Непрерывное постукивание ногтями по дереву стола ничуть не отвлекало Гермиону от поглощения строчек с ветхих страниц фолианта.

Грейнджер любила свою работу. Ей нравилось проводить время в отделе тайн. Она ценила умиротворяющее спокойствие и силу этого места.

Возможно, именно тогда всё и началось.

Почти ежедневно проходя мимо секретных дверей, ведущих в запретные зоны, она, подобно совершению ритуала, каждый раз оборачивалась на одной из них.

Всегда заперта. Всегда охраняема.

Нервно покусывая губы, Гермиона прижала рабочие материалы к груди, удерживая записи рукой, обещая себе больше так не делать: не смотреть, не желать познать.

Не хотеть — почувствовать.

Отношения с Роном, не единственным, но первым мужчиной в её жизни, закончились на легкой ноте: расставание произошло почти безболезненно. Девушке и в голову не приходило, что, чем дальше — тем слабее. Чем дольше они будут вместе, тем отчётливее она, возможно и Уизли, станут осознавать, что они не могут… Просто не смогут стать ближе, чем друзьями с привилегиями.

Друзьями, которым не повезло стать любовниками. Такими, чтобы глаза горели, чтоб задыхаться без его запаха, чтоб весь мир переставал иметь значение, когда его нет рядом, чтоб, просыпаясь вместе, первой мыслью было убрать непослушные пряди челки со лба, чтоб завороженно наблюдать за каждой родинкой на теле, невесомо проводить пальцами по чувствительным местам и скрывать улыбку от наблюдения бегущих мурашек по коже…

Она любила его и никогда не отрицала привязанности, но что-то внутри… Что-то жаждущее и трепетное нашёптывало прямо в ухо: «Не твоё…»; «Будь смелее…»; «Позволь себе почувствовать…».

Беря с собой маленькую свечу с запахом жасмина, девушке хотелось воссоздать атмосферу дома. Своей небольшой, но уютной квартиры, что располагалась недалеко от Министерства. Запах свежести и цветов смешался с ароматом старых книг, кожаных переплетов и собственных духов, создавая уникальный коктейль из ощущений и ассоциаций.

Старый экземпляр вещателя, что Грейнджер нашла посреди пыльных полок, служил ей подставкой под корешок книги.

Возможно, именно тогда, когда шкатулка впервые вспыхнула сиреневым маревом, привлекая её внимание, — всё началось.

Гермиона позволила себе — почувствовать. Позволила сыграть в игру, не подозревая, к чему это приведёт. Не думая, что ради него, того, кто подписывался одной лишь буквой, она сможет променять свою уютную гостиную на тёмный кабинет в отделе Министерства на ближайшие несколько недель.

Всё началось с его первого послания.

Она потянулась к невзрачной коробочке. Слабое свечение не меркло, пока девушка дрожащими пальцами отщелкивала хилый замок и поднимала вверх крышку деревянной шкатулки.

Лист пергамента ещё хранил тепло рук отправителя. Безмолвное удивление Грейнджер и грохочущие удары сердца, что билось в её груди, разорвало полотно тишины, окружавшее девушку. Пока пальцы лихорадочно перебирали лист бумаги в руках, пробуя его на ощупь, она глубоко вдохнула и, приподняв уголок губ, выдула его, обдавая потоком слабого воздуха покрытый испариной лоб.

— Апарекиум, — хрипло произнесла Гермиона, надеясь на что-то и одновременно страшась.

Проявляющие чары сработали, как отлаженный механизм. Буква за буквой невероятно красивым почерком проявилась надпись, вызывая в девушке трепетный восторг внутреннего перфекциониста.

«Кто бы ни активировал вещатель, думаю, вы сделали это ненамеренно. Я удивлён, что он всё ещё может работать».

Медленно, с опаской девушка взяла в руки перо, макнула в чернильницу и, взяв чистый лист, положила перед собой.

Мысли хаотично менялись, капля чернил упала на бумагу. Грейнджер поджала губы и отвела атрибут для письма в сторону.

Кончик пера скользнул по подбородку девушки. Привычка со школьных времен, сопровождающая её до сих пор. Впервые у Грейнджер не было слов, кроме одного банального предложения:

«Да. Вещатель работает».

Сложив записку треугольником, девушка положила её на дно шкатулки, закрыла крышку, и через минуты непрерывного наблюдения слабое свечение оповестило её о получении письма другим обладателем вещателя.

Гермиона постукивала по столу, переходя с пальца на палец. Не удержавшись, она вновь открыла её. По-наивному искренней улыбке не было описания, когда она обнаружила её пустой.

 набатом отбивало в её мыслях.

