— Ниа, что ты здесь делаешь? — дождь холодный и хлесткий, слишком холодно даже мне, не то, что ему, такому тепличному растению. Белая одежда прилипла к тонкому телу, волосы намокли, он здесь давно, но на мой вопрос никак не реагирует.

Так странно стоять с ним на крыше, открытые пространства не про него, он не покидает своей комнаты, хотя… все же теперь этот город его комната, если не вся страна. Тихо и незаметно, ему удалось подмять под себя все, и никто не представляет, насколько все в его власти, только он сам.

— Ниа? — голос совсем уж тихий, неуверенный, ненавижу такой голос, как открыто признать себя напуганной. Беру себя в руки. Иду к нему, тянусь, но не успеваю, оборачивается. Мокрые белые волосы прилипли к лицу, скрывая правый глаз, зато левый смотрит темнотой на меня. Взгляд исподлобья тяжелый, обвиняющий, ненавидящий, а я и не понимаю почему. Так смотрит на тех, кто его разочаровал, на подозреваемых так не смотрит. Безразличие на лице не удается удержать, его пухлые губы дергаются и опускаются вниз, и тут же сжимаются в тонкую синюю линию. Как же долго здесь стоишь? Беру за руку — словно лед. Он обязан дрожать, невозможно замерзнуть настолько, и чтобы организм не принялся сокращать мышцы, пытаясь себя спасти, это механизм самосохранения от природы, его нельзя контролировать, или он и это может? Тяну на себя, и никакой реакции, все та же обвиняющая ненависть во взгляде.

— Пойдем, — отворачиваюсь и с силой тяну за собой, еще немного и он меня убьет за такую вольность, пусть даже и не физически, хотя… Шагает с неохотой, сопротивляется, его недовольство ощущаю затылком, но больше не смотрю на него, мне предстоит переодеть и согреть наше юное дарование: Лестер сегодня выходной.

В лифте теплее и нет дождя, но Ниа словно и не замечает изменений, только губы еще раз презрительно дергаются, и мне становится совсем непонятно, что могло произойти? Спрашивать бесполезно, он явственно дает понять, что говорить не о чем. И если где-то в мире не появился еще один гениальный детектив, который обошел Ниа по всем параметрам разом, то причина поведения во мне.

Как только двери лифта распахиваются, Ниа отдергивает руку, и уверенно шагает вперед, теперь я ведомая, он в своем королевстве из игрушек, а игрушки разные, в том числе мы, кто ему служит, и те, кто развлекает его преступлениями. Не сомневаюсь, что именно так он видит мир вокруг себя. Ни слова и ни звука, Ниа садится в центре железной дороги и запускает поезд, состав тут же начинает двигаться, а мне хочется выпасть из реальности, кажется, он тоже хочет, чтобы меня не было рядом.

Не могу оставить его, похоже, мы все не можем, все стали его марионетками на тоненьких ниточках, а он с безразличием за них тянет. Под ним лужа, а с волос и лица капает, и кожа слишком уж бледная. Не сознается, но ему холодно, и о нем нужно позаботиться.

Подхожу сзади и аккуратно вытираю мягким полотенцем белые вьющиеся волосы, опускаюсь все ниже, мысленно подбирая слова, чтобы уговорить его сменить одежду, желательно самостоятельно, но на последнее вообще рассчитывать не стоит. Пальцами касаюсь бледной кожи, и вздрагиваем оба, мне — холодно, а ему — неприятно. Замираю. Одеждой и полотенцами не обойтись, нужна горячая ванная. Срочно.

Вода горячая с шумом наполняет ванну, а я иду к великовозрастному ребенку, нужно уговаривать, хотя он сам лучше меня все знает и понимает.

Стою рядом и уговариваю, что надо идти, что он совсем озяб, что переохлаждение опасно, а он нам всем так нужен. И все, что говорю правда, но Ниа лишь кривится, не отрываясь от железной дороги, наблюдая, как состав скрывается в тоннеле. Уговоры не действуют, нужны мольбы, и к этому тоже готова, готова молить, потому что в гневе Лестер самая ужасная из стихий, хуже только Ниа, но он во всем первый.

— Прошу, Ниа, пойдем, не хочу, чтобы ты заболел, — начинаю дрожать, на мне холодная и мокрая одежда, а еще взгляд Ниа, и он тоже на мне. Улыбаюсь и киваю, намекая на правильный ответ.

— Боишься гнева Лестера? — и мне не понятно, что холоднее, голос или взгляд. — Он тронет, только если я отдам приказ.

— Существует не только физическая расправа, тебе ли не знать? — хочу улыбнуться, но выходит плохо, мелкая дрожь добирается и до челюсти, мне холодно, но выглядит как страх.

Мы наконец-то в ванной комнате. Пар. Жарко. Мое тело перестает так мелко дрожать, а его так и не начинало. Теперь раздевать, а я надеялась, что он сам, но нет. Неудобно и неловко, но только мне, он прямой и безразличный стоит рядом и смотрит, имитируя интерес. Пальцами, так чтобы не касаться чужого тела, проталкиваю маленькие пуговицы в еще меньшие прорези. Стягиваю рубашку за ворот, обнажаю тонкое, подростковое тело. Ниа, сколько же тебе на самом деле лет? У тебя внешность нежного подростка, и ты осознанно подкармливаешь свой образ, усугубляя все игрушками, белой одеждой, больше походящей на пижаму, и нежеланием самостоятельно себя обслуживать. Теперь носки. Неловко и непривычно, встаю на колени и мне любезно пододвигают ступню, потом вторую. Неудобно, жарко и смущаюсь. Брюки и нижнее белье, и не знаю, как быть и куда смотреть, вернее, как не смотреть. Макушка раскаляется от чужого взгляда темных, бархатных глаз. Тяну руки к завязке на брюках. Ледяное касание, движение настолько быстрое, что не замечаю. Мои пальцы с силой сжаты его, и сила приложена верно, чуть больше и перелом, чуть меньше и это была бы шутка. Все же не придется стаскивать с него всю одежду, чувствую облегчение и начинаю подниматься, но меня тут же жестко возвращают на колени. Вот теперь мне страшно, даже дыхание сбилось, и как бы не пыталась успокоиться, Ниа уже знает, какую эмоцию испытываю. Не хочу, не буду, но некуда деваться, поднимаю глаза на него.

Такой бледный, такой красивый, а еще жесткий. Сейчас маска безразличия почти треснула, на меня смотрит человек, который еще не решил, как со мной поступить. И я ощущаю, как он перебирает варианты в голове, и очень боюсь, что ситуация и поза подтолкнут его к агрессивным действиям. И мысль пугает своей нелогичностью. Разве Ниа может напасть и одолеть меня? Смешно, он выглядит слабым, беззащитным, как ребенок. «Как» — определяющее слово. Меж лопаток покатилась струйка пота. Я же знаю, что ребенок — маска, одна из многих, так что мешает скрыть за маской безразличия агрессию? Ничего.

Дергаюсь, пытаясь высвободить руки. Плохая идея, кости левой кисти хрустят, хорошо, что только в моем воображении, но надолго ли? Ледяные пальцы касаются подбородка, мягко и как-то нереально. Ниа ждет, что посмотрю на него, приходится поддаться, он не отпустит, пока не наиграется, нужно быстрее все закончить.

— Тебе не хватает Эла? — Ниа не задает глупых вопросов, из серии: а ты действительно знала Эла, а почему не сказала? Он уже все знает, кроме моих чувств к нему. Неприятно, как непристойная правда, как препарирование еще живого. Никогда не думала, что буду обсуждать мои чувства к Элу, стоя на коленях в ванной с полуобнаженным Ниа напротив. И Эл, думаю, тоже такого не предполагал.

— Иногда, — чистая правда. С момента смерти прошло много лет, боль притупилась, теперь только хорошее, светлое. Пальцы сильнее сжимают подбородок, а я наконец начинаю понимать, что творится.

— Ты любила его? — сглатываю до того, как успеваю взять себя в руки. В голосе такие интонации, что заползают ледяным иглами под кожу. Знаю, что зрачки расширились, но надеюсь, что Ниа поймет разницу между удивлением и страхом.

— Нет, — голос охрипший. Любила, еще как, даже сейчас люблю, но не как мужчину. Ниа, пожалуйста, скажи, что это все шутка, игра, и ты не в серьез интересуешься всем этим.

— Лжешь, — тихий и безразличный голос. Пальцы разжались, меня отпустили, теперь могу идти. И ухожу, убегаю, чтобы поскорее избавиться от страха.

