правдой?

Придворные дамы тихо рассмеялись в рукава. Мужчины давили умилённые улыбки. Доума же слегка склонил голову набок и поставил правую руку на пояс, не скрыв мрачной улыбки: Цубаки слишком юна для своевременной смерти, но, о боже, что с ней не так? Разговаривает с ним, будто он ей если не дядя родной, так брат старший.

Печально, что этот цветочек вянет от умирающих лёгких. А ведь такая красавица из неё могла бы вырасти…

Слуги испугались резко нахлынувших слёз Доумы.

— Боже! Бедное, бедное ты дитя! Неужели ты даже поплакать не хочешь, потеряв кров? — Доума состроил брови домиком, ошеломлённо прикрыв рукой рот.

— Там было холодно, вот и заболела я, — проворчала Накахара, скрестив руки на груди. — Так что? Можно или нет у Вас служить?

Если Доума скажет «нет» — а он хотел дать такой ответ, несмотря на внимательные взгляды присутствующих — придётся ловить всех убегающих, чтобы съесть их за раз. Нет, такого Доуме было не надо. Каждая здешняя женщина оберегалась охраной. Каждая здешняя женщина — это его источник насыщения. Он ненавидел больных женщин, потому что они на вкус отвратительны. Девочек ненавидел тем более: ими голод не утолишь, а простые убийства людей соотносились к снижению их популяции. Если откажет ребёнку и не приставит к ней прислужницу в качестве няни — пиши пропало. Все будут его ненавидеть, пороча бога за такого «посланника».

— Ох, конечно-конечно. Если тебе некуда идти, можешь пережить метели у нас, — тепло сказал основатель, обратив внимание на женщину в голубом кимоно с журавлями и эдельвейсами. — Умеко, полагаюсь на тебя. Прошу, воспитай Цубаки так, как если бы она была твоей родной дочерью.

Мудзан, конечно, в восторге не будет. Хотя он такого высокого чувства испытать не может, живя столетиями — какая ему будет разница, какими методами Доума поддерживает репутацию Культа Вечного Рая?..

Умеко сцепила ладони в замок и скрыла их рукавами, почтительно поклонившись основателю. Остальные женщины отреагировали на такое по-разному, от зависти до восторга. Действительно, какой ещё здешней служанке повезёт растить чьё-то сбежавшее дитя под приказом добрейшего основателя?

Мужчины смягчились в лицах, до этого не вслух прощаясь с головами. Накахара им жуть как не понравилась.

Цубаки недоверчиво оглядела Доуму, потом посмотрела на взявшую её за руку Умеко. Может, зря она с голоду сюда прибежала?..

— Следуй за Умеко. Она будет твоей опорой и защитой, — Доума прикрыл веки, не давя снисходительной улыбки. Все даже вдохнуть-выдохнуть не могли, боясь прослушать отмахнувшегося основателя. — Умеко, накорми её и уложи спать. Завтра мы подарим ей набор для каллиграфии. Нори научит её шитью и танцам с веерами. Далее обсудим, кто чему готов её будет научить.

Это не входило в планы Цубаки — она рассчитывала сначала плотно поесть, а потом сброситься с обрыва. Её вопросы про службу здесь — формальность.

У Умеко очень сильная рука. Накахара молча наблюдала за тем, как её куда-то повели, а оглянувшись через плечо, увидела повернувшегося к старшему подчинённому Доуму.

— Прошу прощения за такой внезапный визит! Пожалуйста, продолжайте ужинать, милые дамы! — очень ласково попросил Доума при взгляде на девушек, следом направившись к выходу. — Вам сейчас же заменят то, что успела испробовать Цубаки.

Покидая комнату, Цубаки чуть не захлебнулась в собственном кашле. Она вообще не понимала, что тут происходило.

Оказалось, каждая прислужница имела свой ранг и от этого зависело расположение жилых комнат. Если идти по второму этажу, слева спали служанки третьего ранга, а справа — второго ранга. На третьем этаже спала элитная охрана и служанки первого ранга, и никто из мужчин не смел домогаться до женщин из уважения к основателю. Умеко относилась ко второму рангу, поэтому после кухни и ванн они прошли по едва освещённому коридору.

Чтобы не было холодно, после ванны Умеко надела нежно-розовую юкату с волнами и летящими журавлями, а поверх накинула три шёлковые накидки сливового, зелёного и фиолетового цветов. Цубаки дали пастельно-зелёную юкату с нежно-синей шёлковой накидкой: нашли ткань с изображением нарциссов и маков, ушив под её размеры. После мытья её волосы выглядели до того опрятно, что некоторые служанки даже высказали комплименты.