Сложив руки в замок, она подперла ими подбородок, оперевшись локтями о стол. Томное ожидание сводило её с ума. Ей казалось, что прошли часы, на самом же деле — медленно, по песчинке текли секунды.

Слабое свечение вспыхнуло, освещая блеск карамельных глаз девушки. Грейнджер прищурилась, подавляя и сдерживая улыбку.

Все казалось… удивительным. Таинственным и таким… чарующим.

Почувствовав малую толику власти в своих руках, Грейнджер решила позабавиться. Интуиция никогда не подводила девушку. Она знала, что тайное — должно остаться тайным. Ей хотелось почувствовать. Почувствовать себя кем-то другим и в то же время собой. Той, кем она была дома. В своей квартире. В своём мире.

И в тот момент Гермиона на подкорках сознания поняла: остановись она сейчас, будет жалеть до конца своих дней.

Продолжит — и, возможно, это станет удивительным приключением. Именно тем, о котором она будет думать холодными вечерами, отдыхая в своей небольшой квартире или прогуливаясь по улицам таинственного вечернего Лондона.

«Можешь звать меня — Авис».

Она представила, как отправитель пишет на пергаменте. Ей казалось, что она могла видеть, как красивое перо лежит между пальцев мужчины, как плавно и аккуратно он вычерчивает буквы с завитками. Возможно, и вовсе диктует все волшебному перу, но его голос в этот момент… Она не могла его представить. Не могла вообразить. Пока что.

«Авис, значит... Я принимаю твою игру. М».

chapter one

satin.gl

Ocean Parker

Медленно и уверенно он погружался в её голову. Пускал корни и активно заполнял собой всё свободное время волшебницы. Её пугало это. Гермиона боялась тех эмоций, что вызывает в ней незнакомец. Боялась того, как учащается её пульс, стоит ему сказать что-то мягкое, приятное, волнительное. Ощущение наполненности другим человеком возрастало в геометрической прогрессии с каждым «проведенным» днём, когда она держала шероховатые листы пергамента в руках.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Гарри Поттер

Гермиона Грейнджер/Драко Малфой

Драко Малфой/Гермиона Грейнджер

Позволь мне, Грейнджер

ru-pozvol-mne-greindjer-satingl-beta-ocean-parker

Гермиона терялась в их общении. «М», как назвал себя инкогнито, мог разговаривать с ней обо всем.

Шли недели. С каждым днём это всё больше походило на что-то обязательное: его пожелание хорошего дня, её утреннее приветствие. С каждым днём Гермиона ощущала всё больше потребности в своём новом тайном друге. Девушка могла по несколько минут диктовать перу свой рассказ: о своём дне, о том, где провела время, какое у неё настроение и кто мог его испортить. Его волновало это.

«Оказывается, это приятно. Приятно заботиться о ком-то. Но твои сообщения, длиною в целый письменный лист — меня убивают, мисс Авис. Я ведь могу просто оказаться рядом. Только скажи…».

Тогда они договорились, что всё останется тайным. Их секрет. Ни имён, ни конкретных данных друг о друге. Ничего, что поспособствовало бы раскрытию личности.

Ей нравилось, как он шутил. Она восхищалась его знаниями в области зельеварения и медицины. Он мог говорить о политике и одновременно подстегивать Грейнджер в моменты, когда их мнения не сходились.

Мистер «М» не любил сладкое. Гермиона часто рассказывала о своих предпочтениях в еде, чувствуя, что он с такой манерой общения каждый раз мог закатывать глаза на её тирады. Девушка говорила о раскрывающемся вкусе мороженого, покрытого слоем карамельного топпинга. Он рассказывал о клубах выдыхаемого им дыма.

Они цепляли друг друга. Ей нравилась эта борьба. Это противостояние друг другу. Словно каждый из них пытался что-то доказать. Это заряжало. Подпитывало и разгоняло дух соперничества в какой-то своей странной манере.

Позже она забрала вещатель домой.

Они долго спорили о том, что это — неправильно. Гермиона не могла себе позволить забрать чужую вещь. Не могла поступить так…

Грейнджер хотела, чтобы он — убедил её

, что принадлежащая ему вторая шкатулка - почти истреблённый вид вещателя, и только в его семье осталось несколько экземпляров. Рассказал, что когда был совсем юн, этот метод передачи сообщений рассматривали как замену сов в министерстве.

Она чувствовала себя школьницей.

Азарт и адреналин кипятили кровь, как никогда раньше. Маленькая шалость заставила её покраснеть, пока девушка шла к камину, чтобы покинуть Министерство. Она буквально ощущала, как деревянная коробочка греет её руку, что Грейнджер приложила к сумке.

Переписываться с «М» по вечерам стало неотъемлемой частью её жизни. Она чувствовала себя нужной. Чувствовала, что он не играет. Между ними не было недосказанности, кроме тех условностей, что они выстроили ранее.

