— У самурая нет цели, только — путь… А путь самурая — смерть, — произнесла девушка, глядя на ровную гладь океана. Солнце заходит за горизонт

— И как твой путь, беглый грешник? — спрашивает ее мужчина, что стоит за спиной. Догнали.

— Принят, — усмехается девушка, медленно обнажая катану. — Но не здесь.

На улице, под крупными хлопьями снега, танцевала девушка. Черные волосы контрастировали на фоне белого полотна зимы, а красные щеки на бледности кожи. Но она танцевала так, как не танцевал никто другой. Словно отдавая этим танцем всю себя. Без остатка.

Она, сжимая зубы, вынуждена была признать поражение перед собственным сердцем. Ведь это сердце ныне стойко противилось подчиняться своему хозяину. Словно последний ронин-предатель оно стучало в унисон танце, что происходил перед ее глазами. Идеальному танцу.

— Ученик, что привлекло твой взгляд так, что ты оставил своего мастера далеко впереди? — голос учителя заставил молодого самурая вздрогнуть.

— Я хочу остаться в этом городе, мастер, и найти себе господина тут, — слова звучат сухо, без эмоций, но вместе с этим эта сухость и говорит о высшей точки чувственности, что в глазах молодого самурая.

— Путь в тысячу ли начинается с первого шага, ученик, — хрипло цитирует учитель, взирая в вечернее небо, — Готов ли ты начать его один? — взгляд мастера встречается с взглядом ученика.

— Я готов мастер, — вместе со словами изо рта вылетает горячий пар.

— Тогда путь дальше продолжим только я и Рюдзи, прощай, мой ученик…

Фигура мастера, огромная и горбатая, заставила Мион испытать странное чувство потери. То чувство, кое посетило ее в детстве, когда будучи маленьким и одиноким ребенком она шаталась по пустынным улицам ее деревни.

«Вот и все? Так просто?» — подняв взгляд к закатному небу, спросила сама у себя Мион.

Множество раз она представляла в грёзах это мгновение, когда спина мастера исчезнет в толпе и начнется ее история. Лёгкая дымка разочарования сжала ее сердце в крепкие тиски. Все закончилось так быстро. Как одного удара техника мастера, что была передана и ей. Отсечено.

Девушка все танцевала, сменив ритм на более плавный. Кажется, Мион где-то видела уже этот танец. Несмотря на надвигающийся холод, движения девочки были все также изящны. Она была похожа на бабочку, что волшебным образом летала меж больших хлопьев снега. Бабочка в зимнем вечере…

«Ты стала началом моей дорого, даже не зная этого, прекрасная танцовщица…» — тихо улыбнулась самурай, прикрывая на миг глаза. — «как жаль, что мы родились столь одинаковыми… Впрочем, будь мужчиной ты, то твой путь пошел бы совсем иначе, верно?» — сжав свое оружие, самурай сделала шаг к бродячим артистам. — «впрочем, пусть даже так… Если я смогу защитить тебя, то все счета будут оплачены, » — достав из нагрудного кармана кошель, и кинув пару золотых в чашу для пожертвований, самурай произнесла:

— Что делают столь юные танцовщицы на улице? Вечереет, зима входит в свои права, а вы танцуете, словно весна на улице, — тем временем танец закончился и незнакомка спокойно взглянула на заговорившего с ней война.

— Наша жизнь — это не ожидание, что гроза закончится… это учиться танцевать под дождем, — философски ответила она, прикрывая рот рукавом тонкого кимоно.

— И сколько же нужно танцевать под дождем, чтобы уйти в тепло и взирать на него оттуда? — танцовщица слегка сузила глаза, быстро понимая что к чему. Мион не знала как она воспримет такую просьбу. У нее не было богатого опыта общения с людьми, исключая мастера и Рюдзи.

— Если кинешь ещё пять монет, то мы покинем это место, — в конце концов совсем тихо произнесла танцовщица.

Тихий звон золота о дерево закончил этот тяжёлый день для всех.

Часть 1

Tikalika 6uzuki

На улице, под крупными хлопьями снега, танцевала девушка. Черные волосы контрастировали на фоне белого полотна зимы, а красные щеки на бледности кожи. Но она танцевала так, как не танцевал никто другой. Словно отдавая этим танцем всю себя. Без остатка.
И она влюбилась…

One Piece

Изо/ОЖП

Путь, цель и клятвы

Зима вступила в свои полные права. Мион куталась в свое плотное, грубое хаори, глядя на то, как девушка снова, как и все дни до этого, танцует на краю улицы. Ее маленькая сестра уже еле-еле от холода перебирает струны сямисэна, то и дело шмыгая носом, а прохожие лишь косятся на эту картину. Только изредка к ним подходят зеваки и ещё более реже в их небольшую деревянную тарелочку попадают овальные монетки.