И только позже, стоя под горячими струями воды понимаю, что все, что сегодня творил Ниа, продуманный план. А цель — та самая сцена в ванной, и он знает, что я не солгала, не могла, он напугал меня так, что мое тело говорило за меня. Злость вскипела в крови.

— Не за чем ребячиться, лучше бы спросил, — громко и четко произношу, ни секунды не сомневаясь, что меня услышит через динамики. За такую фразу получу нагоняй от гениального шефа, но честное слово, лучше бы спросил, ведь начала уличать его в интересе к своей персоне. В нездоровом интересе.

1. Неудобное положение.

FrostNin

Для него все игра, а люди игрушки, он мог бы сказать, что играет честно, но его занесло. Эмоции – это химический дефект, который ведет к поломке.

Death Note

Нэйт Ривер/ОЖП

Нездоровый интерес

Уже несколько дней все тихо, чинно и благородно. Ниа соблюдает дистанцию, полностью игнорируя чье-либо существование, погрузившись в новое дело. Кажется, что это дело ему не подходит, не его уровень, слишком простое, словно для отвода глаз, но сужу предвзято, мне теперь все и везде мерещится: то Эл на меня смотрит, то Ниа стережет за углом, то Лестер в чем-то подозревает.

Сегодня дежурит «наша главная нянька», и могу идти домой, но не хочу, дома ждут пугающие мысли, подозрения и сомнения. Покупаю красное вино, сладкое, в красивой бутылке из темно-зеленого стекла, стоит дорого, должно быть хорошим, не знаю, не разбираюсь.

Долго лежу в горячей воде, наблюдая, как маленькие мыльные пузырьки с едва уловимым звуком лопаются, и пенная шапка постепенно исчезает, выбрасывая в воздух аромат клубники. А в голову лезут мысли и образы. Эл и Ниа. Эл никогда не заставлял меня ни в чем признаваться и не ставил на колени, и не нужно его было раздевать, а Ниа заставляет. В памяти всплывает субтильное тело беловолосого и холод, и не могу отделаться от мысли, что Вата — неподходящее прозвище, Снежная королева подходит больше. Хочу выкинуть из головы, не думать, но, кажется, во мне уже пущены его корни. Эл! Буду думать о нем. И думаю.

Думаю, когда вылезаю из ванны, и распаренную кожу обдает прохладным воздухом, думаю, когда кутаюсь в большое белое полотенце, когда открываю вино и выпиваю половину бокала, даже не замечая вкуса, думаю, когда натираю маслом кожу, скользя липкими пальцами по ногам, рукам, животу, бедрам, груди. Движения все интенсивнее, ощущения ярче. В какой момент оказалась голой на кровати и начала возбуждать себя? Вино, видимо, алкоголь сильно ударил в голову. Но останавливаться не хочу, образ Эла меня преследует, сейчас именно он со мной на простынях, трогает и гладит мое разгоряченное тело, царапает кожу, пощипывает твердые возбужденные соски и ласкает истекающую соком промежность. Реальность отступает. Ловлю горячее мужское дыхание на шее, сильные руки с длинными ловкими пальцами трогают везде, где только можно и нельзя, Эл разводит мои ноги широко, насколько вообще возможно, звук молнии, и почти улавливаю, как горячая головка соприкасается с изнывающей плотью. Звонок. Растерянно моргаю, никак не могу понять, что происходит. Реальность возвращается.

— Да? — какой же сдавленный голос, самой жутко.

— Мотивацию можно истолковать двояко, по второй и пятой жертве неточности в описании. Займись сейчас же, — бесстрастием в голосе Ниа можно убить все живое на земле, по крайней мере, мое сексуальное желание погибло. Эл исчез, а я почти с ним переспала.

Знаю, что Ниа придирается, с отчетом все в порядке, но, ненавидя все на свете, иду переписывать, а между ног холодно и липко, от чего совсем противно и тошно. Лежа в кровати, ближе к утру задаюсь вопросом: а мог ли Ниа знать, чем и с кем занималась, или опять мерещится?

2. Третий лишний.

Захожу в царство Ниа и у меня отнимается способность говорить. Язык не поворачивается назвать это карточным домиком — лабиринт. Среди карт не могу отыскать гения: занят строительством или прячется, умышленно выстроив стену от мира?

— Добрый день, — звук тонет в тишине, ответа от Ниа не получу, да и не жду, но Джованни тоже не откликается, а значит, еще не на работе, что странно. Секретное задание, не иначе.

Слушаю телефонные разговоры подозреваемого, их много, они разные, а еще записи с прослушивающих устройств в офисе и из дома. Голос звучит вязко, иногда липко и всегда скучно. Он скучный и вся его жизнь скучная, неужели преступления — единственный способ взбодриться? К вечеру мозг в мутной жиже из пустой информации. Осталось совсем немного, записей на три часа, но больше тишины, чем разговоров, проматываю быстро, и замираю в удивлении. В гости к подозреваемому наведалась женщина, по журналу посещений в это время он один.

Диалог пустой, немного слащавый, к чему оба клонят известно. Его возбужденные вздохи и ее громкие стоны. Натренированное ухо улавливает фальшь со стороны незнакомки, хоть и звучит она убедительно. Процесс понятен, мне не должно быть дела, мы все взрослые люди, но краснею, а дыхание сбивается. Воображение подсказывает, что и как между ними происходит, и тут же вспоминаю, как вчера фантазировала. Мгновенно прошибает испарена, даже ладони вспотели, и мне стыдно, ведь на работе. Ощущения так сильно захватывают, что не замечаю, как рядом возникает Ниа. Глаза большие и темные, волосы растрепанные, в нем что-то от совы, разбуженной светом фонаря. Тоненькими пальцами нажимает на кнопку, звуки льются из динамиков, непристойные, громкие, у меня ком в горле и возбуждение в паху. Лицо Ниа бесстрастно, а взгляд внимательный. Покручивает прядь белых волос и дышит спокойно, выключает. Теперь все снова только в наушниках, и мне легче от этого.

— Она имитирует, — еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, откуда ему-то об этом известно? Мой недоуменный взгляд пойман, решаю, что нужно двигаться дальше и скрыть одно удивление за другим.

— Кто она, в журнале никого нет? — темные, почти черные глаза, обманчиво бархатные, смотрят в мои расширенные зрачки, ничего не говорит, но мне понятно, что невысказанный вопрос он уловил.

Ниа бесследно исчезает в лабиринте из карт, в помещении опять тихо, только в ушах слышны стоны и вздохи, и вдруг интересно стало, как гениальный детектив узнал, что наткнулась на нечто интересное? Неужели слушает, как дышу?

Женщину нахожу быстро, она попала в камеру видеонаблюдения на парковке, машина на имя Элис Рид, с подозреваемым училась в старших классах. Сообщаю Ниа, ему словно заранее все известно, получаю приказ передать все Джованни.

Джованни у нас молодец, может следить за людьми сутками и не вызвать подозрение, однако его умение для меня оборачивается внеочередным дежурством. Мгновение колеблюсь, прикидываю, может, стоит позвонить Лестеру, но мужчина и так почти всегда с Ниа, а у него жена и ребенок, и он их не видит. Значит, сегодня мы опять вместе, а последний раз был не из лучших.

— Кофе? — говорю громко, уверенно, чтобы отбросить странное напряжение. Тишина. Значит делаю на двоих.

Крепкий черный кофе без сахара, чашка фарфоровая, идеально белая, я-то пью из большой кружки, так чтобы дважды не ходить. Руку обдает жаром, все же слишком горячо, но терплю, сама не знаю зачем. Останавливаюсь около входа в лабиринт, не решаясь зайти, вроде как частная территория, и разрушить такое строение боюсь.

— Ниа, кофе готов, — о чем я? Он и так знает, что готов.

Странный и пугающий звук тянется из центра, а мгновение спустя все карты летят на пол, лабиринт полностью разрушен и восстановлению не подлежит, а я подавляю в себе желание оправдаться, что в случившемся нет моей вины. Безразличная поза Ниа говорит о том, что произошедшее дело его рук. Лежа на спине, меланхолично рассматривает двух марионеток на пальцах, и они без обозначений, словно жизнь в них еще не вдохнули. Голову не поворачивает, не смотрит, когда рядом с ним ставлю кофе. Хочу уйти, но останавливаюсь, Ниа так себя обычно не ведет, движения слишком размыты, либо глубоко задумался, либо что-то не так.

