Тёплое весеннее утро совсем не радовало миссис Малфой. Весь Малфой-Мэнор был уставлен вазами с живыми цветами, совы доставили уже столько поздравительных открыток и писем, что с ними не справиться за целую неделю. Даже домовые эльфы успели поздравить хозяйку поместья с днём рождения, но Нарцисса ждёт только одно-единственное поздравление — она хочет получить весточку от Драко. 

. Будь то письмо или совсем маленькая открытка. Он же не мог забыть о дне рождении матери? И женщина знала, что её печаль и тоска не идут ни в какое сравнение со злостью мужа. Ведь это вопрос времени, когда Люциус поймёт, что Драко не явится на праздник. Их ребёнок стал таким чужим за последний год.

Он сам так захотел, а они поддержали его, потому что боялись, что могут и вовсе потерять сына. Теперь Драко мог появиться в Мэноре раз в несколько месяцев, и то, если получал десятое по счёту гневное письмо от Люциуса. Нарцисса понимала, что и это скоро перестанет работать, что их сын просто отречется от всего, что связано с волшебным миром, даже если это родительский дом. Пусть он теперь и не помнил, что именно сподвигло его забыть всю свою прошлую жизнь, но похоже, что рана внутри так сильно болела, что заставляла Драко убегать всё дальше и дальше от семейного поместья в Уилтшире, да и не только от него… Он неосознанно пытался найти своё спасение. Но вот свернул ни на ту дорожку.

Миссис Малфой сидит в гостиной, потупив взгляд в пол. Ей снова плохо. В руках появилась дрожь, в горле ком, а глаза щипает от заставших солёных слёз. Она продолжает держать образ стальной леди, хотя в этом давно нет смысла. В первую очередь, Нарцисса — просто женщина и любящая мать, которая беспокоится о своём ребёнке. Мысли в голове настолько мрачные и пустые, что она даже не замечает, как двери распахиваются и к ней направляется Люциус. В его глазах столько ярости, каждое микродвижение выдаёт его пылающую злость. Он, в отличии от супруги, думает о самоконтроле в последнюю очередь.

— Он не явился? — громко спрашивает Люциус.

— Нет, — глухо и очень тихо отвечает Нарцисса, не шелохнувшись. — Я и не ждала, что он придёт. Давай будем честны…

— Неблагодарный щенок!

— Не смей так говорить о нашем сыне, Люциус Малфой! — жёстко осаждает его супруга. — Если он не объявился, значит, у него были на то причины.

— О, я прекрасно знаю, какие у него причины, Цисси! Его причины… Он своими причинами просто сведёт нас в могилу. И себя тоже! Это то, о чём я предупреждал тебя, Нарцисса!

Каждый раз, когда Люциус начинает говорить об этом, он делает ей больно. Интересно, он хоть понимает это? Или ему важнее оказаться снова правым в ситуации? Его мужское самолюбие не позволяет признать тот факт, что в случившемся нет одного виноватого человека — на каждом лежит груз отвественности. Кто-то не доглядел, кто-то упустил очень важный момент, а кто-то не справился — и всё вместе это привело к тому, что случилось.

— Ты же знаешь, что ему пришлось пережить, Люциус, — Нарцисса встаёт с дивана и подходит к мужу. — Это не так просто… Это совсем не просто. Он потерял двух близких и важных ему людей.

— Я понимаю, — обречённо выдаёт Малфой-старший. — И, наверное, это было единственной причиной, почему я, сцепив зубы, не стал перечить ему, когда он в день своего восемнадцатилетняя побежал в Министерство. Ты же знаешь, что стоило мне захотеть, и не один бы специалист не решился бы поднять палочку.

В который раз они уже повторяли все эти реплики? Казалось, что не было ни одного дня, чтобы супруги не обсуждали решение своего сына. Это стало их персональной и очень жгучей болью, которая не отпускает. Они кричали друг на друга, жалели, обижались и спорили, но это ничего не меняло. Всё было так, как случилось. Они раз за разом обещали себе принять решение Драко, но это было выше их сил. Проблема была в том, что решение, которое должно было всё сдвинуть с мёртвой точки, дать Драко толчок в новое безоблачное будущее, только усугубило ситуацию. В такие моменты невольно начинаешь верить в злой рок судьбы. Мол, она стоит у тебя за спиной и просто насмехается, тыкая в тебя пальцем, как в цирковую зверушку.

— Почему мир магглов? Почему? — этот вопрос Люциус задаёт Нарциссе в тысячный раз, словно хочет услышать какой-то удовлетворительный для себя ответ. — Перед ним был открыт весь магический мир, но он бросился в это… 

Нарцисса лишь смотрит на мужа из-под ресниц, сдерживая слёзы. Она не хочет снова расплакаться перед мужем, да ещё и в свой день рождения. Теперь все Малфои не любят свой праздник.

— Ты сам знаешь ответ, Люциус, — выдавливает из себя женщина.

— Я напишу ему письмо. Может, он всё же решит явиться вечером.

И Люциус выходит из гостиной. Всего за несколько минут из очень разгневанного и обозлённого человека он превратился в подавленного и обессиленного. Что бы там не говорили об этом человеке, и вообще, о всём белокуром семействе, но семья для них 

 превыше всего. Они готовы принять своих близких такими, какие они есть, даже если это шло наперекор всем принципам и уставам.

Так случилось и сейчас. Кто бы сказал несколько лет назад, что Люциус примет выбор своего сына, который влюбился в обычную магглорождённую девочку? Или отпустит сына жить в мир магглов? Но так случилось. И пока что ни у одной из этих историй не было счастливого конца.

, по которым всё идёт ко дну.

Пролог

feral brunette

lanamel_fb

И когда её душа сказала всё, то души другие тоже захотели поговорить.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Гарри Поттер

Гермиона Грейнджер/Драко Малфой

Пэнси Паркинсон

Блейз Забини

Рон Уизли

Теодор Нотт

По велению судьбы

ru-po-veleniu-sudby-feral-brunette-beta-lanamel-fb

Есть нечто прекрасное и горькое в том, что всё это происходит именно сейчас. Конец весны… или уже первый день лета? Она выпала из реальности, выбравшись за пределы серой и унылой Англии, и оставив родителям записку о том, что неделю будет отдыхать во Франции с друзьями. С одним своим другом. Возможно, что уже прошло больше, чем неделя, но разве это имеет какое-то значение? Кто вообще следит за временем, пока жив? Жизнь одна и её нужно прожить, выкручивая все эмоции на максимум. Но не нужно забывать о том, что иногда может заносить на поворотах, а это чревато летальным исходом, но это так, просто к сведению.