Тогда она ещё не понимала, что что-то изменилось между ними. Изменилось до точки невозврата, до опустошения и отчаянного желания видеть вытянутые буквы на белом листе.

Он стал её потребностью. Потребностью чувствовать. Брать в руки записки и вдыхать еле заметный шлейф аромата. Грейнджер казалось, что он пах чем-то особенным. Свежестью. Дорогим парфюмом и надежностью.

Гермиона отмахивалась от мыслей, что желает узнать его. Желает почувствовать, ощутить прикосновение пальцев к коже. Девушке хотелось увидеть его лицо, его реакцию на неё. Посмотреть в его глаза. Серые, как он сказал. Глубокие, серые глаза. Она хотела видеть в них своё отражение. Лишь на миг, представляя вспыхнувшую в них похоть, девушка заливалась румянцем. Красные пятна ползли вверх по шее к щекам, и кончики пальцев покалывало от интимности происходящего…

Он знал, что она свободна. Гермиона рассказала ему о своих отношениях с Уизли. О том, что чувствовала себя в них посредственно. О том, какие желания её преследуют. О страсти, что пишут в маггловских книгах. Она не боялась говорить «М» о своих снах. Тех, где её преследует пара радужек серого цвета. Гермиона призналась ему, что лишь у одного давнего знакомого были неописуемо пронзительные глаза серого цвета. Рассказала о том, что стоило им пересечься взглядами, как начинало казаться, что между ними искрит электричество.

«М» не отшучивался, когда они говорили о личном.

Где-то глубоко внутри Гермиона понимала, что этот человек может быть ей знаком. Она не могла описать странную реакцию своего тела, когда он рассказывал о своих женщинах. О тех что, по словам инкогнито, не могли заставить его чувствовать. О том, что лишь в юности ему повезло столкнуться с равной себе. Равной по знаниям, по стремлению и умению отстаивать свою позицию. Мужчина рассказал ей о том, что лишь спустя годы понял, как он ошибался. Что его желание стать лучше неё, вся злость и агрессия, что копились к этой девушке — лишь фарс. Он хотел, чтобы она заметила его.

Они никогда не прощались, до того вечера.

«М» словно чувствовал её волнение. Будто он ощущал её эмоциональный порыв и страдальческую сдержанность. Гермиона хотела, чтобы он чувствовал то же самое. Возможно, это было эгоистично. Она хотела, чтобы читая её послания — «М» улыбался. Чтобы представлял её себе. Грейнджер желала этого. И сегодня, побывав в гостях у Поттеров, выпив с Джинни бутылку вина, ей не стоило писать ему. Не стоило заигрывать и глупо флиртовать.

Она рассказала подруге о новом знакомом. О том, как девушка боится нахлынувших на неё эмоций. О ревности, что испытывала, когда мужчина рассказывал о других женщинах. Гермиона знала, что Джинни выслушает, несмотря на то, что она рассталась с её братом.

— Выдохни, Гермиона, — шепнула ей подруга, хихикая. — Ты слишком долго была одна, чтобы терять возможность получить удовольствие, хоть и виртуальное. А там, Годрик его знает…

Трансгресировав тем вечером домой, Гермиона не представляла, чем для неё закончится этот вечер.

Его внезапное признание: «Я скучал по тебе…»

Тепло, заструившееся по её венам, прямо к центру, к самой сильной мышце в организме.

«Мне нужно в душ. Я скоро вернусь…»

Мерлин… Зачем? Она ещё ни разу не позволяла себе такого отсутствия субординации…

Она на секунду задержалась, держа руку над открытой шкатулкой. Вспомнив слова Джинни, Гермиона прикоснулась пальцами к губам, чувствуя, как расплывается в улыбке, и опустила свернутый пергамент на дно шкатулки.

Не выдержав давления ожидания, девушка, приняв душ, промакивая волнистые волосы полотенцем, заметила пульсирующее свечение вещателя.

«Мне стоит сказать подруге «спасибо». Не напои тебя она, я бы долго ждал проявление твоего порочного нутра».

Гермиона убрала в сторону записку и развернула следующую.

«Это будет нашим секретом, Авис».

Ей нравилось, как его почерком «звучит» заклинание вызова птиц. Она представила себе, как он шепчет эти слова ей на ухо, покусывая мочку и ощутимо прикасаясь губами. Как его руки скользят по атласной ночнушке, поднимая ткань вверх, собирая материал в гармошку выше бедер.

«Возьми волшебное перо и отвечай мне. Не смей молчать, ты поняла меня?»

Она кивнула, забываясь, что его нет рядом. Гермиона подошла к кровати, приглушая свет в комнате. Поставила рядом с собой шкатулку, на тумбу, и прошептав волшебному перу, отправила ответ.