Держа зажжённую свечу в медной подставке-кувшинчике, Умеко заранее положила ладонь на спину Накахары — так она её вела за собой, надеясь вовремя схватить за волосы или руку.

— Почему здесь нет других детей? — спросила Накахара, не выдержав собственного любопытства.

Умеко отвела взгляд, не прекращая идти в сторону их общей комнаты.

— Культ Вечного Рая изначально был не для детей, — Умеко перевела взгляд на комнату, откуда доносились звуки игры на сямисэне. — Наш господин основатель просил не втягивать тебя во взрослые игры.

Цубаки напряглась, попытавшись почувствовать то же, что и её родители при рассыпанном ею мешке с рисом; их круглые от потрясения глаза и бледные лица навсегда запомнились ей. Мама даже сказала, что эта эмоция называется «страх». И этот страх исходит от всего сердца, когда что-то идёт не по плану.

В планах Цубаки не было мысли заселяться туда, где нет детей ни младше, ни. старше неё. Что она будет делать в компании взрослых? На кой она понадобилась основателю Культа Вечного Рая? Не логично и не в смех.

— Что за взрослые игры? Они интересные? — Цубаки не могла оторваться от лунного света, играющего на щеках женщины. Воистину, настоящая придворная дама.

Накахара так и представляла взрослых при золоте и серебре — они играют в каруту, гоиту, а то и в ута-гарута

 на досуге, отпивая по глотку саке за каждый проигрыш. Сама Цубаки в этих играх не разбиралась, но была мастерицей по той же аятори

, редко кому проигрывая при создании композиции из маленьких верёвочек. Либо та же игра в банку, когда пустая банка ставится в круг диаметром примерно метр и один из игроков отпинывает её в сторону, чтобы водящий пошёл за ней — дальше веселее, если детей вокруг много. Нет смысла играть в банку со взрослыми, когда они тебя все равно переиграют.

— Гоита? Карута? — не унималась Цубаки, сдерживания раздражение от молчания Умеко. — Может быть… ута-гарута?

Остановившись, Умеко сдвинула дверь вправо и бесстрастно посмотрела на девочку. Шептавшиеся о чём-то женщины замолчали, а кто-то сразу укрылся одеялом.

— Мы пришли. Проходи, не стесняйся, — Умеко мягко направила красную от злости Цубаки, которой хотелось уйти из этого приюта для бездомных. — Твоё место находится справа от моего матраса. Знаешь где лево, а где право?

— Конечно. Это лево, — взбодрилась Цубаки, указывая в нужную сторону через сжатый кулак и вытянутую руку с поддерживающей её другой рукой. Она сменила руки, указывая в другое направление. — А это право.

— Цубаки, ты тут до весны. Умеко, знаешь об этом? — Сакура подняла взгляд на подошедшую женщину, сидя под одеялом справа. На её лице была рисовая каша с крахмалом и каплями лимона, как смогла распознать по виду и запаху Умеко.

— До весны? Господин основатель хочет её отпустить как можно скорее, но при этом назначил меня её няней? — Умеко задумчиво потёрла подбородок. Её кожа, как и у всех здешних женщин, была ослепительно бела и без единого изъяна; даже невозможно было понять, когда она бледнела, а когда краснела.

— Господин основатель не питает любви к детям, — подала робкий голос Нори, когда Умеко и Цубаки оказались в середине комнаты среди большого количества спальных мест. — Только зима закончится — её выпустят отсюда.

Накахара снова ничего не поняла. Куда её выпустят? А самое главное — к кому?..

— А куда меня выпустят? — нетерпеливо поинтересовалась Цубаки, оценивая блеск на прямых волосах Умеко. Они были обвязаны лентой ближе к концам, маня аккуратно завязанным бантом цвета снега.

Женщины прикрыли рты — рукавами, одеялами, распущенными волосами, утончёнными руками. Те же, кто показал свои лица, пялились на Цубаки как на разбившуюся вазу: эта девочка не такая как все. Нормальный человек всегда чувствует страх перед новым, и это видно даже по бледному лицу. Накахара же не такая — её цвет кожи хоть и бел, но она храбро смотрит несчастным в лица. Какая из неё служанка? Тем более, Доума запретил её касаться всячески, как это можно было бы трактовать за приставание — все женщины для него здесь были кем-то вроде жён без колец, с которыми он проводил время «строго по графику».

— Куда сердце прикажет, туда и пойдёшь, — сказала Сакура, сидя под толстым бело-розовым одеялом в жёлтый цветочек. — Раз так решил господин основатель, значит, так и будет. Он своё слово держит.