В кромешной темноте сложно что-то рассмотреть. Пэнс на долю секунды думает, что она даже глаза ещё не открыла, но нет же, открыла. Просто в комнате очень темно, слегка воняет сыростью в перемешку с сигаретным дымом. Куда их занесло в этот раз? Или они всё в той же квартире? Сознание затуманено, ей не хватило этих нескольких часов сна, чтобы протрезветь. И можно снова завалиться под одеяло, забыться в сладостном чувстве опьянения, но Паркинсон знает, что у неё в запасе несколько минут, чтобы добежать до ванной комнаты. Она снова перебрала и проснулась только из-за чувства тошноты.

Ноги не слушаются, она еле держится, чтобы не упасть, но всё же добирается к унитазу, так и не включив свет. Её глаза сейчас не готовы к мерцающему свету подвесных шарообразных ламп. В горле стоит такой ком из выпитого и выкуренного, но Паркинсон упирается, не хочет опять чувствовать горький жёлчный привкус во рту после рвоты. Она же обещала себе, что этого больше не повторится… А разве она старалась не допустить повторения? Одно его слово и вот уже белой дорожки на столе нет. И всё по кругу: облегчение, эйфория, умиротворение, яркие сны, тревожное пробуждение, тошнота, рвота, немного спокойствия и опять ломка. Пэнс ненавидит себя за это, но принимает эту ненависть только в самом конце, когда основной путь снова проделан. Этому нет конца и края.

Паркинсон просто слабая, не способна противостоять его голосу и приказам, а он знает об этом и пользуется этими дарами, совсем не давая ничего в ответ. Бывают моменты, когда Пэнс ловит себя на мысли, что скучает по прежнему Драко, который оставался до последнего эдаким благородным принцем. По прежнему Драко, которым она его знала до того, как в его жизни нарисовалась чёртова Гермиона Грейнджер. Вот тогда всё было хорошо, тогда их жизнь выглядела правильной, как по учебнику. Но, признаться, даже в период своей тупой и слепой влюблённости в гриффиндорку он был гораздо лучше, чем сейчас.

И снова она думает о ней. Одна всплывшая фамилия в голове и Пэнс опустошает желудок, чувствуя, как по лицу скатываются солёные обжигающие слёзы. Весь мир перед глазами искажается, приобретает чудные формы, а боль принимает физическое обличие — она выглядит, как чёртова мёртвая Гермиона Грейнджер в нежно-розовом платье. Прошли долгие месяцы, а этот образ никак не выветрится из её головы. Это заставляет скрутиться от боли на холодном кафельном полу, сдерживая в себе неистовые крики. Она не хочет, чтобы Драко это видел — эту настолько жалкую картину.

Кажется, что ещё вчера Паркинсон думала, что она самый счастливый человек на всей земле, во всей галактике, среди всех живых людей. Неужели это было только вчера или уже прошло множество бесконечных световых лет? Она потерялась в нескончаемых трипах в своей голове, время ускользало сквозь пальцы, реальность стала такой относительной и неинтересной. Никогда прежде её тело не пахло так или она не чувствовала собственного запаха. И слава Мерлину, что это больше не вишня. Малфой забыл о том, как когда-то фанател по вишнёвым цветам и тем самым избавил Пэнси от грёбанных сладких духов. Но это единственное достойное изменение, потому что всё остальное превратилось в сущий кошмар. И самое отвратительное, что она даже не старается выбраться из этой адской мёртвой петли.

Её тело начинает содрогаться, пробивает озноб, а конечности сводит в судорогах. Привычное, даже можно сказать, её обыденное состояние. Она почти привыкла к этому, но не настолько, чтобы просто без эмоций смотреть в белый потолок. У Малфоя так получается, а у неё нет. Оно и неудивительно. Сколько он уже варится в этом дерьме? Полгода? Или больше? А Пэнси — новичок.

Ей бы в пору научиться быть с Драко равнодушной, это бы могло помочь, но у неё не выходит. Она следует за ним, как послушная собачонка, исполняет все приказы и прихоти, хочет понравиться ему, но правда в том, что Пэнс никогда по-настоящему не нравилась Малфою. И совсем неважно: жива Грейнджер или давно подохла. С ней всегда было что-то не так: недостаточно шелковистая кожа, слишком сухие волосы или юбка чересчур короткая. Драко всегда находил в ней минусы, разве это уже не было тревожным звоночком? Любая другая на её месте уже бы смирилась со своей участью, приняла бы это, как факт, но не Пэнс. Она же привыкла добиваться своего любой ценой.

Иногда это баснословные цены.

— Нечего тебе тут лежать, — раздаётся голос из темноты. — Пойдём в кровать.

Драко не включает свет, потому что знает, что в темноте проще после пробуждения. Она чувствует тепло, исходящее от него. Он стоит слишком близко к ней, всего в шаге, а может и ближе. Пэнс точно помнит, что выпила гораздо меньше него, да и приняла всего две таблетки, но вот сил в ней куда меньше. Она такая слабая, что даже дышать трудно, приходится прикладывать невероятные усилия.

Малфой не выдерживает и подхватывает её на руки. Так легко и непринуждённо. За последние несколько месяцев Паркинсон сильно похудела. Она и раньше была изящной, но сейчас это выглядело пугающе. Теперь ей приходиться скрывать выпирающие кости, обтянутые бледной кожей, мешковатой и бесформенной одёжкой. Большие джемперы, непропорционально огромные рубашки и всё то, что раньше так презирала модница Паркинсон. Ей не нравится собственно тело — его цвет, запах, температура. Она очень скучает не только по прежнему Драко, но и по прежней себе. Ей не хватает того времени, когда всё было легко.

— Я не самая лучшая девушка, — зачем-то проговаривает она, уткнувшись носом в шею Малфоя.

Эти редкие моменты, когда он не возмущается, что она касается его. Возможно, что Малфой списывает это на действие дурмана в её голове или просто сдерживает себя из приличия. Обычно он отталкивает её, если только не держит за волосы, пока Пэнс стоит перед ним на коленях.