Я совсем непорочная, мистер М».

Ей казалось это… слишком интимным. Слишком диким и невероятным.

«О-о, несомненно, маленькая мисс лгунья»

. — С помощью невербальной магии левитации Грейнджер подняла записку перед собой, читая и ухмылялась его дерзости, его приказному и не терпящему отказа почерку.

Я не позволю тебе отрицать того факта, что ты хочешь меня. Твои трусики с минуты на минуту промокнут насквозь. Я знаю. Я чувствую. Расскажи мне, что ты делаешь? Как ты трогаешь себя, представляя меня. Я хочу знать как, не слыша моего голоса, не видя моего лица, ты кончишь сегодня вечером, мечтая, чтобы я тебя трахнул».

— Мерлин… — прошептала Гермиона, ведя тыльной стороной ладони по набухшим соскам. Слова «М» что-то делали с ней. Заставили подчиняться, представляя его прикосновения.

Её дыхание вмиг стало горячим. Приоткрыв губы, девушка закрыла глаза, диктуя волшебному перу.

— Я, — она сглотнула и мысленно послала к черту нерешительность. Гриффиндорская смелость не помешала бы сейчас. — Я касаюсь себя… Провожу пальцами по груди, задевая соски. Мои глаза закрыты. Я хочу… — она запнулась лишь на секунду. — Хочу думать, будто это — ты.

Отправив в шкатулку послание, она проследила, как закрывается крышка, и только тогда выдохнула. Она услышала, как капли дождя бьются об окна ее квартиры. Девушка протянула руку и, взмахнув палочкой, открыла створку. Холодный воздух лизнул её тело, оставляя после себя россыпь мурашек.

Девушка провела рукой по резинке коротких спальных шортиков, задевая низ живота. Она улыбнулась, увидев боковым зрением свечение так скоро.

«Я поцеловал бы каждую родинку на твоём теле. Заменил твои руки своими. Оставил бы следы от своих зубов на твоей груди и бедрах… 

— Её рука опустилась вниз, будто случайно задевая клитор. Грейнджер сжала ноги и напрягла мышцы внутренней стороны бёдер. Простонала и, стиснув зубы, сжала другой рукой грудь, перекатывая сосок между большим и указательным пальцем.

 — Я хочу вдохнуть твой запах. Запах проклятой карамели и возбуждения. Хочу ощутить твою кожу под своими ладонями. Хочу слышать первый всхлип и стон. Хочу увидеть, как ты краснеешь, ощущая мои руки, блуждающие по твоему телу. Я хочу изучить тебя. Каждый сантиметр. Поглотить твоё удовольствие и вдохнуть своё имя, вырвавшееся с твоих губ…»

Она закатила глаза. От удовольствия. От наслаждения, которое испытывает от этих строк. От томительного ожидания и вожделения.

Поддев резинку шорт, она подняла бедра, прогибаясь в пояснице, и сняла их, отбрасывая на другую сторону постели. Её окружают: звук дождя, полотно тишины и запах. Запах свежести, который сводит её с ума.

Вещатель снова вспыхнул, когда Гермиона осторожно опустила руку между ног, поглаживая пальцами складки, уже мокрые от возбуждения.

«Безусловно, ты делаешь сейчас мою работу. Я хочу, чтобы ты не торопилась, Авис. Позволь мне, насладиться тобой. В этом возбужденном очаровании…»

Она вздрогнула, коснувшись половых губ. Медленно, томно и мучительно девушка собрала смазку, соединив указательный и безымянный палец, поднялась выше и сделала несколько круговых движений по клитору.

— Я никогда не была такой мокрой, — откровенно признаётся она. — Ещё никогда в моей жизни не было такого… такого опыта. Меня это пугает, ах… — Слегка надавив на чувствительный бугорок, она прогнулась в пояснице и скользнула ко входу, вставив средний палец по одну фалангу. — Мне страшно. Страшно испытывать такое. Я хочу, безмерно хочу тебя и боюсь этого…

Не успев вложить записку в шкатулку, Гермиона увидела следующее послание от него. Левитировав её перед собой, девушка, не лишая себя прикосновений руки, продолжила ласкать мокрую плоть, покрытую невероятным количеством смазки.

«Ты не должна бояться меня. — 

Гермиона удивилась его прорицанию.

 — Я не хотел бы, чтобы ты, когда-нибудь, боялась своих эмоций и желаний, Авис… — 

тихий стон сорвался с её губ. Характерные звуки проникновения пальца, доносившиеся снизу, подстегнули её воображение.