Мало. Очень мало. Сегодня и вовсе, словно издевательски.

«Но ты все не сдаешься, милая танцовщица…» — тело само спрыгивает с крыши, а ноги несут к выступлению. Звон нескольких монет заставляет играющую на сямисэне удивлённо поднять глаза. Мион лишь натягивает амигасу на глаза, чувствуя подобие смущения. Девушка снова заканчивает танец и пару секунд они молчат.

— Ваша сестра дрожит от прикосновений мороза, а проходимцы смотрят как на хиганбану в икебане, — не выдерживает молчания самурай, — Возьми и это, — сняв с себя теплое хаори девушка неловко накидывает ее на плечи явно расстрелянной танцовщицы и почти срывается с места.

«Она была так близко…» — чувствует биение своего сердца она, идя по узкой, белой улице. — «ещё немного и я бы коснулась ее одеяния, » — мысль, что заставляет ее уши краснеть.

На следующий день девушек нет на привычном месте, что заставляет воина почувствовать смесь облегчения и волнения. Облегчения от того, что в этот холодный день они не будут измождать себя предоставлением, а волнение за их состояние. Сегодня у нее не было дела, что обычно занимало весь день. Ее клинок был не нужен, поэтому Мион планировала долго наслаждаться видами.

— Ответьте мне, сё-сан, о девах, что выступали тут ежедневно. Где их найти? — спустившись с крыш, обратилась самурай к первому торговцу, что стоял на этой улице.

— Две нищих попрошайки? — спросил он, но получив холодный взгляд заткнулся. — Я знаю, что уходят они на север. Боле я не имею знаний о их пути.

«Север. Куда могли пойти две девы там?» — нахмурилась Мион. — «на севере не безопасно и это ясно всем, там нищие, опушенные и больные обитают. Неужели судьба танцовщиц столь печальна?» — ступая по белой дорожке, размышляла воин. — «быть может там я смогу узнать больше о них…»

— Две танцовщицы? — преклонных годов юдзе задумчиво закурила кисэру. — Хм… Возможно я знаю о ком речь. Такие действительно живут в одном из домов трущоб. Но для чего они ронину?

— Не вашего ума дела, — однако осекшись, сообщила. — Дело. Ведёт меня к ним дело.

— Те девочки хороши, — выпустила дым ей в лицо юдзе. — И наш юкаку имеет на них виды.

— В таком случаи вам стоит потерять их из виду, — рука непроизвольно ложится на ножны катаны.

— Ками, какой темпераментный ронин, — однако осталась спокойна женщина. — Иди на север. Увидишь дом, что ранее хранил в себе достоинства. Все сироты и обитают там. И там твои 

Снег начал хрустеть под ногами. Улицы на которые редко ступала нога человека. Начинала завывать метель, вечереть. Казалось только недавно было утро, но вот солнце заходит за горизонт, оставляя город в непроглядной, склизкой тьме. Но Мион не страшно. Катана на ее бедрах греет и отгоняет страхи. Ее жизнь, жизнь самурая не в ее руках. Она знает это. Однако их жизнь…

Мион не замечает как срывается на бег. Лёгкие неприятно давит холодный воздух, а в голове лишь одно «дом, что ранее хранил в себе достоинство». И наконец он перед ее глазами. Огромный, старый, разрушенный, разграбленный… Где-то внутри мелькает свет огня. Сёдзи давно сломаны и ныне безвольно болтаются от порывов ветра, скрипя, словно плача. Первый шаг на дерево раздается тихим хрустом от которого, кажется, все в округе замирает.

И вот перед глазами Мион предстоит картина, что заставляет ее забыть обо всем. Маленькая девочка, накрывая ее хаори тихо стонет от жара, покрытая испариной и краснотой. Старшая сестра, что видимо все это время была с ней заснула сидя, оперевшись о стену. Несмотря на явное изнеможение ее лицо все ещё столь прекрасно и бесстрастно. Черные, изящные локоны, что выбились из прически красиво спадают, создавая какой-то совершенно безобидный вид.

— Па… Па… И… Зо… — тихий шепот маленькой сестры танцовщицы заставляет Мион очнуться от наваждения и решительно войти в комнату, снимая недавно купленное хаори.

Накинув его на свою возлюбленную, самурай открывает свою нательную сумку, быстро сверяясь с тем, что сейчас при ней. Увы, там было не так много того, что может помочь при жаре. Но даже так это было лучше чем ничего.