— Мы с тобой не пара, — грубо отвечает он, укладывая её на кровать. — Я уже устал тебе это повторять.

Она больно прикусывает язык, чтобы не расплакаться. Малфой действительно это повторял уже не в первый, и даже не в десятый раз. Он говорит об этом постоянно, а Паркинсон постоянно твердит обратное, словно хочет когда-то услышать желанный ответ. И казалось бы, для этого есть все необходимые условия. Они проводят вместе всё свободное время, она делает всё, о чём он попросит, стелится перед ним ковровой дорожкой и, главное, нет больше никакой Грейнджер и её дурацкого вишнёвого запаха… Но всё равно ничего не меняется.

— Тогда что я тут делаю? — спрашивает Пэнси.

— Я могу снова отнести тебя в холодную ванную комнату, — безразлично отвечает Драко.

В глухой тишине квартиры Пэнс слышит, как Малфой открывает верхний ящик комода. Он снова полез за дозой. Как ему это удаётся? Неужто ему уже недостаточно тех доз, что раньше? Он основательно подсел, не желает видеть мир без порции манящих специй. Ему не хватает остроты.

Ну вот, сначала Грейнджер, а теперь ещё и Нотт ворвался в её голову. Только если образ гриффиндорки заставлял Пэнси злиться, чувствовать разливающийся гнев под кожей, то добрые глаза и искренняя улыбка Теодора провоцировали её на истерику. Это была слишком свежая рана, не смотря на то, что прошло столько времени. Ей хочется найти виновного в смерти этого человека, но всё всё равно сводится к тому, что сама Пэнс причастна к его смерти. Нотт не выдержал смерти Грейнджер, а та не выдержала свои сранные надуманные причины. Паркинсон пыталась просто обвинить у себя в голове Гермиону, посчитав, что так станет немножко легче, но ничего не получилось.

После известия о смерти друга, она клялась себе, божилась, что никогда не посмотрит в сторону дури, никогда не прикоснётся к ней. Она возненавидела то, что убило его. Но было слишком много причин нарушить данное себе обещание. Или была только одна-единственная? С серыми бездонными глазами, бархатистым голосом и таким безразличием во всём? 

. И Пэнс знает, что сейчас встала на ту же скользкую дорожку, где конец всегда один.

— Тебя не вставило, как надо? — пытаясь изобразить заинтересованность, спрашивает она.

— Могу и тебе предложить добавку, — моментально отвечает Драко.

— Не надо… Пока не надо. Мне нужно бы показаться дома.

Последние слова звучат совсем тихо. Ей хочется, чтобы он сказал, что не отпустит её, что без неё ему будет плохо. Паркинсон готова сделать что угодно, лишь бы Малфой взял её за руку и попросил не оставлять его. Ей ведь много не нужно, всего лишь его взаимность. Она готова сделать всё только бы Малфой попросил её остаться. Хотя бы раз.

И это всё. Он даже не собирается спросить, вернётся ли она и когда. Ему абсолютно плевать. И на это Пэнс тратит всю себя, отдаёт без остатка, продолжает ступать по раскалённым углям. Ради чего? Только, чтобы в очередной раз почувствовать себя ненужной тряпкой, которой подтёрли грязь со стола. Разве к такому будущему она стремилась? Где же та независимая и неприступная Пэнси Паркинсон? Где она?

Растворилась в очередной дозе дури. И её личным наркотиком стал Малфой, на которого она так жёстко подсела и теперь не может никак слезть. Это поначалу он казался лёгким, почти безопасным, но со временем возникла сильная зависимость, а каждая новая доза стоила всё дороже. У Пэнс уже закончились средства, чтобы продолжать платить за это удовольствие, она отдала всё, что имела. И вместо того, чтобы остановиться, залезла в долговую беспросветную яму.

— Ты даже не спросишь меня, когда я вернусь?

— Тебе настолько плевать на меня?

— Не преувеличивай свою роль для меня, Пэнс. Если не ты, то найдётся другая, с которой я смогу трахаться под кайфом. Ты — просто тело.

Он так не говорил о ней даже после смерти Грейнджер. Даже в те чёртовы дни, когда Малфой уже был разбит, полностью подавлен и всё ещё влюблён в мёртвую девушку, он не позволял себе так выражаться. Да, он не обещал Пэнси свадьбу или безоблачное счастливое будущее, но считался с ней. Он видел в ней, в первую очередь, человека и подругу, а теперь? Она просто для него кусок мяса, который способен разговаривать. И почему, зная это, Паркинсон продолжает возвращаться в эту квартиру? Она должна раз и навсегда уйти, но это не так просто. «Сказать» и «сделать» — два кардинально разных действия.

— Ты ужасный, Малфой, — с обидой выдавливает из себя Пэнси. — Ты просто ужасный человек. Раньше ты...

— Так тебя тут никто и не держит.

— А ты никогда меня и не держал рядом, — всхлипывает она. — Это я какого-то хера продолжаю держаться за тебя. Я всё тебе отдаю…

— Хватит! — раздражённо перебивает её Драко. — Или, блять, заткни свой рот моим членом, или просто заткнись, или свали.

— Ты заставила меня поверить в то, что я — бракованная, неправильная, уродливая и никому не нужная. Ты так сильно ненавидела меня, Пэнси Паркинсон. Так сильно желала моей смерти, но разве что-то изменилось? — в голове раздаётся голос Грейнджер. — Он так и не полюбил тебя, правда? Так кого же ты ненавидишь больше? Меня уже нет, а он всё ещё не любит тебя. 

. Она больше всего ненавидит себя за то, что докатилась к такой жизни. Превратилась в личную подстилку Малфоя, и довольствуется этим. У неё целый список причин, по которым она ненавидит себя и свою жизнь. И утешает только то, что она не скатилась к уровню Грейнджер — она продолжает вывозить всё это дерьмо, продолжает жить с ним, а не хватается за лезвие или лезет в петлю. В этом и заключается главная и отличительная черта Пэнси Паркинсон — она куда сильнее, чем может показаться со стороны.

— Ты никогда меня не любил, — утверждающее произносит Пэнси. — Ты даже не пытался когда-то полюбить меня. Ты только причиняешь мне боль.