 — Представь только, насколько ты прекрасна сейчас: прикасаешься к себе, думаешь обо мне, течёшь для меня, кусаешь губы и краснеешь… Мой член готов взорваться от желания проникнуть в тебя. Представляешь, насколько ты была бы потрясена — появись я сейчас перед тобой? Голый, мастурбирующий… и всё из-за тебя. Я хочу, чтобы ты кончила, представляя, как я смотрю. Сижу между твоих ног и наблюдаю за твоими движениями».

Представила его руки, глаза и то, как мышцы перекатываются, напрягаются под кожей. Представила, как его пальцы сжимают её внутреннюю сторону бедер, скользя вниз, раздвигая её ноги как можно шире для него. Представила всплески возбуждения в его глазах, как его язык обводит ореол сосков, царапая зубами.

Гермиона зажмурилась, когда её клитор запульсировал. Она подняла руку вверх, сжимая ладонь в кулак, хныча, понимая, что мучает себя.

— Я хочу почувствовать твои губы на своём теле. Хочу, чтобы ты исполнил обещание: целовать каждый дюйм моего тела. Хочу ощутить вес твоего тела. — Она застонала от нетерпения. Проникнув пальцем внутрь, Гермиона зашипела и перевернулась на бок. Зажав руку между своих ног, девушка проникла средним пальцем во влагалище, надавливая до болезненно приятных ощущений на клитор. Её губы распухли от покусывания. Влажные волосы прилипли к шее и щекам. — Мерлин… я… Я трахаю себя пальцами, представляя твоё тело сзади. Я… ах… я хочу попробовать на вкус твою кожу. Слизать выступающие капли пота с твоей шеи и горла. Я хочу… хочу… — Её голос сорвался. Гермиона застонала в подушку представляя, как проводит рукой по его члену. Как сжимает его в своей руке и совершает несколько поступательных движений. Она представила его тихий, глубокий стон…

Грейнджер не соображала, что делает.

Она призналась человеку, которого никогда не видела, что хочет провести языком по его коже, что фантазирует о своих скользящих ладонях по его телу. Ей так хотелось знать — каким он будет на ощупь. Теплый или холодный… Она хотела видеть его улыбку. Хотела познать, какое выражение лица будет у «М», когда она засунет в рот ложку с мороженым, а после… после она обязательно поцеловала бы его. Передала бы сладость и прохладу, оставшуюся на языке… Она могла представить, как доставляет ему удовольствие, скользя сначала языком по шарику холодной сладости, а после — по головке его члена.

«Всё, что захочешь… Я обещаю тебе, Авис. И ты обещай мне, что однажды позволишь показать, каково это — желать тебя. Ты позволишь мне делать с тобой всё, что я захочу. Всё, из-за чего ты будешь течь и тереться о моё колено, прося скорейшего проникновения. Я попробую тебя. Для начала. Попробую на вкус, вылизывая тебя между ног. Мои руки будут сжимать твои бедра. Я уверен, что они чёртовски мягкие и нежные. Мой член будет болезненно пульсировать от тесноты в брюках. Я буду наслаждаться тобой. Твоими стонами, вздрагиваниями. Я опущу руку и сожму свой член рукой, когда твои изящные пальцы коснутся моих волос. Когда ты в порыве возбуждения будешь тянуть меня ближе. Ближе к себе. И вот тогда, на пределе, я отстранюсь… Встану на колени перед тобой, обхватив за талию рукой, я приподниму тебя, давая возможность попробовать себя. Ты не скроешься. Не станешь закрываться. Ты будешь выдыхать моё имя, жадно целуя, борясь с моим языком. Твои плечи будут дрожать, ты вцепишься в меня, словно я — единственная возможность удержаться на земле. Я, немного агрессивнее, чем нужно, толкну тебя обратно. Проведу членом по твоим складкам, распределяя смазку по головке. Я не сведу с тебя взгляда, пока ты будешь принимать меня впервые. Моё дыхание, твои стоны — всё смешается. И тогда ты почувствуешь, поймешь, каково это - до беспамятства желать тебя…».

Гермиона, задыхаясь, всхлипнула. Буквы на пергаменте расплылись перед её лицом. Она уловила запах… запах его парфюма от пергамента, и тогда с криком, взрывом, ощутимом в голове, она зажмурилась, не веря происходящему… Не доверяя себе и своим ощущениям. Её будто расщепило. Безболезненно. И спустя секунды каждая клеточка её тела стала соединяться снова.

Ноги Гермионы всё ещё подрагивали, когда трепещущие веки закрылись…

Только на следующий день, когда девушка откроет глаза, она увидит последнюю записку, что так и не открыла…

chapter two

Она могла провести этот вечер по-другому.

Могла уткнуться носом в пушок Живоглота и смотреть телевизор. Гермиона могла бы с легкостью выполнить задание, порученное мистером Вольфондом. Любое. Другое.