Взгляд Цубаки опустел от осознания.

— Закончили? Ложитесь спать. Ребёнок только-только с нами поселился, а Вы уже портите ей настроение, — Умеко нахмурилась, «пнув» в живот ойкнувшую Сакуру. — Спать ложись, кому говорят.

— Ах, девочки. Сегодня до того плохая погода, что я написала хайку. Магнитные бури ныне старят меня, — громко пожаловалась Юки, находясь справа у первого окна. Взявшись за щёки, она их оттянула. — Не подскажите рецепт какой-нибудь омолаживающей масочки с улиткой и алоэ?

— Ты нелепа, Юки. Нельзя использовать живых существ как маску против морщин. Сама помысли: нашему господину основателю будет интересно целовать кожу женщины, на которой высохла эмульсия насекомого? Это полное неуважение к нему! Пощади наши нервы, если ему станет дурно от этого.

— Как мы заговорили, Нори! Сама-то сдавливаешь шершней и пчёл каждое лето, чтобы вынуть их жала и смешать с рисовой кашей! Полезно?! Абсурд. Твоя кожа, конечно, мягче шёлка. Но сколько дряни ты готова наложить на себя, чтобы угодить господину основателю?

А-а-а, снова вы поднимаете этот скандал!

Дойдя до своей постели, как подсказала Умеко жестом, Цубаки поняла кое-что важное — нет ничего превосходнее, чем разговоры взрослых женщин! Например, как они ловят шершней и пчёл? Почему не ос? Что полезного в рисовой каше с насекомыми и для чего им пользоваться этим как маской?!

«А вот матушка делала маски из рисовой каши и отвара крапивы. Значит, здешние женщины в восторге от этого красивого мужчины и готовы ради него на эксперименты с собственной внешностью? — глаза Цубаки засияли. — Очень интересные эти взрослые, конечно. Если я буду равняться на них, смогу ли я податься в ойран после?..»

Накахара закрыла рот рукой, почувствовав вырывающийся наружу кашель. Вся комната, похожая на танцевальный зал с татами, была еле освещена — от этого можно было только по голосу определить, кто говорил.

— Ой, так ты больна… — Сакура прикрыла рот рукой. — Горе какое.

— Девочки. Тише! Господин основатель идёт сюда! — шикнула Умеко, завидев приближающийся к их двери силуэт.

Все замолчали в мгновении ока. Кто-то зашуршал одеялом, кто-то поспешил поскорее натянуть юкату, а кто даже избавился от стягивающих грудь бинтов. Цубаки не могла перестать кашлять, не имея возможности игнорировать лёгкие — невидимые руки будто сжимали-разжимали их, провоцируя новые приступы. Умеко и остальные покосились на Накахару не то с жалостью, не то с раздражением и отвращением: запачкает слюнями и кровью постель — пусть меняет сама.

Когтистая и мощная рука отодвинула дверную сворку. На пороге появился дружелюбно улыбающийся Доума.

— Милейшие, у вас всё в порядке? — обеспокоенно спросил он, на что все женщины покрылись счастливым румянцем. В руках он держал деревянную шкатулочку, вблизи пахнувшую воском и травами. — Я услышал кашель, поэтому принёс мазь с воском, мятой и розмарином.

— Вам не показалось, господин основатель! — Нори блаженно заулыбалась, прижав руку к сердцу. Посмотрев на замеревшую и закрывшую руками рот Цубаки, она едва ли не опечаленно вздохнула. — Кашель Цубаки страшнее всякого монстра! Сегодня вряд ли уснём, беспокоясь о ней.

— Вот как, — Доума растянул губы в тонкую линию, подойдя и присев на корточки под влюблённые вздохи и ахи служанок. Он открыл шкатулку и поставил её на протянутые руки Накахары. — Сегодня наш лекарь взял выходной, поэтому придётся потерпеть пару дней. Держи. Мой рецепт.

Бледно-зелёная мазь пахла сказочно — Цубаки ощутила себя гуляющей в бескрайних лугах, где паслись коровы и откуда собирали мёд для продажи. Родители ей не врали когда-либо, а раз даже удивления нет — этим наверняка можно воспользоваться! Кто знает? Может, это и есть настоящее лекарство для её издыхающих лёгких?..

— Как уйду, обмажь ею стопы, ноздри и ладони. Мне правда жаль, что ты так сильно болеешь, — Доума виновато сдвинул брови, закрыв глаза. Повернувшись спиной к Цубаки, которая слов не находила уже просто от огромного количества незнакомцев, он выпрямился и направился к выходу. — Милейшие, есть ещё какие-нибудь жалобы?