— Да заткнись ты уже! Голова разваливается от твоего нытья!

— Она у тебя разваливается из-за того, что ты вечно под дозой, идиот!

— Прекрати меня учить жизни! — он резко поворачивается к ней и протягивает руку, хватая Пэнс за шею. — Ты — никто. Ты нахуй никто, а потому заткнись наконец-то. Иначе я тебя просто придушу.

В его глазах ничего нет. Там гнетущая пустота и чернота. Такое чувство, что с Обливиэйтом у него отобрали все эмоции, запретили что-то чувствовать. В нём нет ничего того, что любила Пэнс, осталась только внешняя оболочка. Будто бы Малфой тоже давно умер, как и Грейнджер, как и Нотт.

— Отпусти… — шепчет она. — Мне больно…

— Я отпущу, но ты больше не проронишь ни слова.

— Я уйду, только отпусти…

Его хватка ослабевает, но рука всё ещё держит за шею. Глаза Пэнси уже достаточно привыкли к темноте, чтобы отчётливо рассмотреть лицо Драко. Оно такое неживое, каменное, как у статуй в саду Малфой-Мэнора.

— У Нарциссы сегодня день рождения, — шепчет Паркинсон. — Она точно ждала тебя в гости.

— Я знаю, — он убирает руку и отстраняется от неё. — Ты собиралась уходить. Проваливай.

Не ради этого она так сильно ненавидела несчастную Грейнджер. Прониклась ли Пэнс какими-то чувствами к гриффиндорке за эти почти два года? Нет. Ей по-прежнему плевать на то, как сложилась судьба незнакомого ей человека, но ей стыдно за свои эмоции. Ей жаль себя, своё сердце и душу. Глупо было надеяться, что смерть Грейнджер что-то изменит. Она только всё усложнила — запустила необратимый процесс.

Паркинсон прекрасно понимает, что будь сейчас любовь всей жизни Малфоя жива, то этих мыслей не было бы. Она бы и дальше от всей души ненавидела эту девушку, желала бы ей смерти и грезила бы мечтами о счастливой жизни с Драко.

Или бы нашла свою любовь всей жизни.

 Только в этом случае всё могло бы измениться, но подругами с Грейнджер она бы точно не стала. И это явно не Малфой был бы. Такого человека, в которого он превратился, просто опасно любить. Это и не любовь вовсе, а очень пагубная и вредная привычка, убивающее всё живое внутри Пэнси. И самое отвратительно то, что она это всё понимает и осознаёт, но никак не уйдёт. Может, в этот раз получится? Должно ведь, она же сильная.

Пэнс накидывает на себя рубашку тёмно-красного цвета, на несколько размеров больше положенного, и поспешно застёгивает маленькие пуговички. Она чувствует, что Драко наблюдает за ней, отсчитывает секунды, когда снова сможет насладиться одиночеством, но это только заставляет Паркинсон замедлиться. А вдруг? Если он сейчас попросит её не уходить? Попросит остаться? Но чуда не случается. Чудес в жизни, где есть новый Драко Малфой, просто не бывает. Он же отрицает теперь всё волшебное.

— Тео… Он бы не оценил твоего увлечения… — робко произносит Пэнс, хотя знает, что это имя просто пустой звук для Малфоя. — Ты не помнишь его, но он умер…

— Пошла нахуй! — орёт Драко. — Как же ты меня сегодня заебала! Просто иди нахуй! Мне, блять, это неинтересно!

Паркинсон начинает плакать, и не успев застегнуть до конца рубашку, просто берёт в руки юбку и аппарирует из его квартиры. Её точно в таком виде не ждут дома. Что скажут мать с отцом? Конечно, они уже догадывались о том, что их дочь куда-то влипла. Миссис Паркинсон пыталась поговорить с Пэнс, но безуспешно. Только спровоцировала новый скандал.

И даже не поняв как, она оказывается посреди сада, где очень душно. Можно было бы спихнуть эту духоту на действие таблеток, которые не выветрились из её организма, но нет. В Италии в это время всегда так жарко. Пэнс на секунду притихла, а после снова взорвалась в громкой истерике, приземляясь на зелёную траву, и прижимая к себе джинсовую юбку. Ей невыносимо больно, внутри всё пылает адским пламенем и нет никакого способа унять этот пожар. Всё чувствуется гораздо острее из-за действия наркотиков, но и без них было бы больно. Всё это время Пэнс пыталась бороться с тем, что ломало её изнутри, и, кажется, только в этот момент поняла, что проиграла в поединке. Её безжалостно сломали, растоптали и ушли, оставив истекать кровью на холодном полу. Ей выдернули и без того переломанные крылья, да и ещё и посмеялись.

Сейчас ночь и все точно спят. Она не виделась с Блейзом почти год, а с его матерью лет пять, если не больше. Но ей просто некуда идти, у неё никого не осталось. С момента выпуска из Хогвартса Пэнс всегда была или дома, или на кладбище у Тео, или с Малфоем. Она даже не осознавала, как одинока. Наивная, верила в то, что с Драко ей больше никто не нужен, а на деле, оказалась сама никому ненужной. Прямо, как пророчила мёртвая Грейнджер в своём шаре.

Её крики заставляют переполошиться всех павлинов в вольерах. Теперь сад Забини наполняют не только истеричные выкрикивания несчастной девушки, но и крики перепуганных птиц.

— Сеньорита … Сеньорита Пэнси? — слышится мужской голос. — Мерлин Всемилостивый! Сеньорита Пэнси, с вами всё хорошо? Давайте, я помогу вам встать…

У неё еле хватает сил поднять голову, чтобы увидеть в лунном свете пожилого дворецкого, который явно резко схватился с кровати и примчался в сад, услышав девичьи крики и перепуганных птиц, судя по его пижаме. Мужчина обеспокоено смотрит на неё, помогая встать на ноги.

— Доброй ночи, Марио, —  отвечает Паркинсон, стараясь успокоиться. — Я так неожиданно нагрянула в гости… Блейз дома?

— Да, хозяин дома, — отвечает мужчина. — Сеньорита Пэнси, вам нужна помощь колдомедиков?

— Полагаю, что да, — кивает она и снова начинает громко плакать.