На улице выла метель, посреди комнаты тихо трещал костер. Впереди ждала очень долгая ночь.

— Кикунодзё!!! — тонкий вскрик заставил Мион отвлечься от набора снега в котелок.

Буквально подскочив, самурай кинулась в дом, опасаясь худшего. Конечно, она вышла всего недавно, до этого всю ночь будучи подле болеющей девочки, но Мион как никто знает насколько опасны и непредсказуемы могут быть болезни. К счастью это была всего лишь танцовщица, что проснувшись, бросилась к сестре.

— И… Зо? — сонно промямлила девочка. Компресс, который поставила Мион тем временем тихо шлепнулся об пол, чем заставил старшую опомниться и мгновенно повернуть голову в сторону гостя.

— С наступлением утра, — лишь смогла произнести самурай, будучи растерянной подобным быстрым развитием событий. — Снег, — подняла она котелок в руках.

— Кто вы? — спросила танцовщица, прижимая сестру к себе.

— Ронин, — едва ли нашла что ответить Мион. Другого титула она просто не нашла.

— Вы… — девушка отвела взгляд, окидывая комнату. Ее взгляд зацепился за амигасу, что покоилась у костра. — Вы тот Ронин, что происходит посмотреть на наши выступления?

— Да, — кивнула Мион, проходя в комнату и ставя котелок на почти потухший костер.

— Вы лечили моего брата? — самурай замерла.

— Брата? — удивлённо вымолвила она, резко поднимая взгляд. На миг танцовщица выглядела растерянной.

— Да, брата… — все же подтвердила она.

— Да, лечил я, — сглотнув от неловкости, подтвердила Мион.

— Зачем? — насторожено спросила танцовщица.

— Потому что… Мой путь… Привел меня сюда, — ответ был натянутый, но все же.

— Вы шли за мной? — в лоб спросила девушка.

— Не спорю, — чувствуя, как краска приливает к лицу, опустила голову Мион. — Но намерения мои не пропитаны похотью или злобой. Прошу, поверьте…

— Я… — пауза казалось вечной, — Верю вам.

— Я благодарен… — тихо произнесла Мион. — Позволите мне помочь вам, милая танцовщица? — ещё боле смущаться она думала, что не сможет. Но новая волна красок залила ее тело.

— Я буду благодар…на вам… — Мион сама не заметила, как на ее устах расцвела улыбка.

— Мое имя — Изо, — Кикунодзё мирно спал на ложе из хаори и старого футона. Ему было явно лучше после тяжёлой ночи, что за ним смотрела Мион. — И как вы заметили мы — сироты.

— Я Мион. Ронин, что недавно покинул своего мастера, — костер, что заново был собран, тихо трещал. Мион сидела рядом с ним, грея свои заледеневшие после сбора снега руки.

— У вас нет господина? — спросила Изо, тем временем сидя рядом с братом.

— Мой путь однажды приедет меня к нему. Тут спешка ни к чему… — покачала головой Мион, вспоминая наставления мастера. Он всегда говорил, что «

господин — это судьба самурая, а судьба не может быть простой у него

— То есть… Вы могли бы… Остаться? — вопрос девушки заставил Мион замереть и снова почувствовать, как краска наливает лицо.

— Могу, — ответила она, чувствуя, как Изо встаёт и подходит ближе, садится рядом.

— И… Если я попрошу… Вы сможете защитить нас? — ее руки мягко и плавно легли на плечи ронина. Кажется сердце Мион на миг прекратило свой ход, а в голове образовалась такая тишина, кою ищут все буддийские монахи.

— Защищу… — тихо прошептала Мион.

— Вы клянетесь? — она чувствовала ее дыхание где-то рядом, но не могла дале понять где. Кажется сейчас Изо была везде…

Часть 2

И снова так, словно танцевала в последний раз. Преданно своему делу. Со всей своей прекрасной и многогранной душой, что в танце преподносила смотрящему.

Кикунодзё медленно и изящно перебирал руками струны сямисэна, изредка поглядывая на такт сестры, стараясь не сбиваться. Впрочем, ты была намного искуснее его, поэтому даже если бы он сбился, она бы подхватила новый такт.

Все было так, как было каждый день… впрочем, в этой картине изменилось только две вещи с течением времени.

Первая — Мион, стоящая чуть сбоку, холодно смотря на всех, кто подходит к выступлению. Своим холодным взором, словно видя всю душу, всю изнанку.

Вторая — место. Тихая, грязная улочка сменилась главной и роскошной улицей, полной лавок и публики.