— Что Вы, что Вы, господин основатель! Вы так любезны! — Джун махнула ладонью и смущённо прикрыла рот, когда Доума встал у двери и улыбнулся ей.

— Вы все — часть моего дома. Я не смогу возвращаться сюда, если не буду заботиться о каждой из вас, — он прижал руку к сердцу, покрывшись едва заметным румянцем. Открыв глаза, он посмотрел на Джун. — Пожалуйста, позаботьтесь о вашей младшей сестре… Если случится что-то непредвиденное, возможно, ей придётся прожить с нами и весну.

— Почту за честь позаботиться о Цубаки как о родной дочери, — Умеко покорно склонилась, краем глаза обратив внимание на очарованную Накахару.

— Рад это слышать! — Доума благодарно улыбнулся и вышел за дверь. — Желаю вам всем добрых снов!

радостно протянули прислужницы, успокоившись только при задвинутой двери.

Цубаки чуть не потеряла возможность дышать, не то что дар речи. Только сейчас, вглядываясь в полумрак, она заметила внешнюю юность и молодость всех находившихся рядом девушек. Разве среди них не должны найтись женщины старше? Почему здешние служанки настолько помешаны на собственной молодости?

— Умеко-о, — Накахара дотронулась до женщины, собравшейся было снять бинты с груди. — А у вас есть женщины старше?

— Старше кого? — удивлённо прищурилась Нори.

— Ну… Женщины за сорок, за шестьдесят есть? — растерялась Цубаки, не понимая повисшее в воздухе напряжение.

Оставив попытку снять бинты, Умеко тянула с волос ленту. Чёрная копна струилась под её изящными пальцами, распространяя невесомый шлейф лаванды, мёда, сливок и розмарина.

— Рано или поздно мы все уходим отсюда. Это место — приют, но мы не можем жить здесь до самой старости, — сказала Умеко, глядя на приблизившуюся Накахару сверху вниз. — Ложись спать. Завтра нам надо рано вставать, чтобы поприветствовать господина основателя и позавтракать с ним в одном зале.

1. Зимний ребёнок

Нэмид

Улитка Флэш

Доума девочек не любил. Угораздило же ему приютить ребёнка, идущего напролом.

Kimetsu no Yaiba

Доума/ОЖП

ОЖП

Доума

Нет мне сна с тобою

ru-net-mne-sna-s-tobou-nemid-beta-ulitka-flesh

Всю ночь служанки не могли сомкнуть глаз. Кашлявшая Цубаки ворочалась из стороны в сторону, несмотря на сильный аромат мази — даже толстое сине-белое одеяло с ромашками и мягчайшая в мире подушка не приносили чувства спокойствия. Накахаре хотелось встать, зажечь и понюхать лавандовый ладан — даже если это значило захлебнуться в собственном кашле. Лаванда — один из самых дорогих её сердцу цветок, напоминающий раннее детство.

Спрятавшись под одеяло, Цубаки снова забилась в кашле. Она надеялась не мешать шуршащим девушкам спать, однако её лёгкие были иного мнения.

— Умеко. Я не могу уснуть, — Цубаки осторожно потянула одеяло женщины на себя. Умеко развернулась к девочке, открыв глаза. — Можешь мне спеть колыбельную? Мне мама так раньше делала, чтобы я поскорее уснула.

Умеко раздражённо прикусила нижнюю губу. Ей завтра надо встать в пять утра, чтобы приготовить с остальными рисовую кашу с мёдом и корицей, затем правильно заварить чай. А как закончит — придётся нашить одежды для Цубаки: в приюте Культа Вечного Рая принято выбирать самые достойные ткани, которые будут связаны с принятием неизбежного.

— Цубаки, ты уже не просто ребёнок. Есть вероятность, что ты станешь одной из нас. Завтра нам надо будет встать в пять утра, чтобы переделать все дела на кухне. Потом мне придётся нашить тебе одежду, а Сакура или Тору, кто-то из них, должна тебе показать наш приют. Пожалуйста, просто попытайся уснуть. Хорошо? — попросила Умеко, испытывая приступ тупой головной боли. Отвернувшись от Накахары, чьи глаза блестели тоской, она накрылась одеялом с головой. — Доброй ночи тебе.

Остальные прислужницы как одна отвернулись от Цубаки, натянув одеяла по шеи или голову. Наверное, умей Накахара испытывать страх, у неё получилось бы наладить отношения с родителями? Они всегда говорили «Какая же ты бестолковая! Тебе так сложно понять наши чувства или что?!».