— Кофе остынет, — предупреждаю его. Несколько секунд Ниа еще колеблется, изучая марионеток, а потом все же смотрит на меня. Вид безучастный и усталый, ни разу усталым не видела его, от чего сразу становится не по себе. Беспокойство отражается на моем лице, а Ниа хмурится, и пытается сесть на пол, но невидимая рука его уводит назад. Хватаю за руку, тонкая и белая кисть такая горячая, что все встанет на свои места. У нашего дарования жар, болен и не жалуется, продолжает работать, и весь лабиринт, как отдельная палата, чтобы отлежаться, скрыть слабость.

-Только не сопротивляйся, — предупреждаю его, морщится, но молча поддается мне. Уверенно на ногах стоять не может, шатается, взгляд плавающий, прижимаю к себе, боюсь, что упадет, при всей легкости юношеского тела, мне его не удержать. Мы с ним почти одного роста, и Ниа прижимается разгоряченным лбом к моей шее, сжав в кулаках пиджак на спине. Горячее дыхание неприятно обжигает кожу. Так близко никогда к нему не была, руками поглаживаю спину через тонкую рубашку, словно успокоить стараюсь, а голова занята мыслями, как довести до спальни и напоить таблетками. Тяжелый вздох вырывает меня из раздумий.

— Одну таблетку выпью, — как гора с плеч.

— Спасибо, — шепчу куда-то в область макушки, ощущая, как мягкие белые волосы щекочут щеку и нос.

Таблетку выпил, как и обещал, лежит в постели, с холодным компрессом на голове и смотрит выжидающе на меня. Мягко улыбаюсь. Сейчас настолько беззащитен и беспомощен, что страшно оставить одного. Поддаюсь порыву нежности и присаживаюсь на самый краешек кровати, хочу погладить по руке, но сдерживаюсь, и так слишком много контакта сегодня.

— Что-то хочешь? — в полумраке голос звучит таинственно и сказочно.

— Да, — пауза, которая тянется вечно. Понимаю, что не может переступить через себя. Склоняюсь и ласково поправляю одеяло, давая возможность придумать желание, — останься со мной.

Сердце ухает в пятки, лицо сохранить не удается, и Ниа видит реакцию, отворачивается. Злюсь на себя. Он болен, и всегда один, и никогда не выдает своих слабостей, так разве от меня убудет, если останусь с ним на ночь, ведь все равно не собиралась уходить.

— Уходи, — голос повелительный, нетерпящий возражений. А взгляд и того хуже.

Встаю, на трясущихся ногах подхожу к стулу, пальцы не слушаются, но все же снимаю пиджак, туфли, мгновение спустя сожалею, что ничего нет более удобного, только деловые костюмы и нижнее белье. Разворачиваюсь, и словно шагаю сквозь ледяной шторм. Взгляд Ниа впервые такой откровенно злой и ненавидящий, чем дольше смотрит, как приближаюсь к нему, тем больнее мне шагать, тем больше неуверенности в действиях. Начинаю сомневаться, что стоило так себя вести, возможно, надо было сесть в кресло и подремать, но во фразе: «Останься со мной», — скрывалось что-то личное, отчаянное. Стою возле самой кровати, а черные глаза гения лихорадочно бегают по моему лицу, упорно избегая прямого взгляда, но молчит, не гонит, а даже словно ждет, что буду делать дальше.

— Позволишь? — киваю на край кровати. И только потом понимаю, что он истолковал меня неверно. Ниа двигается, освобождая часть кровати, чтобы могла лечь, а я просила разрешения сесть, но оттолкнуть его странный порыв не могу. Немного поколебавшись ложусь, а он отворачивается, одеяло сползает со спины, и вижу хрупкие плечи, обтянутые тонкой белой тканью. Со лба съезжает компресс, поправляю, и тут же Ниа хватает руку и прижимает к своей горячей шее. Забываю, как нужно дышать.

— Я болен, понимаешь, болен, — несдержанность — это не про него, всегда не про него, но не сейчас.

— Да, понимаю, — раздражений выдох в исполнении Ниа, меня открыто обвинили в несообразительности. Но успокоиться у него не получается, плечи подрагивают, дышит тяжело, а руку так и не отпускает.

— Буду спать, ты тоже. — нервно дергается, и оглядывается через плечо. Белые волосы разметались по подушке, дышит рвано, губы, по-детски пухлые, сжаты в тонкую линию. Жалею безумно о своем решении, нужно было уходить, когда гнал. Ситуация странная до невероятия, до идиотизма. — Переоденься в мою пижаму, это приказ.

Лежу, как громом пораженная, пытаюсь вспомнить слова, но никак не могу. В мозгу только одна мысль: «Ниа, ты серьезно?». Раздраженный вздох, и Ниа накрывается одеялом с головой, и я понимаю, что время пошло. Резко встаю, иду к гардеробу, достаю белую пижаму, неохотно стягиваю с себя блузку, снимаю бюстгальтер, оголяя грудь, боюсь повернуться и увидеть темные глаза, холодно или раздраженно изучающие меня. Хорошо, что Ниа любит свободную одежда, иначе пуговицы на груди бы не сошлись. Верх пижамы прикрывает ягодицы и уже спокойнее снимаю брюки, не боясь подавиться сердцем, рвущимся из груди от испуга. Хлопок приятно касается тела, теперь понимаю, почему Ниа и днем и ночью в такой одежде. Комфортно. Теперь дорога обратно.

Ложусь на самый край, минуту спустя на меня падает кусок одеяла, мысленно вздыхаю и двигаюсь ближе к Ниа. Мы лежим спинами друг к другу и между нами пропасти и горы, океаны и пустыни. А я задаюсь только одним вопросом: «Куда делась моя подозрительность?». Мне больше не мерещится, что Ниа затаился и будет атаковать, не кажется, что он способен причинить боль, в голове образ нежного и ранимого мальчика, который нуждается в поддержке, а еще он болен.

Уснуть так и не получается, мешает приглушенный свет, слишком мягкая кровать и что-то под боком, но не двигаюсь, прислушиваюсь к дыханию гения, дышит размеренно, хоть и тяжело, значит все же уснул. Пытаюсь успокоиться, начинаю считать, потом представляю себя птицей, которая летает над лесами и полями, но сон так и не приходит. Изучаю комнату, хоть и не впервые в ней, однако никогда не удавалась даже осмотреться. Ничего необычного, комната безликая, хотя, все же кое-что не так — нет зеркал. Задумалась, а где-то есть зеркала? Нет. Видимо, Ниа не любит свое отражение. В это мгновение нестерпимо хочется взглянуть на детектива, что видит он в зеркале, с чем не может смириться?

Поворачиваюсь осторожно, практически бесшумно, не хочу тревожить сон. Белокурый ангел с нежным подростковым личиком, пухленьким губками и мягкими чертами лица. Догадываюсь, что ему может не нравиться, в своей внешности, но тогда зачем использует этот образ? Ниа поворачивается, обхватывает меня рукой, прижимается, что-то причмокивает и мирно сопит. В этот момент хочется разрыдаться от противоречивых чувств. Как тебе удается пугать и умилять?

Сквозь ткань непонятно, но, кажется, температура уменьшилась, не могу коснуться рукой, подаюсь вперед, касаюсь щекой лба. Испарина — хороший знак. Веки с белыми ресницами вздрагивают, а я замираю, не хочу, чтобы мои поступки истолковал неверно второй раз за вечер. От тела Ниа тепло, посапывание убаюкивает, начинаю засыпать в объятиях человека, который не простит такого поведения ни мне, ни себе. Да и все равно, уже сплю.

3. По правилам болезни.

Просыпаюсь под утро от странного скользящего движения по коже живота, и мне требуется мгновение, чтобы среагировать и тут же услышать раздраженно фырканье рядом с ухом.

— Ниа? — в голосе удивление с щепоткой сонного испуга.

— Удобно? — тихий и надменный голос, рука, которая только что скользила по животу, сползла к бедру, за что-то схватилась и то, что впивалось в бок, выскользнуло из-под меня — очередная игрушка детектива. Не удается сдержать разочарованного вздоха.

— Избавь меня от глупых фантазий.

По интонации понятно, что Ниа лучше, а еще раздражен, и куда девалось его привычное безразличие? Но все же тяну руку ко лбу и тут же получаю ощутимый удар игрушечным роботом по руке, и тихое шипение, больше похожее на змеиное, режет слух. Детектив бесцеремонно спихивает меня с кровати, и я падаю на пол, утаскивая с собой одеяло. Вот теперь зла и раздражена, но больше на себя: ночной ангел упорхнул с рассветом, теперь опять это странное существо, которое скрывается под маской невинности, а я подмену сразу не заметила.