Девушка согласилась бы на всё, лишь бы не стоять здесь: в бирюзовом платье, что выглядит словно вторая кожа, с высокой прической, пряди которой падали ей на плечи и шею, вызывая мурашки.

Гермиона могла бы быть с ним. Сейчас. Лёжа на постели в своей уютной квартире, она бы рассказывала ему, как ей не повезло быть приглашённой на благотворительный вечер, устроенный самим Малфоем. Мистером номер-один-богатый-холостяк в магическом Лондоне.

Она не видела его вот уже почти десять лет. Кроме тех случаев, когда Ежедневный пророк пестрил таблоидными высказываниями об успехах чистокровного волшебника.

Первое, о чем подумала Грейнджер, заметив светлую макушку в толпе, что мужчина приветствовал.

Малфой стал шире в плечах и будто выше. Гермионе хотелось закатить глаза от мыслей, что она заметила его изменения. Изменения его тела и, черт, его лица, что стало мужественнее. От него веяло аристократией. Выдержкой. Пропала мальчишеская ухмылка. Та, что Гермионе даже нравилась. Она никогда не признается ему в этом. Они не были лучшими друзьями. Совсем. Далеко не друзьями.

Она помнила его оскорбления. Те, что так цепляли. Помнила его маниакальный взгляд и… сейчас она может себе признаться, что видела отвращение в его глазах. То, с каким презрением Малфой смотрел на неё.

Грейнджер никак не могла понять — неужели люди могут так сильно ненавидеть?

Но ещё… она помнила их противостояние. Это было похоже на соприкосновения холодного с обжигающе горячим. То, какие эмоции он вызывал в ней — это было неподдельно. Когда её горло сдавливало от невысказанных слов, что крутились на языке на очередную бредятину слизеринца. Она помнит, как вся её сущность будто всегда была готова к атаке. Принимала стойку гепарда, готовясь наброситься, скажи ей Малфой хоть слово.

Но он замолкал. Всегда делал именно так: доводил до точки кипения, забрасывая в котелок свое последнее слово, и ждал. Ждал, когда она взорвется или покроется пятнами алого цвета от злости.

Наверное, так устроено наше восприятие — люди всегда запоминают те моменты, когда эмоциональный фон становится нестабильным на почве той или иной ситуации. Будь то радость или грусть, злость или возбуждение, волнение или сострадание. Но для себя Грейнджер отметила, что именно тот спектр эмоций, что вызывал в ней высокомерный слизеринец, так четко отпечатался в её сознании, прорезаясь отголосками прошлого в моменты её размышлений.

Осязаемость тех эмоций, что вызывал Малфой, до сих пор покалывала где-то на подкорке.

Гермиона сочла это удивительным.

Стоило ей увидеть его. Стоило Драко поднять на неё взгляд поверх головы некой особы, которую Малфой по-джентельменски проводил, указывая рукой на широко распахнутые двери. Гермиона в защитном жесте прикоснулась к шее. Будто его взгляд был режущим проклятием. И сейчас, вздёрнув подбородок, она увидела, как губы мужчины дернулись. Малфой мельком, лишь заметно для неё, качнул головой. Грейнджер восприняла это как усмешку.

Мы не в школе, чёрт тебя побери, Малфой!

 — Хотелось ей шикнуть на него.

Вся напускная вежливость прошла, уступая место неловкости, когда, кивнув очередному, вошедшему в поместье, он двинулся к ней.

Грейнджер прикрыла глаза, переносясь в воспоминаниях на несколько недель назад.

Единственное, о чем она могла думать: её стоны, его слова, запах свежести и цитруса от листа пергамента, пальцы, скользящие по клитору, и оргазм с послевкусием табака на кончике языка.

Гермиона всегда любила анализировать. Строила логические цепочки, не торопясь с выводами. Но здесь, в этой ситуации, в той, что она оказалась, девушка отказывалась думать. Она просто хотела чувствовать.

Она не могла сказать, что живет в одиночестве. Не могла, пока не стала ближе со своим инкогнито.

Спустя несколько дней её молчания ей показалось, что «М» и вовсе забыл о существовании девушки. Её обижало это. Конечно, если рассудить здраво: она не имела права требовать его внимания. Не хотела навязываться и докучать. Но… он был нужен ей. Она так привыкла говорить с ним…

Гермиона сидела перед шкатулкой третий вечер подряд. Взяв в руки, на этот раз — ручку, она писала и зачеркивала слова приветствия.

Девушка не могла объяснить своей неловкости. Гермионе казалось, что будет глупо благодарить его. Будет глупо спрашивать о том, почему он молчал. У них не было никаких условностей. Не было и намёка на какие-то обязательства.

Это было простым развлечением? Способом разрядки? Самоудовлетворение на фоне долгого воздержания? Но почему с ним?