Верно. Но Цубаки не видела чего-либо странного в том, чтобы не испытывать ужаса. Ей всегда было под силу дразнить грозных собак, путаться под ногами у лошадей и хватать змей за шеи — ей было весело, интересно, что-то одно или всё сразу. Отец ей с пяти лет толковал «Какой же ты неполноценный ребёнок, прости меня Бог». Что это могло бы значить — неполноценная?..

Сбросив с себя одеяло, Накахара накинула на себя нежно-голубую юкату, осторожно направившись к выходу.

— Цубаки! Куда ты?! — громко шикнула Сакура.

Едва заснувшая Умеко проснулась, скривив губы в тихом бешенстве.

— Мне надо нанести белила. Скоро вернусь, — Цубаки поспешила покинуть комнату и задвинуть дверь, как тут же испытала искренний шок, шепнув: — Господин основатель?!

Доума шёл вправо, остановившись при виде девочки. Чёрно-золотая юката придавала ему необычайный шарм в сочетании с его разноцветными глазами и зрачками в виде иероглифов «Четвёртая Высшая Луна». Когтистые руки он прятал в широких рукавах, не стесняясь алых пятен на своём подбородке и в уголках губ. Цубаки почему-то могла смело сказать, что это была кровь. Мысли пошли не туда.

Думая, как оправдаться — она же бежать хотела — Накахара указала пальцем на губы нечитаемого Доумы.

— У вас есть ягодный джем или какой-нибудь томатный соус? — спросила Цубаки, подняв брови.

Прочитав своё непристойное поведение в общении с женщинами, Доума смущённо прикрыл рот рукавом.

— Конечно же, есть. Ты что же, хочешь есть на ночь глядя? — незлобиво поинтересовался он. Его брови подскочили вверх.

В ноздри ударил запах железа.

Словно прочитав это в мыслях приближающейся Накахары, Доума одарил её убийственным взглядом.

— Господин основатель, с Вами точно всё в порядке? Вы тоже кашляете кровью, потому и размазали её? — Цубаки нахмурилась, встав рядом и вцепившись в чёрную ткань его подола. Доума не отнимал руки от лица, всем видом крича «не подходи ко мне!». — Вы тоже больны? Поэтому разбираетесь в мазях?

Доума в мыслях спросил себя, надо ли избавляться от нарушительницы его покоя. Угораздило же его приютить ребёнка, идущего напролом — но однажды он точно её съест, несмотря на кашель. Может быть, сейчас. А может, минут через пять. Никто не должен узнать, что достигшая тридцати пяти лет Мамико съедена им же в постели во время соития — её и любая женская кровь все равно что ледяная вода в знойный день.

Тем не менее, это ребёнок. Можно солгать и напугать её, чтобы в следующий раз не пересекалась с ним.

— Верно. Я болен раком лёгких, но теперь об этом знаешь только ты, — флегматично улыбнувшись, Доума присел на колено перед ойкнувшей Накахарой. — Если другие узнают об этом, сомневаясь в моей заразности… они убегут. И как я могу предположить, домой их не пустят.

У Цубаки разболелась голова: слишком нелогично это сейчас прозвучало. Как Доуме удаётся скрывать свою болезнь, если даже она не может скрыть симптомы своей?!

— Почему? — решила только и спросить она, чувствуя себя глупее с каждой секундой.

— Если бы им всем было куда идти, их бы здесь не было, — Доума пальцем указал на комнату девочки. — Например, твои наставницы. Многие из них сбежали от своих тиранов-мужей и сыновей, чей-то дом подожгли разбойники, а кто-то остался сиротой без возможности зарабатывать. Мой Культ Вечного Рая принимает всех без исключения, со временем отсеивая негодяев.

— Понятно. А свою болезнь Вы как скрываете? — почти довольная ответом, Накахара отпустила Доуму.

— Ну… — он сомкнул веки, снисходительно улыбнувшись. — На то, чтобы научиться этому, уйдут месяцы, а то и годы. Если научишься самодисциплине, всё само придёт со временем.

Он солгал, чтобы она отвязалась. Девочке год остался. Пусть познает красоту Культа Вечного Рая напоследок. Не съест — поглотит её труп, чтобы она навсегда осталась в Раю, не знающему забот и страданий.

Было в Доуме, по мнению Цубаки, что-то чересчур обаятельное. Слащавое лицо, например. При взгляде на людей с такой кожей, которая была только у трупов по словам матери, оба её родителя чувствовали горе и страх. Девочка, почувствовав, что от неё хотел отвязаться сам божий посланник, непроизвольно расплакалась. Обидно — не столько за свою болезнь, сколько за то, что существо божье отмахивается от неё.