С кровати свешивается Ниа, белые волосы обрамляют красивое, правильное лицо, наблюдает как лежу на полу, глаза темные и холодные, неподвижные, но в них пробегают искорки интереса, словно началась игра. А я не собираюсь в ней участвовать.

— Скоро Линдер придет, лучше собирайся, а то заподозрит тебя в нехорошем, — личико детектива хмурится, он не понимает, на что намекаю, но думает о скабрезном.

— Только меня, а тебя нет? — взгляд внимательный, цепкий скользит по моему телу, пока пытаюсь выпутаться из одеяла и встать. На бледных щеках вспыхивает едва уловимый румянец, и не будь ситуация такой странной, то не обратила бы внимания.

— А она знает, что я по ночам обычно сплю, — шутка плоская, Ниа ожидал другого, губы кривятся в раздражении, глаза опасно сужаются, и уже жалею, что ткнула парня в его одержимость расследованиями. Стою, комкая край одеяла в руке, не зная, стоит извиниться или лучше промолчать и уже уйти?

— А она знает, что у тебя нереализованная сексуальная фантазия с Элом? — одеяло тут же летит в Ниа, раздражение зашкаливает, словно кипятком обдает все тело. Значит, тогда не померещилось! И говорит про Эла в какой-то уничижительной манере, словно презирает, ненавидит, считаю такое недопустимым, это личное оскорбление. Мне нужно срочно уходить, и так перешли все границы. Не буду втягиваться в игру, и так слишком опасно. Меня впервые посещает мысль, что могу лишиться работы.

Шорох, быстрое движение, скорее догадалась, чем услышала, оборачиваюсь ровно в тот момент, когда на меня запрыгивает Ниа, он тяжелее чем кажется, и вывернуться не получается, заваливаемся оба на пол. Ударяюсь спиной обо что-то, готова поклясться, что очередная игрушка, хруст. Больно. Не игрушка, а чашка! Откуда она здесь?! Осколки вспарывают ткань, впиваются в кожу, пытаюсь сопротивляться, Ниа в бешенстве наваливается сильнее, руками удерживает плечи и вдавливает в пол, частички проникают глубже. Хриплю и плачу. Он что-то говорит и тут же дергает на себя, мышцы приходят в движения, напарываются на острые края и повреждаются сильнее, взвизгиваю, боль режет точно нож. По лицу скользят слегка дрожащие пальцы гения, утирают мои слезы. Изумляюсь, ведь его губы дрожат тоже.

— Сиди и не шевелись, сейчас приду, — он напуган, слышно в голосе. Даже поверить не могу, что Ниа способен испытывать страх. Тянусь левой рукой к правому плечу, хочу нащупать осколки, но не выходит, мышцы спины приходя в движение и тихо скулю от боли, и утыкаюсь в собственные колени.

— Говорил же, не шевелись, — в голосе открытая угроза, и все внутри замирает. Не понимаю, почему его выбор пал на меня?

Укол в плечо, его руки держат мои, чтобы не дергалась и не вредила себе больше, в касании что-то успокоительное и мягкое, возможно, пытается так извиниться, но мне не до того. Лицо детектива напряженное, сосредоточенное и бледное. Бледное на бледном. Да он словно молоко. Глаза внимательные, знаю, что отслеживает и анализирует каждое движение, каждый вздох. Вижу по тому, как слегка хмурятся брови, как глаза заполнены холодом. В отличии от меня, он эмоциям не поддается, и сейчас понимаю, как это верно. Ждет, пока укол подействует, наверняка обезболивающее, и боль действительно начинает отступать, по затихающим всхлипам понимает, что пора.

Из спины что-то вынимает, хотя понятно, что осколки, ощущения странные, словно перья вытаскивают, и мне не по себе, потому что сейчас придется снять пижаму, а под ней ничего. Так и происходит. Пальцы тонкие и быстрые расстегивают все пуговицы, инстинктивно пытаюсь закрыться, прижимая одежду к себе левой рукой, чтобы прикрыть грудь. Выразительно Ниа смотрит на меня, а я не в состоянии объяснить, что чертовски стесняюсь его, потому что не знаю, кто он: ребенок или взрослый мужчина? Хотя нет, вроде он совершеннолетний, но не выглядит таким и ведет себя как ребенок, а перед ребенком не могу раздеться. И все же не зря теперь занимает место Эла, понимает причину колебаний, легко и спокойно произносит:

— Мне двадцать один, и видел множество женских тел, — женских тел? Не женщин, а именно тел? Но моя рука неуверенно ползет вниз, Ниа аккуратно стягивает верх от пижамы, и при этом смотрит в глаза, а взгляд спокойный и уверенный, теплые темные глаза гипнотизируют, обволакивая сознание. В раздевании ничего нет сексуального, становится легче, внутреннее напряжение растаяло.

Не знаю, что он делает, но все заканчивается быстро. Слышу, как рвется упаковка и, ощущение, что по спине бегают насекомые, пытаюсь стряхнуть с себя копошащихся созданий и слышу голос, спокойный и уверенный:

— Тише, не мешай, — скорее догадываюсь, чем понимаю, что голос принадлежит Ниа.

Руки в белой одежде подхватывают под грудь и рывком поднимают. Ноги не слушаются, точно и не мои, голова идет кругом, начинаю теряться в пространстве, что-то не так, но не могу понять. Хватаюсь левой рукой, правая почему-то не слушается, за чье-то тонкое, костлявое плечо, и оборачиваюсь. Ниа. Откуда он здесь? Хмурюсь, но иду туда, куда меня толкают.

Ванная комната, вода шумит, в зеркале я и детектив, но почему-то обнажена по пояс, а детектив что-то оттирает со спины мокрым белым полотенцем, от чего оно окрашивается в красный.

— Ниа, — язык плохо слушается, каша во рту, в голове. Мы встречаемся взглядами в зеркале, сглатываю, борясь с тошнотой, — а что произошло?

Какое-то время он меня рассматривает, причем всю, от чего рука сама тянется к груди, но ее перехватывают, пальцы сжимаются вокруг запястья. Лицо уверенное и спокойное, не то что мое, какое-то смазанное от всех эмоций разом нахлынувших. Пытаюсь отстраниться, но не выходит, самое непонятное, что не испытываю страха, хотя так не может быть.

— Ты порезалась, вколол обезболивающее, рану обработал, кровь остановил, сейчас приедет Лестер и отвезет тебя в больницу, — полотенца в руке больше нет, его руки на мне. Сильные, даже не верю, что в таком слабом теле может быть столько силы.

— А что еще вколол? — мысль словно не моя, из-под сознания, сопротивляюсь, но только левой рукой, правая почему-то не двигается. Шатает, хватаюсь за край раковины, перед глазами все расползается. Мужские руки на талии, но движутся вверх. Чьи это руки?

— Морфин, — бледные губы касаются плеча, и вздрагиваю. Меня в плечо только что поцеловал Ниа. Что-то внутри меня кричит, истерично, но как-то очень тихо. Морфин? Зачем? Уже и не помню. А с чего начался разговор в ванной? Зачем я здесь?

— Зачем? — ноги больше меня не держат, и Ниа предугадывает состояние. Чувствую, как меня облокотил о край раковины, теперь он не в зеркале, а передо мной, напряженный, кажется, что-то не так с его глазами, они словно маслом блестят. Но белые вьющиеся волосы будят какие-то странные образы, почему-то связанные с ангелами и жаром. Жутко хочется плакать, наверное, так и поступаю, потому что пелена выступает перед глазами, и все и так размытое теряется окончательно.

— Чтобы ты забыла, — больше не понимаю, где я. Все плывет. А рядом Ниа, и почему-то он совсем близко, до неприличия, и мне хочется его оттолкнуть, но рука не слушается, вроде бы удивляюсь вслух.

— Что? — фокусируюсь на лице Ниа, жду объяснений на все вопросы, даже незаданные. Он же умный, должен сам все понять и сделать.

— Падение, — его губы касаются моих мягко, как-то неуверенно, и не знаю, как реагировать. Что-то нежно движется вдоль спины и сжимает ягодицу, вызывая двойственные чувства. Хмурюсь, в попытке понять, что происходит, меня определенно лапают, но, вроде, так и должно быть, иначе бы страх заставил сопротивляться. Вздыхаю, и нечто инородное проникает во внутрь и ласкает мой рот, от чего перехватывает дыхание. Язык? Поцелуй? Кто меня целует? Открываю глаза и вижу белые волосы, темные глаза и нежные черты лица. Ниа! Значит все нормально, он же гениальный детектив. Что-то сдавливает грудь, и стон вырывается из глубины души, мне хорошо, вроде даже пьянящее чувство возбуждения проникает между ног. Чувствую, как улыбаюсь. Какой странный сон, нужно не забыть.