Гермиона и раньше делала это. Нечасто. У неё просто не хватало времени и сил после рабочего дня и будней, проведённых в отделе тайн.

Думая о мужчине, её бёдра инстинктивно сжимались. Она хотела повторить. Грейнджер заливалась краской. Её щеки пылали при воспоминании себя. Влажной. Раскинувшейся на постели. С рукой зажатой между ног.

«Девушке, привыкшей держать всё под контролем, сложно смириться с тем, что она позволила незнакомцу проникнуть так глубоко в её мысли.

 — прочла Грейнжер, чувствуя, как кровь закипела. — 

Я дал тебе время смириться и принять тот факт, что это было удивительно, приятно и взаимно. Это обязательно повторится…»

— Вот же самоуверенный… — прошипела она, отворачиваясь от бумаги.

Когда Гермиона написала ему, сделав вид, что ничего не было, ответ пришёл незамедлительно. Он что, готовился? Написал заранее? Ждал, пока она: «примет своё влечение к постороннему»? Господи, Боже…

«Не бойся своих эмоций. Не бойся меня…»

Грейнджер пылала. Ей хотелось опровергнуть его слова и изложенные «факты». Она ведь не из тех, кто сдаётся, правда?

Может, пришло время признаться себе, что, спустя полтора месяца их общения, они могут… быть собой?

Гермиона до трясущихся рук боялась этого. Боялась, что они не оправдают ожидания друг друга. Конечно, глупо утверждать тот факт, что её внутренняя составляющая была невероятно впечатляющей. Хоть в этом и заключалось их общение. Возможно, «М» знал Гермиону даже лучше собственных друзей девушки. Знал её страхи, желания, чувства.

Он раскрывал её. Медленно. Чувственно. Тонко.

Ей нравилось, что он мог поддержать её во всех темах. Пусть то были споры или же мирная беседа. Им было о чем поговорить. И это пугало. Сейчас — это пугало больше всего. Потому что желание услышать, увидеть свое имя на пергаменте, написанное почерком человека, что словно вкладывает в каждую букву всю сосредоточенность, стало для Грейнджер личным тригерром и самым большим желанием.

Две недели спустя Гермионе захотелось провалиться под землю. Дважды за день.

Первым её обрадовал мистер Вольфонд.

— Это обязательное поручение, Грейнджер, — прокашлялся мужчина, встряхивая газету перед собой. — Не желаю слышать отговорок.

Сказать, что Гермиона пребывала в шокированном состоянии — ничего не сказать.

Малфой Мэнор, конечно, славился своими приемами. Драко производил ошеломляющее впечатление на прессу зваными собраниями, что проводились для таких же, как он. Чистокровных. Успешных. Злых и самовлюбленных волшебников.

Она не понимала — почему? Почему именно она. По словам своего начальника, Драко проводит благотворительный вечер, средства из которого пойдут в фонд поддержки молодых волшебников, что открыл Забини.

Забини. Гермиона готова была фыркнуть на это заявление. Естественно, она слышала, что слизеринцы стали… ответственными и чуть ли не самыми честными и правильными людьми. Она не верила прессе, что тот, кто устраивал вечеринки в выручай комнате, протаскивал алкоголь в Хогвартс, вёл себя столь высокомерно, — стал таким правильным.

Прошло десять лет. — Завыл тонкий голос в голове. — Они изменились.

Гермиона, закатив глаза, поняла, что спорить с руководством бесполезно. Что она приглашена в качестве представителя международного сотрудничества волшебников, где девушка изначально хотела работать, пока её не встретил Вольфонд.

Приняв свою участь на приближающиеся выходные, Гермиона вернулась домой совсем не в настроении объяснять мужчине, что стряслось.

Это был второй раз, когда девушка хотела проклясть всех Невыразимцев. Точнее, одного. Того, чьи приказы она исполняла.

Грейнджер пялилась в эти строки бесчисленное количество времени, пока пальцы не перестали что-либо чувствовать, и лист пергамента, словно шутя над ней, слишком плавно опустился на паркет.

« … К сожалению, в эту субботу вечером я вынужден «покинуть» тебя. Благотворительный вечер в поместье Малфоя. Мне необходимо быть там…»

Это… не то чтобы было открытием, нет. Скорее предчувствием. Тем самым ощущением, когда он закуривал. Совершая первую затяжку, ему всегда казалось, что это похоже на альтернативный глоток кислорода. Того самого, что мог его успокоить. Теперь же, подобно маггловской зависимости, глотком воздуха стали эти бумажки. Значения которым он придал с самого начала.

«… Я хочу почувствовать твои губы на своём теле…»

Такая нужная. Мягкая и нежная… Он представлял её тело под собой. Трепещущее желанием и похотью. Представлял её губы, искусанные им. Слышал звук, прекрасный-невероятный-ошеломляющий звук её приглушенных стонов.