Дворецкий, обеспокоенный визитом и состоянием ночной гости, берёт её под руку, не решаясь спросить что-то ещё. А Пэнс только перебирает ногами, прижимая к себе юбку. Она оставила в квартире Драко свои босоножки, но уже вряд ли за ними когда-то вернётся. Если только он сам её не попросит…

«Нет, Пэнс! Нет же, глупая овца! Даже, если он попросит, ты не вернёшься туда. Это убьёт тебя!»

Ей проще думать, что Грейнджер убила любовь Малфоя, чем осознавать то, что к её самоубийству косвенно причастна она сама. Эта мысль ядовитая и порочная. Даже спустя много лет так будет. С этой мысли и этих размышлений выстраивается целая цепочка трагических событий. Это всякий раз указывает на вину Пэнс в том, что она сейчас вынуждена переживать. Она сама себя загнала в эту яму.

— Мерлин! — на крыльце их встречает Забини. — Пэнс… Спасибо, Марио.

— Мне нужно вызвать колдомедиком для сеньориты Пэнси, — говорит дворецкий.

— Конечно, — кивает Блейз и подхватывает бывшую подругу на руки.

Она чувствует тепло его сильных рук. Забини крепко прижимает её к себе. Кажется, что ещё немного и её хрупкое исхудавшее тело просто переломится. Пэнс готова к тому, что он на утро выставит её на улицу, но думать об этом не хочет. Ей нужно хотя бы несколько часов не думать о том, что вся её жизнь канула в беспросветную адскую пучину и выбраться оттуда 

 невозможно. Только, если кто-то подаст руку и выведет к свету.

— Прости меня, Блейз… — всхлипывает Пэнси. — Мне больше некуда идти.

— Всё будет хорошо. Сейчас прибудут коломедики. Всё будет хорошо, моя милая.

Он любил её. Или любит до сих? А разве она этого заслуживает? Она — аналог Малфоя в их истории с Забини, а такие люди не заслуживают ничего хорошего. Такие люди не бывают хорошими, не пользуются вторыми шансами и не ценят людей, которые стараются для них. От таких нужно держаться подальше и бежать туда, куда глаза глядят.

Она чувствует, что разбита. Буквально видит трещины в своём сердце, но не знает, лечится ли это? Ей бы хотелось верить в то, что да, но смотря на Малфоя невольно приходишь к выводу, что это навсегда. Если даже не помог Обливиэйт, то что можно говорить о жизни, где это навсегда будет с тобой в голове? А может, Грейнджер не была слабой? Может, куда большее мужество нужно, чтобы покончить с этим раз и навсегда, а не истратить всю свою жизнь в поисках какого-то чудодейственного лекарства? Может, нужна огромная сила воли, чтобы заставить себя умереть, перестать хвататься за свою жалкую и никчёмную жизнь?

— Вот так, — он помогает ей лечь на диван. — Если ты не против, то колдомедики тебя тут посмотрят, а я пока попрошу эльфов приготовить тебе спальню.

Она кивает в ответ, не решаясь что-то ответить вслух. Пэнс чувствует, как тело пробивает дрожь, как начинает саднить каждый миллиметр бледной кожи. Аппарировать сюда — было не самой лучшей идеей, учитывая её физическое состояние, но, похоже, что для того, чтобы подлатать израненное сердце, места лучше не придумаешь. Паркинсон смотрит в спину удаляющемуся Блейзу, пока в мыслях зарождается новое ужасное осознание.

Нет, она не прибыла сюда, чтобы просто воспользоваться добротой Забини. Это не так.

Она должна знать, что у неё есть причины продолжать бороться. Потому что, как уже давно стало понятно, Малфой в этот список причин не входит. Если вообще когда-то входил.

Пэнси закрывает глаза и начинает дышать через рот, облизывая пересохшие губы. Под рёбрами зарождается новый очаг боли — это сердце. Она знает о том, что оно не всегда выдерживает, порой начинает барахлить и наркотики уж точно не способствовали его улучшенной работе.

— Эй, ты как? — это вернулся Забини, он касается пальцами её лица. — Что тебя тревожит? Что болит? Марио сказал, что колдомедики прибудут через пару минут. Он открыл для них камин.

— А где миссис Забини? — тихо спрашивает Пэнси.

— Мама сейчас путешествует. Новый муж показывает ей Аляску. Она пишет мне, что просто в восторге.

— Круто. Прости, что так неожиданно появилась... Как снег на голову.

— Пэнси Паркинсон нахваталась маггловских сравнений, — улыбается Блейз. — Это что-то новенькое.

, — по её щеке скатывается слеза. — Мне так плохо, Блейз. Мне очень плохо... Я не знала, к кому мне идти с этой болью. Но я пойму, если ты меня прогонишь.

Это вошло в привычку уже. Пэнси привыкла к тому, что мужчинам нет до неё дела, что они просто пользуются ею или жалеют её, или остаются с ней просто потому что так правильно и всем нравится. А теперь, когда она ещё и превратилась в законченную наркоманку, и вовсе не осталось каких-то иллюзий, что это лицо и тело может кому-то нравится.

— Тише, моя хорошая, — Забини проводит большим пальцем по мокрой дорожке, вытирая слезу. — Я никогда тебя не прогоню. Если ты обратилась за помощью, то значит, что у тебя были на то веские причины.

— Чёртовы причины, — всхлипывает Паркинсон. — Почему у всех и всего есть эти причины, Блейз? Без них было бы проще. Они только всё усложняют.

Раздаётся отдалённый шум и Забини поднимает голову, смотря прямо перед собой.

— Это колдомедики, — говорит он. — Мы обязательно поговорим с тобой, Пэнс. Обо всём, о чём ты только захочешь, но сначала пусть они осмотрят тебя.

С ним совершенно не так. Это не безразличный и грубый Малфой, который может только предложить очередную дозу дури. Забини — бесконечно тёплый и уютный человек, который всегда придёт на помощь. И почему ей понадобилось столько времени, столько страданий и смертей вокруг, чтобы она поняла эту истину? Чтобы наконец-то осознала, что залогом взаимоотношений с человеком не должна быть постоянная боль.

— Доброй ночи, — в гостиной показалась приятной наружности женщина в голубом халате, а у её за спиной молодой парень. — Что у вас стряслось, синьор Забини?

— Доброй ночи, сеньора Бруно, — вежливо поздоровался Блейз. — Пожалуйста, осмотрите мою подругу. Полагаю, что ей нужна помощь.