Всплываю на поверхность своего сознания, еду в машине на заднем сидении, за рулем высокий мускулистый мужчина чуть за сорок, понимаю, что это наша главная нянька — Лестер. И с ним мне спокойно. За окном ночной город, в голове гудит, как после знатной пьянки, и мне совсем не хочется думать, но состояние обманчивое, думать надо, всегда.

— Энтони, а куда мы едем? — что-то совсем не помню, последних часов жизни. А часов ли?

— Домой, — в зеркале заднего вида ловит вопросительный взгляд, сдержанно улыбается, пересказывает произошедшее, и в конце не может скрыть восхищения, оно так отчетливо звучит в голосе, что вызывает оскомину, — А ты знала, что Ниа умеет обрабатывать раны?

— Думаю, мы все его не знаем, — подозрительный взгляд умных мужских глаз. Хочу от него скрыться, но бессмысленно, спишу состояние на лекарства. Меня теперь сильно беспокоит, как все произошло на самом деле, в памяти невероятная муть со странными вспышками, а рассказ Лестера слишком четкий, будто он пересказывает чужие слова, стараясь не упустить ничего, будто заучил, а теперь, как прилежный ученик, пересказывает.

4. Упорхнувший ангел.

Мой дом — моя крепость. Но суждение ложное, в памяти всплывает странный фрагмент, точно что-то в моем доме больше не мое. Стою на балконе, ветер холодный, осенний, обдает ледяным дыханием, пробирает до костей. Столько неясностей, неопределенностей, что произошло?

Неделя больничного. С чего бы это? Ниа определенно не хочет видеть меня на рабочем месте, избегает, сводит к минимуму общение с коллегами. Меня вычеркивают из списка работников или из списка игрушек? Что вообще творится с Ниа? Он изменился, сильно, но никто не замечает. Когда только познакомились, при нем можно было застрелиться, и он бы глазом не моргнул, не повел головы, чтобы проверить, что там так бахнуло, а теперь сдерживается из последних сил? Где твоя хваленая хладнокровность? Тебе всегда на всех плевать, ты вне этого мира и вне всего происходящего, ты играешь в ситуации и всегда, по своему собственному желанию, можешь закончить игру, что изменилось? Изменилась игра?

Нужно думать и думаю. Записываю в блокнот все, что вспоминаю, и все выводы, которые могу сделать. Выходит, что осталась с Ниа, потому что Джованни следил за подозреваемой, наступила на игрушку, мы все на них наступаем, упала на чашку, да, чашки на полу тоже стоят, наш гений оказал медицинскую помощь. И что не так? Все не так, я этого не помню. Вместо воспоминаний темная масса, которая смеется надо мной, скалится и расползается.

Вторые сутки не нахожу места, ловлю себя на мысли, что подозреваю Ниа в чем-то крайне нехорошем, от чего сознание трещит по швам. Противно так думать, даже стыдно, все больше похоже на придумки, на больное воображение, но именно больное воображение проецирует нездоровые образы.

Осматриваю свое тело в большом зеркале, ищу улики на нем, и боюсь найти. Ниа, пожалуйста, пусть ты будешь куском льда, а все остальное моей фантазией. Не хочу, чтобы восхищение от твоего острого ума и бесконечного спокойствия переросло в страх. Ты же не обычный человек, ты механизм, машина. Не хочу, чтобы было иначе.

Образ светлого юноши с красивыми чертами преследует и днем, и ночью, безразличие сменяется агрессией, презрением, а я все сильнее путаюсь. Чувствую, что он рядом, за спиной, стоит только обернуться и столкнусь с его взглядом, таким холодным, таким обволакивающим. Возбуждение? Нет, что-то странное, животное вперемешку со страхом и болью.

В ванне настигает острое сексуальное желание, тянусь рукой и не могу остановиться, пальцы скользят, а мне мало, хочу большего. В зеркале отражение, странное, искаженное, пьяное. Страсть всегда меняет черты лица. Хватаюсь за раковину рукой, чтобы удержать равновесие, в зеркале видна моя грудь, соски стоят, как-то неприлично рассматриваю себя и закрываю глаза, не хочу видеть отражение в зеркале. Пытаюсь воскресить в голове Эла, но образ не держится, истончается, на место приходит Ниа, держит руками за талию, целует в плечо. Ощущения столь реальные, что дергаюсь и резко оборачиваюсь. Ниа должен стоять за спиной, такое уже было, точно знаю.

Никого нет, но фрагмент выплыл из той самой темноты, которая не давала покоя. Оседаю на холодный пол, не в силах принять воспоминание, оно сильнее, давит, ломает, скручиваюсь, подтягивая колени к обнаженной груди, в груди зарождается рыдание, мне хватает сил его сдержать. Ниа, за что, ведь мне нравился твой «лед»!

5. Память как улика.

На работе удивлены раннему возвращению, но радость в лицах настоящая, интересуются самочувствием, бодро похлопывают по здоровому плечу, им будет легче во всем. Страшно мне, все сжимается внутри, пришла не к ним, а к Ниа, хочу знать, нужна правда, какая бы ужасная не оказалась. Хотя… Тут же мысленно даю себе затрещину и приказываю собраться. Если уже хочу сдаться, то нечего было и приходить.

Разговор о деле, последние данные, осталось совсем немного, дело скоро закроют, не достает пары улик, но наш гений уже все придумал. И мы все в него верим, даже я заставляю себя в него поверить.

Ниа безразличен, он теперь расставляет марионетки на шахматной доске и перемещает их, продумывая ходы в голове. Для него есть только игрушки, люди безразличны. Не уверена, что меня заметил. Конечно заметил, но не стал реагировать.

Джованни и Лиднер на задании, сегодня все закончится, если операция пройдет успешно. Но никто не сомневается. Лестер дежурит в ночь. Как он не устает? И как бы мне выловить Ниа?

Подготавливаю отчет для полиции на автомате: мешают мысли и страхи. По мне видно? В груди ледяной и цепкий страх, руки подрагивают, дыхание скачет, выравниваю, контролирую.

Лестер готовит кофе, мы его употребляем в ненормальном количестве, мы все немножко одержимы, вот только не кофе, а гениальным детективом и хотим ему соответствовать во всем. А, значит, работаем сутками, строим из себя умников и пытаемся держать эмоции в узде. Но сейчас напилась бы, забилась в дальний угол и разрыдалась, никак не могу избавится от мыслей, что мною грязно воспользовались. Останавливаю обвинительный поток мыслей, нужно сначала поговорить, все обвинения беспочвенны.

Движение, юный гений смотрит через плечо в монитор, а я смотрю на него. Как же мы близко. От белой одежды пахнет чем-то чистым, кожа бледная, красивая, почти фарфоровая, он весь красивый, нежный, нереальный, и вселяет ужас. В отчете про жертвы, а выражение безразличия и отчужденности не сходит с лица. Как же ему на всех все равно? Чего от него жду, что он расскажет, как меня насиловал или что придумает ложь, которая скроет правду? Только правду, на меньшее не согласна. Хотя… Страх и сомнение тут же впиваются в мою решительность, уговаривая поверить в любую спасительную ложь. Одергиваю себя и беру в руки.

Ловит мой взгляд. В его темных холодных зрачках вижу свое отражение, напуганное, но с вызовом. Челюсть немеет, а в горле застревает обвинительная фраза, дыхание сбивается, как будто пробежала марафонскую дистанцию. Хочу отвернуться и не могу, белое создание еще не все во мне рассмотрело, ощущаю кожей, как что-то изменилось в его теле. Он все знает, знает, почему здесь, но на холодном лице безразличие. Страшно. Что могу ему вменить кроме своих предположений? Поговорить по душам? С ним? Это возможно?

— Лестер, сегодня вечером можешь идти, — Ниа больше не смотрит, он все увидел, понял, ему достаточно. А я теперь жалею. Нужно было лучше держать себя в руках.

Время тянется, атмосфера накаляется. Неужели нахожусь в одном помещении с насильником? Поглядываю на Ниа, голова кругом. Тошно. Только бы сдержаться и не дать эмоциям вырваться наружу при посторонних. Прощальный взгляд Лестера, почти незаметная морщинка между бровями — напряжение. Все же мое состояние задевает и его. Улыбаюсь и прощаюсь. Наигранная бодрость никого не обманет, разве что меня.