Тут действительно было боле место ее цветку. Огромная и светлая площадь, полная людей и торговых мест манила своим праздным превосходством богатых и благородных господ. Изящные и дорогие кимоно, массивные украшения и полные кошельки. Такова должна быть и жизнь ее госпожи.

«И однажды я приведу вас к ней, клянусь…» — очередную ее клятву украла прекрасная танцовщица, сама того не подозревая.

Взглянув на деревья сакуры, отвлекшись лишь на миг, девушка узрела первые, нераскрытые бутоны. Уже скоро… Зима прошла. Здесь вскоре зацветёт все лучшими красками жизни, подобно цветочной столице.

«Только подождите, милая госпожа…»

— Эй, вы чего тут делаете? — один из торговцев, что, видимо, совсем недавно на этом месте, с возмущением направлялся к девушкам. Однако не успел он и шаг ступить ближе чем на пять метров к госпоже, как у шеи появился клинок. — Я… Я просто хотел сказать, что госпожа изумительно элегантна и сделать небольшое пожертвование! — сглотнул тот, скашивая взгляд на стоящего сбоку от него самурая.

— Мы с радостью примем от вас любую помощь, — мягко улыбнулась Изо. Звон монет о ящичек ознаменовал уход наглеца. Лишь тогда самурай могла выдохнуть, ослабляя хватку на оружие.

— Вы в порядке, госпожа? — возвращая катану в ножны, обернулась к ней воин.

— Да, Мион-кун, — от этого обращения по телу прошлись мурашки. Изо плавно подплыла к ней. — Думаю на сегодня закончим… Как насчёт того, чтобы зайти и купить рамена?

— Рамена?! — встрепенулся Кикунодзё.

— Если вы того пожелаете, — кивнула самурай, стараясь унять волнение.

— Кстати, Мион-кун, — и опять. Словно в первый раз она слышит это ласковое обращение, словно не привыкла к доброму нраву госпожи, — Почему ты вечер носишь эту шляпу? Ты выглядишь в ней таким хмурым! — кажется девушка внутренне умерла, когда в один миг головной убор ловко оказался в руках Изо. — Ты такой красный, — тихо хихикнула девушка, надевая амигасу себе на голову. — Мне идёт? — невинно спросила Изо.

— Невероятно, — могла только вымолвить Мион, севшим от чувств голосом. — Невероятно…

Девушке было неспокойно. Мужчина, выступивший на госпожу почему-то не выходил из головы Мион. Словно в нем было что-то такое, чего не было в других возмущенных ими. Только вот чего? Увы, самураю не хватало опыта, чтобы понять что же с этим мужчиной не так. Засим она могла только напряжённо готовиться к любым неожиданностям, чистя катану до блеска на занем дворе их бедного приюта.

Давно уж солнце было пожрано закатом. Сейчас лишь алый флер о дне напоминал.

— Не спишь, Мион-кун? — шумно выдохнув, она кивнула.

— И вам не спится, госпожа? — лезвие катаны отражало расплывчатый образ танцовщицы, делая ее ещё больше фантомной. Похожей на мираж. Поднять же голову Мион и вовсе не имела сил. Прекрасный образ в миг лишал ту стойкости.

— Я рассказывала сказку Кикунодзё. И подумала почему бы мне не рассказать сказку и тебе, — в нос ударил лёгкий цветочный запах хозяйки, что села рядом с самураем.

— Я… Буду невероятно благодарен, — слегка скосила взгляд Мион, разглядывая нежные черты Изо. Словно гравюра, произведение искусства. Она была столь же близка, насколько и далека. Образ, что занимает почти все мысли молодого самурая. Губительный для пути образ.

— Какую сказку ты бы хотел услышать? — поворачивает госпожа голову к ней из-за чего их взгляды встречаются, а у Мион перехватывает дыхание.

— Любую, моя госпожа… Любую, — улыбается она едва не плача.

— Тогда послушай, — улыбается Изо, оттопыривая указательный палец. — В одной далёкой стране…

Шаг, ещё шаг, поворот и наклон. Веера изысканно следуют в такт. Мион знает этот танец отлично, знает каждое движение и каждый изгиб. И каждый раз смотрит, как завороженная. Снова и снова. Тот самый танец, который она увидела в первый раз. Тот самый танец, что заставил ее остаться тут. Остаться навсегда.

Мион не жалеет о своем решении ни на секунду. Стоит ей лишь на миг поймать ее взгляд черных глаз и все ее проблемы, страхи и неуверенность исчезают. Она понимает, что все не зря. Что она справится со всем. Однако… Останется ли она после всего этого?