— Ох, ну чего ты? Цубаки, — Доума сочувствующе посмотрел на неё, положив ладонь на плечо. — Не стоит бояться болезни. У тебя вся жизнь впереди.

Накахара сдержалась, чтобы не ударить по его руке. Лицемер!

Шмыгнув носом так, чтобы унять приступ плача, она закрыла лицо руками.

— Меня не моя болезнь пугает. Почему божий посланник, как Вы, относится к моим проблемам с таким равнодушием? Я знаю, что мне недолго осталось. Но всё же, Вы болеете тем же, что и я, но по Вам не скажешь что Вы когда-нибудь покинете этот мир, — Цубаки старалась не раскричаться, пытаясь говорить тише под поддерживающие похлопывания по её плечу. — Люди с Вашим цветом кожи не встают на ноги, господин основатель. Кто Вы такой?

Грозная тень упала на его переносицу. Губы расплылись в лёгкой улыбке.

Замахнувшись, Доума тут же перестал выражать всякие эмоции; он целился в сонную артерию Накахары.

— Может быть, Вы и есть Бог под прикрытием? Всё же, Вы выглядите необычно для любого человека… Особенно Ваши глаза. Что значит «Четвёртая Высшая Луна»? — убрав влажные от слёз ладони с лица, Цубаки указала на его лицо. — Это Ваш статус? Ваша сила?

Ребёнок смешной до ужаса. Если другие дрожали при виде него, она лезла через все дебри чужих сомнений — бедняга больна не только раком, но и отсутствием страха на уровне инстинктов. Значит, Доуме не показалось и он не сошёл с ума.

Отстранившись, он сложил руки на согнутом колене.

— Скажи, Цубаки. По-твоему, настоящее божество может быть страшным? — мягко спросил Доума, посмотрев в её полные бесстрашия глаза.

Накахара опустила взгляд на свои руки, перебирая пальцами. Стыдно сказать — ей же не доводилось чего-либо бояться вообще. Даже собственной смерти.

— Возможно, это Ваша боевая форма? — предположила Цубаки, взглянув на него с абсолютной серьёзностью; семицветная радуга манила её разум, отчего она чуть не промямлила в раздумьях: — Если божества дерутся с кем-либо, значит, у них может быть для этого определённый образ?

Доума чуть не закрыл глаза и не помотал головой, слыша этот бред — так могли сказать о ком угодно, но не о нём.

— И почему же я постоянно нахожусь в боевой форме? — поднял бровь он.

Догадка, исходя из этого разговора, у Цубаки была только одна — Доума уже её вычитал, но хотел услышать ответ вслух.

— Потому что Вы нас защищаете от кого-то, господин основатель, — Накахара смело улыбнулась, пряча остатки неловкости, сминая ткань подошла своей юкаты. — Я права?

Доума внутренне напрягся.

Нервный и слегка хмурый взгляд Мудзана всплыл в голове Доумы; он бы даже побледнел, если бы имел такую возможность. Дело дрянь — раз хозяин решил вмешаться, значит, точно опасался предательства.

Тишина. Значит, ответ Мудзана устроил.

— …Так я права? — Накахара нарушила тишину, сжав кулаки и нахмурившись. — Вы удерживаете своим обликом здешних мужчин, чтобы они не приставали к служанкам?

Доума перевёл взгляд на её переносицу, приоткрыв рот — ему хотелось сказать «Пожалуйста. Беги и больше никогда сюда не возвращайся». Но её родители до сих пор не появились: до прихода сюда он узнал от Мудзана, что её родителей съели демоны. Был ли смысл отпускать её замерзать на морозе в муках, когда Доума мог одним ударом отправить несчастную на тот свет? Без боли и страданий?

— Мои подчинённые сами стремятся не распускать руки, боясь лишиться их единственного крова над головой, — он вскинул бровями, улыбнувшись. — Цубаки, а куда ты шла в столь поздний час?

Накахара повернулась боком к нему, прислушиваясь к тишине. Кто-то пытался их подслушать?..

Убедившись, что они здесь одни, Цубаки вновь повернулась лицом к заметно недовольному Доуме.

— Хотела сбежать и сброситься со скалы. Мне здесь не нравится, — честно призналась Цубаки, обхватив своё запястье пальцами. Ей вообще где-либо не нравилось, но идти на сытый желудок в нужное место казалось посильной задачей.