Тишина. Ниа рядом, но первым не начнет, мое стояние — не его проблема, он защищен со всех сторон, а главное, даже я сомневаюсь.

Ноги не слушаются, дрожат, встаю рядом, пытаюсь не начать сразу с крика.

— Ниа, что произошло тогда? — что бы гений не ответил, хочу признать его виновным. Предвзятость суждений — это плохой соратник.

— Ты упала на чашку, — грубо прерываю, в голосе обвинение и начинающаяся истерика, он знает, что со мной не все в порядке, вот только эмоции не сделают меня сильнее.

— Нет, что произошло между нами? — холодные темные глаза пронзают безразличием, меня тут же начинает знобить, хватаю себя за плечи. — Между мной и тобой? — голос срывается, помещение сжимается. Липкий страх. Не хочу произносить то самое слово, оно слишком ужасно. Такая правда слишком ужасна. Страх и сомнение тут же оплетают и отчаянно жалят, отравляя нерешительностью.

Теперь стоит рядом, смотрит в глаза, но отчуждение трескается, под маской проскакивают эмоции. На краткий миг оба затаиваем дыхание. Его губы чуть дрожат, волнуется?

— Ничего, — холодно цедит детектив.

— Ничего? –во мне слишком много возмущения и обвинения. Обидно, страшно, и не могу найти доказательств, уже и не ищу, а лишь сильнее поддаюсь эмоциям.

Мы почти одного роста, стоим близко друг к другу, смотрим друг на друга, вот только он видит улику, а я вижу перед собой красивого нежного юношу, который быть может меня…

— Ты считаешь, что я тебя изнасиловал? — зрачки мгновенно расширяются, маска безразличия и отчужденности разлетается на мелкие осколки, его гнев и ненависть ничто по сравнению с удивлением и презрением, которыми он как наотмашь бьет по мне. Тушуюсь. Страх, сомнение, обида борются за контроль над моим телом.

Как же глупо. Передо мной Ниа, тот самый Ниа, который не признает человеческих чувств и эмоций, топит их и избегает, а секс с насилием, так еще и с телесным контактом связаны. Не мог так поступить, не верю, не хочу. Если вдруг он и вправду меня изнасиловал, то пусть докажет обратное, поверю, на самом деле именно такого исхода и хочу. Страшно представить, что великий детектив может дойти до такой низости. Отчетливо понимаю, что нужна помощь, иначе жить не смогу и ему жизни не дам. Сдаюсь, выкидывая белый флаг.

— Ниа, ты же великий детектив, так помоги, я собираюсь обвинить в изнасиловании человека, который может статься невиновен. Возьмись за мое дело! — внутри беснуется истерика, хочет сорваться с цепи, меняю тональность, больше нет обвинения в голосе, только мольба. Меня срывает, и чтобы не утонуть в происходящем цепляюсь за белую пижаму. Как же всю трясет.

Никакой реакции, юный гений даже не моргает, смотрит сквозь меня и думает или не думает о своем. Вот только тело напряжено, и губы сжаты в тонкую линию, от чего кажутся совсем белыми. Хочу расправить напряжение на его лице, тянусь пальцами к его губам, чтобы смягчить, разгладить оцепенение. Реакция мгновенная, Ниа с такой силой сжимает запястье, что вскрикиваю и дергаюсь. Взгляд фокусируется на мне. Бешенство. В темных, почти черных глазах истерика, все привычные черты лица искажены, в них безумие и отчаянье. Ни слова, ни звука, в абсолютной тишине, Ниа, все за то же запястье, рывком тянет в сторону мониторов, выкручивая руку. Не успеваю, больно, но ему все равно, он уже не он.

Файл находит сразу, он запаролен. Понимаю, что не случайность, становится страшно до безумия, не хочу подтверждения, скажи, что ничего не было, и я уйду. Поверю на слово и уйду, не хочу видеть, не хочу разочаровываться в тебе. Пытаюсь отстраниться, но хватка стальная, он стоит за спиной монолитной стеной, мне не уйти, придется смотреть запись, и не важно, что на ней. Трясусь, потому что понимаю, сейчас Ниа признается в своем грехопадении, для него тоже дороги обратной нет, мы только что вместе шагнули в пропасть.

Запись начинается сразу как Ниа вводит меня, словно пьяную, в ванную комнату, прислоняет к раковине, оттирает со спины кровь.

— Ниа, а что произошло? — голос словно и не мой.

Моя рука тянется к отражению в зеркале и начинаю заваливаться вперед, детектив перехватывает меня за руку, возвращая в вертикальное положение.

— Ты порезалась, вколол обезболивающее, рану обработал, кровь остановил, сейчас приедет Лестер и отвезет тебя в больницу, — не могу понять, но, вроде бы, Ниа спокоен, возможно обманчивое ощущение.

— А что еще вколол? — веду себя неадекватно, пытаюсь сопротивляться, хватаюсь за все. Прижимает к себе сильнее, чтобы не упала.

— Морфин, — и никакого поцелуя, сама задеваю его плечом, а он морщится.

— Зачем? — разворачивает и прижимает к раковине, почему-то плачу и цепляюсь за его пижаму.

— Чтобы ты забыла, — прижимаюсь к нему, и плачу в плечо. Откидываюсь, пытаясь заглянуть в лицо.

— Нападение, — рукой гладит по волосам в успокоительном жесте, а потом его губы касаются моих мягко, как-то неуверенно, начинаю соскальзывать, и он ловит меня и возвращает на раковину. Обхватываю его плечи, он прижимает меня к себе, пытается увести из ванны и из груди вырывается стон.

6. Найти пару.

Запись заканчивается. Сначала хочу обвинить его в подделке, в фальсификации, но понимаю, что большей глупости сказать не смогу. Вся страсть происходила у меня в голове под действием лекарств. Как же стыдно! Запись стерильна, в ней один невинный поцелуй, да меня в начальной школе развратнее целовали! Меня да, а его? Задыхаюсь, хочу обернуться и извиниться, поговорить, рассказать, как неправа, но не позволяет. Ниа стоит за спиной, близко и чувствую, как его трясет, и что не хочет говорить, и не позволит повернуться, но и не отпустит. От его хватки запястье уже онемело.

Пытаюсь все же заговорить, но вместо извинений прорывается логика:

— Подожди, но ведь ты вколол Морфин раньше, и не для того, чтобы забыла сцену в ванной. Ниа, что произошло до? — запястье сжимает с такой силой, что вскрикиваю, и пытаюсь разжать его пальцы, а сама понимаю, что вопрос верный. Значит дело не в поцелуе.

— Не буди во мне волка, — угроза настолько отчетливая, что волосы встают дыбом, а страх сжимает ледяной хваткой горло. Еще секунда и его пальцы разжимаются, долгожданное освобождение приносит миллионы иголок в кисть.

— Значит, все же ты на меня напал? — голос дрожит от слез и страха.

За спиной «стена» приходит в движение, кажется, окончательно вывела из себя Ниа. Холодные тонкие пальцы скользят по шее, и сжимают горло, лишая возможности дышать, даже не сопротивляюсь, потому что звучит голос, странный, низкий, чужой, но окрашенный в такое безумие, что понимаю, со мной сейчас говорит Волк.

— Хочешь дойти до самого конца? Хочешь узнать какой на самом деле, на что похож? — белые волосы щекочут мне шею, а нездоровое горячее дыхание обжигает кожу, и в этом нет ничего сексуального. — Я же еще тогда предупредил, что болен, а потом просил уйти, но ты осталась.

Хочу возразить, но не успеваю. Рука перемещается на рот и зажимает, теперь могу дышать, но не могу говорить. Чувствую себя кроликом, которого сейчас растерзает волк, и, наверное, правильное ощущение, потому что Ниа раскрывается передо мной и не позволит мне уйти живой с полученными знаниями.

Видео запрятано и перекодировано, защищено паролями. Мне должно стать от этого страшнее, но уже не могу боятся сильнее, что бы на записи не произошло — пережила. А что со мной сделает детектив, неизвестно, а учитывая его ум и способности, меня не найдут. Никогда.

Мы в одной постели, и смутно припоминаю, что так и было, неуместное поведение, глупый разговор об Эл, одеяло, а потом стремительный прыжок, и падем на пол. Вскрикиваю, его реакция странная, он сначала вдавливает меня в пол всем весом, а потом помогает сесть.