Забини отступил на несколько шагов назад, позволяя женщине в голубом халате подойти ближе к дивану. Пэнс было сложно сфокусироваться на её лице. Глаза очень болели из-за яркого света в комнате, да и в висках боль стучала колоколом. Она еле различала речь присутствующих.

— Вы можете говорить, сеньорита? — женщина склонилась над Паркинсон и достала из кармана волшебную палочку. — Расскажете, что вас беспокоит?

Пэнс открыла рот, но не смогла ничего сказать. Она попыталась сфокусироваться на силуэте Блейза, который стоял поодаль. Как ей сейчас озвучить всё при нём? Последний раз, когда они виделись, то она была красивой, эффектной и запоминающейся выпускницей Слизерина, которая отлично сдала итоговые экзамены. Она должна была идти на стажировку в Министерство, начать блестящую карьеру в сфере международного магического права, а теперь как она выглядела? Потасканная жизнью и мудаком Малфоем, снаркоманившаяся и просто убогая на вид.

Смотреть на неё попросту больно. Можно было бы сказать, что есть ощущение какой-то неприязни и отвращения. И ему бы хотелось, чтобы этого не было под кожей, но её затуманенные глаза и тихий голос… Это не та Пэнси Паркинсон, которую так долго любил Забини. Или любит до сих пор? Сложно ответить на этот вопрос. Они не виделись столько месяцев, что даже мыслей о ней в голове стало куда меньше. И вряд ли Блейз рассчитывал, что когда-то увидит её в таком виде посреди ночи в своём доме. Он был готов увидеть её на развороте «Ежедневного Пророка» или в Министерстве магии Италии в качестве дипломата от Англии, но она смогла его удивить.

Забини даже не пытался интересоваться её жизнью, чтобы не травмировать себя. Да, он выбрал путь наименьшего сопротивления — путь сожаления к себе. После Грейнджер, её коробки с волшебным шаром, смерти Нотта и решения Малфоя применить к себе Обливиэйт, у Блейза не было ни малейшего желания тянуть на себе всё то дерьмо из прошлого. Он решил покинуть Великобританию, оставить всё это за спиной и приложить все усилия для того, чтобы начать новую жизнь, где он будет стараться принимать верные решения. В его жизни накопилось так много причин, что подтолкнули именно к такому решению.

И ему это удавалось с переменным успехом, аж до сегодняшней ночи, до 

 появления в саду в таком виде.

— Я не помешал? — к нему подходит Марио с подносом в руках. — Ваша матушка считает, что тёплое молоко — это лучшее лекарство от любой печали.

— Мне кажется, что даже моя матушка в такой бы ситуации предпочла что-то покрепче, — с горечью в голосе констатирует Блейз. — Лаура всё ещё осматривает её?

— Да, — дворецкий ставит поднос на деревянный уличный столик и садится напротив парня. — Вы же знаете, синьор Забини, что визит этой юной леди… Это не лучшая новость. Вряд ли сеньора Оливия очень обрадуется.

Марио так много лет уже служит их семье, что может считаться полноправным членом семейства Забини. Блейз никогда не ставит под сомнения слова этого человека, никогда не спорит с ним и не просит не вмешиваться не в своё дело. И сейчас его слова были в самую точку. Оливия никогда не примет Пэнс после того, как узнала от сына всю историю — от самого начала и до конца.

Ему просто необходимо с кем-то поговорить, иначе он сойдёт с ума. Блейз не справляется с тем грузом, что повис на его плечах. Всё случившееся на протяжении этого года подкосило его, заставило сомневаться в каждом новом принятом решении, закапываться ещё глубже в свои размышления. Он боится, что однажды уйдёт так далеко в своём ментальном лабиринте, что выбраться оттуда попросту не получится. 

— Ты не сильно занята? — он присаживается на диван, отрывая мать от прочтения утренней прессы. 

, — Оливия тепло улыбается сыну. — Ты сегодня очень рано проснулся.

Он уже несколько месяцев просыпается с рассветом, тяжело дыша из-за ночных кошмаров. Ему всё время снится, что это он находит холодное и мёртвое тело Грейнджер, а рядом с ней лежит Нотт. И можно было бы уже привыкнуть к этой картинке, что так навязчиво преследует во сне, но это не так просто. Это удар ниже пояса. Снова и снова. Пока он не поделится с кем-то тем, что тревожит его душу, то это не отпустит. По крайней мере, ему хочется верить в то, что это поможет. 

— Я хочу с тобой поговорить… — тихо начинает Блейз. — Но ты должна мне кое-что пообещать. 

— Конечно, — взволнованно отвечает миссис Забини и берёт сына за руку. — Что случилось, сердце моё? 

Она так сильно любит его. Блейз всегда был близок со своей матерью: доверял ей все свои секреты, пытался до последнего слова быть с ней искренним и получал такое же отношение к себе в ответ. И как ему сейчас озвучить то, что много месяцев уже не даёт покоя? Как рассказать матери, что её сын не такой уж и ангел, коим она считает его? 

— Ты же знаешь, что случилось с Драко, да? 

Это ужасно просто, — на лице Оливии проскакивает мимолётная грусть. — Решиться на Обливиэйт в таком возрасте… Я даже не представляю, как сильно по нему ударила смерть малыша Тео, что Драко пошёл на такое. Я никогда не думала, что они настолько близко дружили. Конечно, потерять друга — это страшно и очень больно, но стереть память себе… 

Проблема была не только в Тео, мам, — Блейз опускает голову, не желая смотреть в глаза матери. — Помнишь, в прошлом июне нашли девочку в ванной старост… Она покончила жизнь самоубийством. 

Мерлин… — голос миссис Забини дрожит. — Глупые дети. Вы так разбрасываетесь своими жизнями, словно не понимаете, что после себя оставляете не затягивающиеся раны на сердцах близких и родных. 

Оливия еле сдерживает себя, чтобы не расплакаться, но у неё никогда не получалось контролировать эмоции. Блейз видит, что мать на пределе, что может взорваться в любой момент в паническом приступе. Может, не стоит ей рассказывать эту правду? Он же так больно ударит её своими откровениями. 