— И где это место, где ты будешь счастлива? — скептически осведомился Доума.

— На небесах, — Накахара заправила руки за спину, качнувшись с пятки на носок и обратно. — Мама говорила, все мои бабушки и дедушки до сих пор живут там и не знают тягости жизни.

Даже для Доумы услышанное было чересчур. Дура дурой эта мелочь, конечно.

— Ну так я пришёл к вам с небес. И знаешь, души там какое-то время задерживаются только для того, чтобы сам Бог решил, в какой век и время их поселить в новые тела, — Доума поднял указательный палец, проводив взглядом отошедшую на шаг Цубаки. — Ты все равно переродишься. Хочешь ли ты этого или нет.

Невольно разозлившись от стыда к самой себе, Накахара убежала в свою комнату: не было смысла спорить с тем, кто на человека-то непохож.

Девушки собрались вокруг Цубаки в нарядной розовой юкате с изображением лепестков сакуры и веточек с зелёной листвой — пока все спали, Доума откуда-то сумел достать детскую юкату, чтобы никого не напрягать шитьём вместо сна, хотя две новые юкаты были уже почти готовы в швейной мастерской.

— Такая красавица! — ахнула в сердцах Сакура сзади, глядя на недовольное отражение Цубаки в зеркале. Умеко расчёсывала волосы подопечной, чтобы аккуратно подвязать их лентой лазурного цвета. — Хватит кукситься! Мы всё слышали вчера! Признавайся, ты здесь тоже надолго?

— С чего вы решили? — Цубаки покраснела от гнева: что именно слышали эти воробьихи, раз смотрели на неё чуть ли не с ненавистью?! — Господин основатель не говорил, что позволит мне провести здесь лето!

— Ой! Да господин основатель наш святой, сирот в беде не бросит, — сказала Джун, встав сбоку сидящей Накахары. Попытавшись потрогать девичьи волосы, Джун тут же получила от Умеко гребешком из слоновой кости по едва дотронувшейся руке.

— А родители меня ищут? — остыла Цубаки, смягчившись в лице. — Как думаете?

— Умеко теперь тебе мать. О старых забудь, их разбойники изр… Убили, — отмахнулась Сакура, стараясь не смотреть в зеркало. — Видно, Бог сам тебя к нашему господину основателю привёл. Повезло тебе, Цубаки. Останься ты там ещё ненадолго, всё… Тебя бы опознал только тот свет.

В комнате воцарилось траурное молчание под стать тускло освещённой комнате для служанок второго ранга. Все окна были забиты досками, напоминая, что когда-то этот приют принадлежал кому-то другому — но затем явился Бог, ненавидящий свет.

Закончив, Умеко подвязала лентой волосы Накахары. Получился аккуратный бантик.

— Идём. Ты будешь чистить яблоки, — Умеко взяла за руку Цубаки, когда все остальные поспешили покинуть комнату. — Цубаки, нам пора… Ты плачешь?

Накахара напряглась всем телом, пытаясь испытать панику для большего драматизма — будто понявшие её желание лёгкие сжались, отчего она поспешила вынуть платок из своего правого рукава и откашляться.

— Когда ты полюбишь, ты останешься действительно одна.

Голос матери и державшие её девичьи ладони руки солнцем скользнули в отпечатках памяти, ослепив.

Отец играл на симясене, миролюбиво улыбаясь с закрытыми глазами — Цубаки опять чуть не покусали собаки, когда она отважно лезла воровать тыкву. Сосед увидел это, и тыкву вернули — до этого сосед наказал бить Цубаки беспощадно, пока семья Накахара виновато клонилась чуть ли не в землю. 

А сегодня Цубаки смело призналась в любви соседскому мальчику, на что была жестоко высмеяна им и его пятью друзьями чуть старше. Говорили: «Ты — кицуне! Если настоящие люди много раз сомневаются в собственной уникальности, ты же уверена в себе так, будто и не человек вовсе!». 

На другой день девочки кидали камни возле идущей на учёбу Цубаки, едва она успела отойти от позора:

Так смеялись все местные дети, ровесники и подростки над Цубаки, едва ли не целясь камнями в неё саму. Всё стало хуже, когда её лёгкие пострадали с возрастом.

Получив поварёшкой по голове, взявшаяся за голову Цубаки хныкала от боли. Сидя в позе сэйдза, спиной к выпившему отцу, она поспешила юркнуть под стол.

Проваливай отсюда! Не дай Бог наш дом подожгут из-за твоего существования! 

— крикнул напоследок он, выходя из дома на работу. 