Нажимает на паузу, дальше будет обрабатывать рану, и мне совсем не хочется этого видеть, ему тоже. Разговор об Эл и затем нападение, в самый первый раз была такая же последовательность. Ниа претит упоминание об Эл, а еще, не уверена, но все же, он меня к нему ревнует. О, господи! Ревность такая человеческая реакция, неужели Ниа все же человек, и его гениальность не выдавила из него все чувства?

Страх сбавляет обороты, в голове проясняется, теперь могу подумать. Вихрь путанных, скачущих словно блохи, мыслей наполняют мозг. Эл и Ниа в тени великого детектива — без чувства соперничества не обойтись; моя привязанность к Элу, мои фантазии- лично и интимно, но уже не совсем; интерес Ниа и его ревность — в голове никак не укладывается; марионетки, агрессия и сдерживание — кукла, вышедшая из-под контроля, нет, не так; море эмоций, раскол и треснувшее спокойствие, страх — он столкнулся с неизвестным, с тем, что раньше его не трогало.

Понимание лавиной накрывает меня.

Хочу обнять Ниа, показать, что меня он больше не пугает, и его поведение нормально, чтобы он себе там не напридумывал. Но за спиной никого нет. Гений уже сидит и совсем по-детски пытается строить из костей сооружение. Вот только пальцы у него трясутся, а на лице проскакивают непрошенные эмоции.

Иду к нему, к этому странному белокурому созданию, он запутался, заигрался сам в себя, а теперь не знает, как быть. Сажусь рядом, близко, раньше бы так не посмела.

— Ниа, — тихо и мягко зову его, но юноша упрямо дергает головой, отворачивается, а пальцы тут же зажимают прядь волос, — ты все же человек, а не механизм.

Фраза не нравится, кривится и с силой натягивает прядь волос. Кладу голову на его костлявое плечо и вдыхаю запах чужого тела. Замирает. Вижу испарину на коже, ощущаю внутреннюю борьбу, но финал мне уже известен, и я совсем не возражаю.

— Понимаешь, что я не ребенок, не субтильный подросток, которым меня все видят, я мужчина, и потребности у меня соответствующие? — ему противно от самого себя, а мне противно, что не заметила этого раньше.

— Понимаю, — тело приходит в движение, мышцы сбрасывают оцепенение, под щекой движется сустав, Ниа больше по привычке пытается складывать кости в грандиозное строение. Тишина долго не длится, Ниа хочет выговориться, знает, что нужно, иначе сойдет с ума, а я тут рядом и впервые готова выслушать.

— Ты хоть понимаешь, — зло шипит детектив, — что тогда я напал на тебя совсем с другими намерениями?

— Понимаю, — голос тихий и спокойный. Действительно понимаю, на записи видно, что он сорвался, потерял контроль, а удар по руке и спихивание с кровати — его попытка сохранить лицо. Юноша боролся до последнего, и почему-то мурашки по коже бегут от ужаса, как же он так держался? На душе мерзко, я бы столько не смогла сопротивляться.

Зубы сжаты, линия подбородка стала острее, белые волосы прикрывают глаза, Ниа отдаляется, но ему плохо, он не знает куда себя деть. Несколько раз порывается столкнуть меня, но каждый раз останавливается. Дыхание срывается, он раздраженно дергает головой, будто отгоняет совсем уж страшные мысли, которые не способен принять.

— Говорил, что болен, — сквозь зубы цедит Ниа, и мягкие черты лица искажаются, озлобляются.

-Мной? — ответа не последовало, только фырканье, которое истолковываю, что до меня все очень плохо доходит. В голове возникают образы и мысли. Юный детектив никого так сильно не критиковал и никого так не отталкивал как меня, и теперь понимаю, что тому причина. Страх. Боялся, что потеряет контроль, что сорвется, что произойдет то, что почти произошло. А было бы, если не чашка? Взял бы он меня против моей воли или остановился? Как давно он терпит и что вообще хочет, как хочет?

— Ниа, — в ответ непонятное мычание, — ты фантазировал обо мне?

Пухлые губы сжимаются в тонкую линию, брови надвигаются на глаза, и он жмурится как от сильной зубной боли. Сглатывает и не хочет, говорить, но секундное колебание проходит, и Ниа смотрит на меня своими огромными темными глазами, которые на этот раз наполнены слезами.

— Хочешь, чтобы отбросил последнюю вежливость? — киваю. — Что ж, да, фантазировал, и трогал себя при этом, и мне было хорошо, и в моих фантазиях ты стонала и кричала, иногда отбивалась, иногда сама ложилась под меня. А иногда брал силой, жестко и ты молила меня остановиться. — голос сорвался, по щекам текут слезы.

Как же ему больно обнажать душу. Кладу руку на спину, хочу погладить, поддержать, показать, что мне все ясно, и фантазии его понятны, что в них нет плохого, даже в последней. Но мир вдруг крутится, а я оказываюсь зажатой почти в стальной хватке. Угрожающе Ниа нависает надо мной, придавливает сильнее, а слезы капают на меня. Красивое лицо напуганное и безумное, внутри детектива борьба, в которой разум проигрывает телу. Не сопротивляюсь, жду, когда мы уже наконец все проиграем и продолжим двигаться дальше. Улавливает мою покорность и злится, вспыхивает. Темные глаза опасно сужаются, даже слезы застывают.

— Убирайся, — зубы опасно клацают рядом с лицом, — ты же не представляешь, что будет, ты не знаешь меня. Этот последний шанс, у меня не хватит сил для еще одной борьбы. Я же потом не отпущу тебя, не смогу, — по глазам вижу, что все происходящее — его бездна ада.

— А разве сейчас отпустишь? — борьба проиграна, не отпустит, уже сейчас не позволит уйти, какое-то чувство беспокойства внутри меня шевелится, но все же понимаю, что беспокоюсь о нем, не о себе. Боится, что оттолкну, и что ему придется меня брать силой, а брать придется, он разум теряет. Ловлю на мысли, что такой гениальный мозг сбоит от банального сексуально желания. Улыбаюсь и сожалею, что не в юбке.

Как занятно работает организм, меньше получаса назад боялась быть убитой, а как только угроза смерти ушла, сразу проснулся инстинкт размножения. Раздвигаю ноги и сгибаю колени, сразу чувствую стоящую плоть Ниа. Детектив удивляется, инстинктивно прижимается ближе, вдавливает себя в меня, даже немного больно, но эмоциональное напряжение еще не прошло, еще что-то не договорили, что-то еще беспокоит гения. А идей нет, вся надежда на него. Смотрит в глаза, ищет ответ на незаданный вопрос. От возбуждения теряется, глаза шальные, руками уже ощупывает меня, но даже не замечает, тянется к губам, и останавливается.

— Ты спала с Элом? — голос хриплый, дрожащий. Смешно до кончиков пальцев, мы трахаться собираемся, а ему все Эл важен. Но если не отвечу, то ничего не будет, для Ниа это последняя линия обороны. Но тем страннее, ответ ему известен.

— Мне было шестнадцать, когда его не стало, он был много кем, но не педофилом, — по изменившемуся лицу понимаю, что ответ неверный, и нужно исправляться, — нет, никогда, даже не целовались.

Не уверена, ответ все же был, что-то типа «знаю», но его мягкие губы, еще не лишенные детской пухлости, страстно вжались в мой рот. Не буду сопротивляться ни чему, пусть почувствует свободу, хочу узнать, что за демоны держат его душу.

Пиджак расстегнут, рубашка тоже, жадные, алчущие пальцы скользят по груди, животу, в каком-то немом исступлении царапают кожу. Губы исследуют шею, кусая, целуя, понимаю, что засосы останутся, потому что больно, но не останавливаю, Ниа пытается мной напиться, и мне нравится его страсть, она опаляет меня. Его бедра непроизвольно дергаются, он хочет оказаться внутри, но растягивает удовольствие, а может хочет произвести впечатление. Не могу же сказать, что не жду от него ничего, потому что это его первый секс, и он долго был зажат сам собою, не могу так оттолкнуть. И все же. Что-то в его движениях есть соблазнительное и мне хочется ошибиться на его счет, хочется пройти до самого конца. Во взгляде безумие, широкие зрачки дрожат, знаю, что не видит меня, он в своем мире, где, вероятнее, все ярче и острее. Отстраняется, жаль, я сама хочу его, и желание острое и приятное, тянусь, но руки Ниа останавливает попытку. Кусает сильно в ложбинку между грудей, и почему-то вспоминается сравнение с волком, наверное, детектив прав, сейчас со мной именно волк, голодный и опасный.