— Он любил её, — на одном дыхании выдаёт Блейз. — Он был влюблён в неё, а она покончила с жизнью в день его рождения, а спустя четыре месяца ещё и Теодор умер. Драко просто не смог всё это вывезти, потому и решился на Обливиэйт. 

А в ответ только слёзы. Оливия смотрит на сына, прикусив нижнюю губу и крепко сжав его руку. Всегда впечатлительная и такая эмоциональная, она не может выдержать этой правды. Миссис Забини с самого детства знала Драко, Теодора и Пэнси, как близких друзей своего сына. Она всегда относилась к этим ребятам с теплотой и безграничной любовью, и уж точно не ожидала услышать подобные истории из их жизни, но ведь это было только началом столь трагической истории. 

— Но я хочу тебе признаться в другом… — его голос становится ещё тише, и он не уверен, что Оливия слышит его из-за собственных слёз. — Эта девушка, которая умерла… Покончила с жизнью. У неё были на то причины. Как я позже узнал, причин было шесть. И я был её второй причиной, мам. 

Блейз буквально почувствовал, как вонзает в сердце матери острый осиновый кол своими словами. Он заставил что-то внутри неё разбиться на миллион осколков, разрушил в её глазах свой идеальный и невинный образ. Она ведь не таким его воспитывала, не этому учила. Где же тот её добрый и светлый мальчик Блейзи, способный на сочувствие и сострадание? Он пошёл ко дну невзаимной любви, ради которой предал принципы самого близкого своего человека — своей матери. 

— Я об этом узнал в ночь смерти Теодора, — продолжает он. — В ту ночь мы все получили послание от Гермионы в виде волшебных шаров Коф.

 Я знаю, что такой шар получил я, Пэнс, Теодор, Драко и ещё два гриффиндорца — Гарри Поттер и Рональд Уизли. 

Оливия держит его за руку, но уже не так сильно, а глаза потуплены в обивку дивана. Такое чувство, что она просто не слышит, что ей рассказывает Блейз или не хочет слышать. 

Я даже подумать не мог, что всё так обернётся. Я думал… 

Ты не думал, Блейз! Я сомневаюсь в том, что ты думал! — закричала Оливия. — Почему? Что ты сделал этой девочке? 

Этот разговор был одним из самых тяжёлых в его жизни. Блейз даже не мог себе когда-то представить, что подобный диалог у него состоится именно с матерью. Но ведь в этом и заключалась вся трудность — гораздо сложнее признаться в своих пороках близким людям, которые знают тебя настоящего. Если тебя сможет услышать тот, кому ты по истине не чужой человек, то всё остальное не имеет значения. И Забини было важно, чтобы Оливия поняла его, смогла помочь встать на ноги, приняла все поступки сына и, главное, простила.

И, кажется, что теперь в таком же человеке нуждалась и Пэнс, которая не смогла вовремя остановиться и попросить помощи. Не от хорошей и счастливой жизни она явилась в Италию посреди ночи, да ещё и в таком виде.

— Матери ещё не будет дома около недели, — наконец выдаёт Блейз. — Я надеюсь, что за это время всё разрешится.

— Только это и остаётся уповать, — добродушно отвечает Марио. — Похоже, что синьора Бруно закончила осмотр.

Дворецкий почти незаметно кивает в сторону дома, откуда вышла Лаура со своим помощником. Блейза раздражает голубой цвет халатов колдомедиков в Италии, из-за них у него этот цвет всегда ассоциировался с болезнями и ужасным на вкус бодроперцовым зельем. А теперь к этим ассоциациям добавился ещё и ночной визит Пэнси — ещё одна не самая лучшая и приятная ассоциация. Забини вообще понял, что с Паркинсон у него мало хороших ассоциаций и воспоминаний. Да, вот так бывает с любовью.

Лаура подходит всё ближе, но Блейз не хочет слышать, что она скажет. Он опасается того, что может сейчас ещё больше разочароваться в той, кого так сильно обожал. Это ужасное чувство, на самом деле. Быть околдованным одной-единственной, преподносить весь мир её ногам, с удовольствием оказываться тряпкой под её ногами, а потом понять, что всё это было в никуда. Это сравни того, что ты собственноручно обесценил свой выбор, который так долго отстаивал и заставлял всех вокруг принять его.

Всегда покупать только один и тот же виски, заставить все полки одинаковыми бутылками, угощать всех гостей только этой выпивкой, а потом бежать в ванную комнату, чтобы тупо обрыгаться от него. А потом опять по случайности купить такую же бутылку с ненавистным алкоголем спустя годы. Вот, как выглядит их история с Пэнс. Забини уже сыт по горло этим пойлом, но всё же попросил упаковать бутылку с собой, хотя знает, что после выпитого будет до отвращения плохо.

— Что скажете, синьора Бруно? — спрашивает Марио, замечая, что Блейз не торопиться поворачиваться лицом к колдомедикам. — Как девочка?

— Она спит, — спокойно отвечает Лаура. — Я думаю, что лучше её не трогать, пусть уже отдыхает на диване.

— Как её состояние в целом? — снова спрашивает дворецкий, встав из-за стола. — Что ей понадобится утром? Может, какие-то настойки?

— Судя по тому, что выдал волшебный анализ, то она очень истощена. Как физически, так полагаю, и морально. Она сказала, что принимала наркотики на протяжении нескольких месяцев. У неё выработалась привычка. Это зависимость, синьор Забини, — обращается она к нему. — И просто так это не вылечить.

А ему какое дело должно быть до этого? Прошло достаточно времени, чтобы ему стало всё равно на жизнь Пэнси. Пусть ей помогает тот, кто потянул за собой на это дно. Паркинсон же так грезила мечтами быть рядом с Малфоем. И куда её привели эти мечты? Они просто разбили её жизнь вдребезги.

— Я вас услышал, — глухо отвечает Блейз. — Марио, запиши все рекомендации синьоры Бруно и проводи их, пожалуйста. Доброй ночи. Спасибо за то, что прибыли в столь позднее время.

— Всего хорошо, синьор Забини, — учтиво отвечает Лаура.

Он встаёт из-за стола и направляется вглубь ночного сада. Слава Мерлину, что все птицы уже успокоились и можно насладиться тишиной и одиночеством. Это то, что сейчас нужно Блейзу. Эта ночь заставила всё то гнилое прошлое вырваться из закоулков сознания, с ноги ворваться в сердце и громко напомнить о себе. Одно появление Паркинсон и все старания кажутся напрасными, будто бы не было всех этих месяцев.