Слёзы текли по щекам, скатываясь к подбородку.

— …А твои глаза так горят, — заметила Умеко, обратив внимание на румянец Накахары. — Знакомое чувство. Мои родители тоже нехорошо обращались со мной с тех пор, как я в шестнадцать в подоле принесла.

Услышанное удивило сильнее всякого воспоминания.

— У тебя есть ребёнок?! — пришла в себя Цубаки, поспешив утереть слёзы и переварить собственное облегчение в сердце.

— Сейчас ему был бы год, — Умеко отвела пустой взгляд в сторону выхода. — Идём. Иначе расстроим господина основателя.

2. Знаток небес

Раньше Цубаки неохотно брала в руки нож, чтобы чистить овощи и фрукты — она предпочитала слушать зов собственного сердца, чтобы бегать и кружиться по быстро проносящимися улицам, а то и нечаянно падать на растущий рис. Даже её первым словом было «пла», а искренней просьбой к матери было «научи меня плавать!».

Едва Накахара вспомнила, как подруги её сбросили с лодки и сказали «плыви», она вздрогнула от острой боли. Лезвие ножа окрасилось в алый.

— Ты неправильно чистишь, Цубаки, — заметила Умеко с засученными рукавами. Цубаки виновато засунула палец в рот, но женщина схватила её за запястье. — Дай, обработаю. Ещё подцепишь заразу какую.

Умеко, у вас какие-то проблемы?

 — перекричала кухонный шум Нори, нарезая шестой очищенный огурец. — 

Только не говори, что Цубаки даже яблоки чистить не умеет. Так мы не успеем приготовить завтрак на всех!

Вполне умеет! Сейчас, только покажу ей кое-что и примусь за рисовую кашу, 

— крикнула в ответ Умеко так, чтобы её слова не утонули в шуме из чужих разговоров и звуков готовящейся еды.

Только недолго! Что же, морить нашего господина основателя голодом? 

крикнула Джун, отчего все громко и вульгарно рассмеялись. Шутливо закатив глаза и обречённо помотав головой, она не прекращала мелко нарезать лук фукая для очередных порций никуданго. — Воробьихи в брачный сезон.

— Ах! Что за слова, Джун, — Асаноха принесла соевый соус и саке и поставила их справа от Джун. — Если мы воробьи, кто тогда наш господин основатель?

— Он не птица. А дракон он. Дракон… — мечтательно вздохнула Нори, неся мыть использованную посуду. — И спустился он к нам с небес, рождённый луной!

— Цубаки, не отвлекайся, — Умеко легонько оттолкнула ойкнувшую Накахару бедром, занимая её место. Обмакнув руки в ведро с водой и стаканом отвара крапивы и мелиссы, она взяла яблоко и нож из рук девочки. — Смотри внимательно. Повторять не буду.

Взяв нож в правую руку, Умеко расположила первые два пальца на верхней части тупой стороны лезвия, а два последних на ручке ножа. Большим пальцем она придерживала зелёное яблоко. Проколов кожуру фрукта с помощью этого же ножа, она срезала её, двигаясь по спирали, используя большой палец левой руки.

Так она продолжала крутить яблоко, спускаясь по спирали, пока не достигла нижней части. Очарованная руками, Цубаки запомнила увиденное мельком, засмотревшись на пахнувшие тюльпаном и сливками ладони Умеко.

— Вот так. Проделай то же самое с остальными яблоками, — отложив всё, Умеко поставила руку на бедро и указала на стоящие пять вёдер из дерева. Крупные яблоки лежали в них с горкой. — А я пошла замешивать мёд и корицу в рисовую кашу.

Цубаки раздражённо закатила глаза. Святое дело.

Взяв нож в правую руку, девочка расположила первые два пальца на верхней части тупой стороны лезвия, а два последних на ручке ножа. Сама Накахара стояла на заранее поставленном табурете, успев слезть с него при приближении Умеко.

Цубаки большим пальцем придержала яблоко, повернувшись в сторону уходящей из кухни девушки. Та молча кивнула и ушла прочь.

Девятнадцатое. Двадцатое. Двадцать первое. Двадцать второе…

Вся красная от долгой и кропотливой работы, Накахара в перерыве на глоток воды быстро посчитала количество криво очищенных яблок. Наконец она поняла — нужно срочно расти и бежать отсюда, чтобы получилось выйти замуж за какого-нибудь важного человека. Повторной такой работы она не выдержит.

Нет мне сна с тобою

Содержание

1. Зимний ребёнок

2. Знаток небес

3. Отец умнее

4. Эмико

Комментарии (0)