Стаскивает с меня брюки, торопится, а сам в одежде. Не понимаю, чего стесняется. Но, видимо, того же, чего и в зеркалах видеть не хочет. Поддаюсь, приподнимаю бедра, замирает, смотрит голодным взглядом. Целует скомкано, быстро в коленку, разводит ноги шире, даже больно, жмурюсь, потому что чувствую себя обедом, меня сейчас съедят. Примерно так и выходит. По движениям понимаю, что Ниа приспускает брюки и падает на меня, входя резко, без нежности, без ласки. Вскрикиваю. Нет, не от боли, давно готова, во мне скользко и горячо, но слишком много разных ощущений, тело рвется от эмоций и чувств.

— Наконец в тебе, — фраза настолько неподходящее гениальному детективу, что удивление заглушает все ощущения. От тела Ниа веет жаром даже через одежду, бедра вплотную прижаты к моим, и мне нравится, хочу, чтобы он двигался, но сдерживаюсь. Вжимается еще глубже, вскрикиваю, слишком глубоко, а детектив договаривает, — полностью в тебе.

Всю трясет, знаю, что задыхаюсь, постанываю, царапаюсь, хочу, чтобы Ниа не останавливался, но понимаю, что он кончит несоизмеримо быстрее меня. Вглядываюсь в напряженное лицо, глаза прикрыты, лишь ресницы слегка подрагивают, белые кудри растрепались, над нами вверху светит лампа, точно нимб. Совратила ангела.

Ниа двигается, быстро и рвано, его дыхание срывается на легкие стоны, знаю, что он кончит практически сейчас, и расстраиваюсь, мне тоже жарко и голодно, но уступаю, в конечном счете, он не первый мой мужчина, а я его первая женщина. Странный акт милосердия. Чувствую, как зубы смыкаются на шее и вскрикиваю в очередной раз. Каким же кажется нелепым то, что Ниа в меня кончает, короткие фикции и все прекращается. Он на мне и во мне, и чувствую, как его сердце стучит о ребра, как руки еще ощутимо сжимают талию, а я ласкаю плечи, пытаюсь расслабить напряженные мышцы и не хочу разрывать контакт с этим странным и непонятым человеком.

Тело юноши приходит в движение, он избегает смотреть мне в глаза, сразу отворачивается и ложится рядом, взгляд устремляет в потолок, а мне интересно, как он выглядит теперь, когда избавился от возбуждения, поворачиваю голову и вижу профиль. В лице нет напряжения, обычное безразличие, немного трепещут крылья носа, еще не может отдышаться, белые волосы прилипли к влажному лбу. Болезнь отступила. Улыбаюсь. А бледные щеки Ниа вспыхивают румянцем.

— Отвернись, — звучит холодно и обидно, ощущение, что меня использовали на всю катушку, заполняет тело ядовитой горечью. Отворачиваюсь и сажусь, осматривая, где моя одежда, пора уходить. Валюсь обратно, руки обвивают тело, а тихий голос мягко произносит в самое ухо. — Прости, не так хотел сказать.

Перекатывает меня на бок, одной рукой гладит бедро и живот, другой за грудь прижимает к себе. Губы, пока еще нежно и ласково, исследуют нетронутую кожу на шее под волосами, но что-то подсказывает, что там тоже будут засосы. Кривлюсь, яд еще не покинул тело, и детектив чувствует, что ошибся, потому и нежничает, распутывая туги узлы из мышц и нервов. Изучает, смотрит, как реагирую на прикосновения, быстрыми и ловкими пальцами перебирает меня, как кусочки паззла. Оттягивает кружево бюстгальтера, касается груди, сосков — щекотно и неуютно, гладит бедро и бок — смешно и приятно, возвращается к груди, обводит пальцами укус — вздрагиваю, опять к соскам — тяжелее дышу. Поцелуй за ухо, прихватывает зубами мочку — томно вздыхаю. Рука скользит по животу, и уже знаю, где Ниа еще не исследовал меня. Смущаюсь, плотно сжимаю бедра, и слышу легкое фырканье. Слишком мокрая, пальцы проскальзывают легко. Изучает, ощупывает, оглаживает. Мурашки по всему телу, голова кружится, ощущения слишком яркие, терпеть невозможно. Подтягиваю ноги к груди, а руками с отчаяньем вцепляюсь в белую ткань, чтобы хоть как-то остановить руку, которая вытворяет во мне безумие. По лицу скользит изучающий взгляд темных глаз, знаю, что Ниа рассматривает меня как улику, чтобы понять, как дальше действовать. Хочу ответить, что так нельзя, но вместо слов хрип.

— Хочешь, доведу тебя до экстаза? — он знает, как, но не уверен, что нужно. Территория секса для него новая, и пока не знает, что и когда можно, хотя, наверняка, изучил много литературы. Теперь дело упирается в практику. В меня? Короткие щекочущие движения внутри, напоминает, как бывает хорошо, и мне хорошо. Расслабляюсь, и Ниа действует размереннее, аккуратнее, слаже. Удовольствие разливается по телу, между ног огонь, хочу, чтобы его погасили, рычу в нетерпении, шепчу что-то невнятное. Все прекращается.

— Раздевайся, — не смотрит на меня, у детектива опять румянец на щеках, даже сквозь страсть, которая затянула сознание, понимаю, меня опять хотят. Стягиваю пиджак, блузку, бюстгальтер, Ниа не участвует, и даже не смотрит, зато дышит тяжело. — Закрой глаза.

В просьбе столько невинности и смущения, что становится совестно. Закрываю глаза. Моих плеч касаются руки, тело укладывают, ноги раздвигают, проникновение. Не сдерживаю стон. Не знаю, куда деть свои руки, хочу ласкать тело детектива, пусть даже через одежду, но так и не могу понять, нравится ли ему. Ниа все так же голоден и сдержан, целует в губы, гладит бедра, и двигается размеренно. На мне живого место не осталось, и Ниа видит это, но как голодный ребенок припадает к груди и кусает за сосок. Взвизгиваю, а он улавливает границу дозволенного.

Странно, боль подхлестнула, ощущаю, как начинает нарастать оргазм внизу живота, как напрягаются ноги, как пытаюсь уловить ту самую позу, в которой ощущения самые яркие. Срываюсь на крик, тело ломается, меня сносит. Прижимаюсь к Ниа, хочу, чтобы он продлил мои ощущения, шепчу чтобы он не останавливался, прижимаюсь к плечу и трясусь, не в силах совладать с собой. Падаю на пол, слишком хорошо, чтобы что-то контролировать или участвовать в процессе. Судя по размеренным и быстрым толчкам Ниа справляется и без меня, еще немного и он опять кончает, вжавшись как можно глубже.

Со мной больше не ложится, встает и словно исчезает из пространства, где-то раздаются тихие звуки, а потом шаги приближаются. Глаза так и не открываю, не хочу, сейчас в себе, в своих ощущениях.

— У тебя красивый голос, лучше, чем представлял, — вздрагиваю и в изумлении смотрю на гения, он тоже смотрит на меня, но иначе, словно изучает проделанную работу, будто оценивает результат, — пей.

В чашке вода, а в руке таблетка. Дыхание перехватывает, и все самые плохие мысли разом занимают голову. Все подстроено, он все продумал, и добился своего, даже противозачаточными обзавелся. В груди камень вместо сердца, по моему лицу все видно, и Ниа раздраженно вздыхает.

— Нет, но я хотел, и продумывал разные ситуации, — подсунул таблетку настойчиво. Пью, потому что проблемы не нужны, но мысли из головы выкинуть не могу. Губы кривятся в недовольстве, понимаю, что он сейчас опять фыркнет, — нет, мне решимости не хватило или отчаянья.

7. Сломанный механизм.

В ванне меня застает зеркало, а в нем мое отражение. И к нему не готова. Вся шея в синяках и укусах, верх груди тоже, на бедре засос. Когда успел? Сравнение с волком само всплывает. Все же, Ниа, знаешь, кто ты на самом деле.

Долго выбираю одежду, еще дольше мажусь тональным кремом, все равно, вид помятый, а синяки на шее подталкивают к мысли о насилии. Нужно идти, ведь Ниа там один, и его нельзя оставлять надолго, даже теперь, после произошедшего.

От меня чего-то ждет, вижу по чуть напряженным губам, но не говорит. Сидит и складывает из костей сооружение, по размеру фундамента понимаю, что выйдет что-то грандиозное. Готовлю кофе и ставлю на пол, проходит почти пять минут, засекала, когда он нехотя принимается пить из тонкой фарфоровой чашки. Пьет и ждет. Ощущаю всем телом, всей душой. В голову, жаль, ничего не лезет. Сдаюсь.