Она требовательно смотрит на него, ждёт ответ на свой вопрос, но Блейзу не хватает смелости что-то сказать. Он боится, что назад пути нет, что больше такого взаимопонимания и теплоты в отношениях с Оливией не будет. Это крах. 

Отвечай! — она встаёт с дивана, небрежно отпустив руку сына. — Как так получилось, Блейз? 

У неё был конфликт с Пэнс, — начал Забини. — И так получилось, что я тоже стал участником этого конфликта. 

Как получилось? Что за конфликт должен произойти, чтобы в конце девушка решилась на самоубийство? Не смей лгать мне, Блейз!

Она уже не плачет, но от этого легче не становится. Её красивое смуглое лицо блестит из-за мокрых дорожек солёных слёз, но вот в глазах плещется гнев и яростная злость. Такое чувство, что Оливия в шаге от того, чтобы возненавидеть сына, чтобы сказать, что они отныне чужие люди. Эта женщина была готова услышать, что угодно, но только не это — не такое страшное признание. 

— Я был влюблён в Пэнс. Очень сильно, но это оказалось не взаимно. Пэнс млела по Малфою, а Драко предпочёл Гермиону, вот Паркинсон и взбесилась. 

А ты каким образом касаешься этого любовного треугольника? 

Я решил, что если помогу Пэнс припустить Гермиону, то это сблизит нас с ней, покажет ей, что я готов на всё ради неё… 

Готов на всё?! — громко переспрашивает Оливия. — Что ты несёшь, Блейз? Ты стал одной из причин смерти юной девушки! Ты считаешь, что это нормально? Ты думаешь, что это показатель твоей любви к той, которой на тебя плевать? Мерлин, Блейз… Сhe orrore!

Оливия хватается за голову и начинает расхаживать вдоль гостиной. Её глаза бегают из стороны в сторону. Он знает этот взгляд, видел уже такое в собственном отражении. Это ужасающее осознание, разочарование и опустошённость. 

Я не знал, что так обернётся, — оправдывается Блейз. — Я даже не догадывался, что всё обернётся её смертью. Если бы я только знал, то никогда бы не подошёл к ней, не заговорил бы, не предал её. 

— Что ты сказал ей? Как ты поучаствовал в этом всём? Что сделал именно ты? Почему она выделила тебя, как причину? 

Вот оно. Самый главный вопрос. Ведь Блейз всё начал ради этого, чтобы исповедаться перед кем-то, рассказать о тайне, хранящейся на дне его души. Забини знает, что виноват, что не просто так получил ту коробку. И ему жить с этим чувством вины до конца жизни — это его ноша, его наказание за то, что он сделал. 

Я заставил поверить её в то, что она — мой друг. Я заставил её поверить в то, что я — её друг, — его глаза начинает щипать из-за подступивших слёз. — Мы пересеклись в марте в библиотеке. За три месяца до её смерти. Она готовила доклад по травологии, а я решил подсесть к ней. Она испугалась, сразу начала собирать вещи, но я сказал, что хочу просто позаниматься с ней, потому что знал, что она лучшая на всём курсе. Гермиона была отличницей… 

Дальше! — приказывает Оливия, когда Блейз запнулся. 

— Она уже тогда общалась с Драко, их познакомил Теодор. А вот с Ноттом она дружила больше года. Это она его сняла с иглы, — перед его глазами возникает образ мёртвого друга. — Только благодаря ей он не откинулся раньше. И я знал, что у Малфоя симпатия к ней, а Пэнс бесится из-за этого. План в голове родился как-то сам по себе, я даже не задумывал чего-то подобного, когда заметил её за столом у окна. 

— И что же это был за план, Блейз? 

Узнать все грязные секреты Гермионы, чтобы иметь рычаги давления на неё. Мне понадобилось не так много времени и усилий, чтобы втереться к ней в доверие… У неё же, кроме Тео, никого и не было. А в ту весну Нотт зависал с предками в Америке. Она так мечтала о настоящих друзьях, что уже очень скоро стала мне доверять, как самой себе. 

Он рассказывает о тех событиях, но в голове всё так свежо, будто бы это произошло вчера. Голос Гермионы, её горячие живые глаза, плавные движения и удивительная черта — видеть во всём и всех только хорошее. Эта девушка остаётся в его голове живой, хоть Забини и знает, что приложил руку к её смерти. И он сожалеет об этом. Она была невероятным и хорошим человеком. 

И как? Узнал всё, что интересовало? — зло спрашивает миссис Забини. — Мерлин, я отказываюсь верить в то, что это мне рассказывает мой сын… Блейз, ты же не такой…

— Да, я знал все её секреты. Я знал, что она в тринадцать лет была влюблена в профессора ЗОТИ, что ведёт свой ежедневник, что остаётся девственницей в то время, когда все сверстницы успели запрыгнуть в кровать к предмету своего обожания… У неё не было 

 секретов. Это было скучно, а потому я просто решил рассказать всей школе то, что узнал. 

С тех пор Оливия ни разу не упоминала в разговоре Пэнси, а если её имя всё же проскакивало, то никаких положительных эмоций у миссис Забини не вызывало. Поэтому, Паркинсон очень повезло, что она аппарировала сюда именно в тот момент, когда Блейз был дома один. Вряд ли бы его мать встретила подругу сына с радушием в глазах.

А что касательно самого Блейза? Он не спешит возвращаться в дом, не хочет проходить через ту гостиную, где спит Пэнс, не хочет видеть её и слышать её дыхания. Он не знает, как относиться к ней. Сердце рвётся и кричит о том, что всё ещё не забыло, как любило и робело перед девушкой, но здравый рассудок непреклонен. В голове очень ярко подсвечиваются образы Гермионы и Тео, которых нет в живых, а ведь всё началось с ненависти Пэнс. И нет, Забини не пытается сделать только её виноватой, свалить всю вину на одного человека, но всё могло бы сложиться по-другому, если бы Паркинсон не поддалась своим эмоциям.

По велению судьбы

Содержание

Пролог

Пэнси Паркинсон

Блейз Забини

Рональд Уизли

Теодор Нотт

Гарри Поттер

Драко Малфой

От автора

Комментарии (0)