Ладонь двинулась вверх-вниз. Большим пальцем Малфой провел по головке члена, собирая тягучую смазку.

« ... Я… я хочу попробовать на вкус твою кожу. Слизать выступающие капли пота с твоей шеи и горла…»

Её незаменимый запах. Он ощущал, как в воздухе витает опьяняющий вкус Грейнджер.

… Чёрт… Он представлял, какой она может быть. Какой дикой становилась ведьма, стоило её чуть завести. Нужна. До очертенения нужна, Грейнджер. До лихорадки. До приступа. До тепла в животе.

Его рука двигалась интенсивнее, пока строчки её посланий меркли перед глазами. Их просто затянуло пеленой. Его горло сдавило из-за сухости. Мышцы одеревенели.

Кудри. На подушке. Её губы шепчут его имя. Драко. Она выгибается, подставляя шею и грудь для него.

Он сжимает член плотнее, почти до боли, до приятной, разливающейся неги.

«… Я никогда не была такой мокрой…»

Яростно выдает он, не осознавая. Образы, что стояли перед глазами, были настолько реалистичными, что Малфой мог завидовать самому себе. Видеть, как он вдалбливается в неё. Кусает, сжимает, целует и лижет бьющееся в конвульсиях тело. Она была его.

Она отдавала всю сущность потаённых эмоций ему. Его секрет. Его самый желанный плод.

Он глухо застонал, запрокидывая голову назад. Ягодицы напряглись, как и мышцы спины. По позвоночнику хлынул жар, и Малфой кончил на живот, сквозь зубы проговаривая её имя.

Оперевшись ладонями о каменную балюстраду, он оглядел двор мэнора. В свете серебра это место казалось ему интригующим. В темноте всегда есть что-то интимное. Что-то, чего не будет днём. Этой тишины. Малейших звуков, что слышны в поместье. Скрипы половиц. Шепотки, пускаемые домовиками, когда они не видят Драко. В тишине Малфой мог представить её голос. Поэтому он был рад, когда она забрала вещатель домой. Мерлин… сколько он уверял девушку в том, что всё в порядке…

Порыв летнего ветра принёс запахи цветов с открытого розария. Уголок пергамента загнулся, касаясь костяшек пальцев руки Драко, привлекая его внимание. Мужчина опустил взгляд вниз, на ладонь, что лежала поверх шершавой бумаги. Поднес правую руку к лицу, делая очередную затяжку его персонального кислорода.

Чувствуя, как тело буквально покалывает от нетерпения, Драко, взяв бумагу, перечитал. Снова. Каждую строчку, как делал это последние несколько недель.

Он должен был догадаться сразу. Не встречал он ещё ведьм, так отчаянно отстаивающих новые законы русалок. Господи! Не было и дня, чтобы они не спорили…

Сколько Малфой общается с ней? Почти два месяца. Что заставляло его делать это — отвечать ей; писать самому; наслаждаться её поучениями длиною в несколько листов.

Снова эта борьба. Чувство значимости. Чувство равенства и восхищения.

 Никто больше не кипятил так его кровь. Никто не заставлял отстаивать свои позиции, борясь за них, хоть он и был прав, но Грейнджер…

Почти десять грёбаных лет.

Малфоя испугал бы этот срок, не будь он сейчас одним из самых успешных представителей магического мира. Не будь он трусом, тогда…

Драко развернулся, упираясь бёдрами о каменную кладку, достал палочку из кармана.

« … Если ты перестанешь быть такой задницей, мистер М, я обещаю подумать над твоим предложением. Но знаешь, был у меня как-то опыт борьбы за права эльфов, так вот…»

 — ухмылка, та самая, на которую девушка фыркала, встречаясь с ним взглядом, украсила лицо мужчины.

Как много лет прошло, а Грейнджер всё такая же острая на язык. Нестерпимая. Огненная.

Драко почувствовал, как грудь сотрясается от смеха. Сжимая пергамент в руке, он вызвал патронус, потому что знал: ему не справиться без помощи старого друга.

И, когда Забини появится спустя несколько минут, у Малфоя уже появится план, как устроить встречу с маленькой мисс Авис.

— Придется постараться, — выдохнул мулат, ухмыляясь. Блейз знал о невысказанных словах друга зазнайке-ведьме. Знал, что дело не кончится просто. Подозревал, что рано или поздно Драко что-то предпримет. Но спустя десять лет и думать не думал, что Малфой наконец созреет.

— Я всё думал, почему ты не женишься. Даже Тео — и тот сдался под натиском семейства.

Позволь мне, Грейнджер

Содержание

chapter one

chapter two

chapter three

Комментарии (0)