Мужчины с катании появляются на площади также неожиданно, как и засцветает сакура. Первые ее лепестки в воздухе встречают столкновение. Десять клинков и один ее. За ними никого, а за ней же ее госпожа и брат ее.

— Жителям страны Вано запрещено иметь оружие, только если те не являются самураями и не стоят на службе у господина, — произносить один воин, как приговор Мион.

— Я самурай, — решительный ответ, — Мои имя Мион из школы Шикаширо. И мастер мой Сэтору.

— Даже если так, то ты ронин без господина, что направил орудие на чужого господина, — Мион кусает щеку. Она боится за госпожу, что за ее спиной. Она не знает считает ли та ее своим вассалом. И словно услышав ее мысли госпожа произносит.

— Я ее господин! Я Изо из Ханаянаги! — самураи переглядываются.

— Ханаянаги… Я слышал о том плане. И он распался, глава сейчас гниёт в тюрьме… и как я помню на воле от него осталось… лишь два его же сына, — Мион даже не сразу понимает, что произнёс самурай. Внутри нее все то холодеет, то теплеет, то горько, а то сладко. Так непонятно. Невнятные то чувства разочарования и радости.

— Я сын клана Ханаянаги — Ханаянаги Изо! — он делает вперёд лишь шаг, но вовремя пришла в себя Мион, взмахом руки прося остаться сзади.

— Он не мой господин. Я клятву не давал, — сглотнув ком в горле заявляет. Ситуация становится серьезнее. Она уже видела этот взгляд в глазах людей с оружием. И понимает, что… Они пришли ох как не за этим. — Возьмите только вы меня. Сложу оружие я и со смирением совершу сэппуку.

— Нет уж… Тут выяснялось, что уважаемый сын клана Ханаянаги занимается незаконной деятельностью, — взгляды самураев встретились.

— Это я… Заставил его заниматься незаконной деятельностью, — чувствуя ужас в душе за господина, на сердце кладет руку самурай. Признание себе в убыток. Спасение господ сейчас в приоритете, — И я готов предстать перед судом!

— Вот так то лучше, — усмехнулся самурай. Рука вдруг дрогнула, катана девушки со звоном пала на земь. — Теперь же уводите его, — он приказал другим.

— Изо, — взглянув себе за спину произнесла. Тот поодаль стояла, словно не веря.

— Я… Твой господин… — одними губами произнес он, смотря в ее глаза.

— Навеки, — грустно улыбнулась бывший ронин, чувствуя грубую хватку самураев на руках, а затем тяжесть наручников.

— Мион! — не выдержав, Кикунодзё прыгнул к ней, но Изо успел схватить его, бесшумно оседая на пол.

— Я вас люблю… Живите счастливо, прошу вас… — затем последовал удар, лишающий всех чувств.

Проснулась Мион уже в грязной, сырой камере с невероятно болящим телом. Катаны с собой не было. Была только нестерпимая горечь от всей ситуации, что случилась. Затем пришла ненависть и злоба. «Почему я? Почему господин?! Господин…» — сердце протяжно заныло. Ее бедный господин. Лишится сначала отца, затем клана, теперь же и ее… о бедный и несчастный, обожаемый ею господин.

— Нет… Я обязательно вернусь к вам, я клянусь… — прикрывает глаза девушка, садясь на пол, опираясь на стену. Все ломит, все ноет, болит…

— Мион из школы Шикаширо? — на грани слышит она незнакомый голос.

— К тебе посетитель… — спустя секунду человек, что сообщил, ушел и пришел другой. Знакомый уж издалека. И по шагам.

Хозяин самурая — то судьба. Судьба у самурая не простая

, — лёгкая улыбка безвольно появилась на лице.

— Покорный ученик приветствует мастера, — сил на поклон не нашлось, однако девушка сумела завалиться на пол, уткнуться лицом в землю.

— Минула лишь зима с нашей разлуки, а вижу, что мой ученик уж потерял достоинство, — усмешка мастера не злая, а больная.

— И нашел господ, — с весельем ребенка сообщает. Чему тут радоваться только, коле в клетке?

— Защита господ — это жизнь самурая. Его цель. Его путь. Его смысл, — прошёлся рукой по редкой бородке мастер, — Но то моя вина, как мастера, что не держу своих недругов на цепи. И за мои грехи расплачивается ты, сын мой.

Подойдя ближе, мастер опустился на колени, взирая на лежавшую неподвижно Мион.

— И никто не должен узнать об обратном, дочь моя… Никто.

— Да, отец, — тихо шепчет она.

— За мои заслуги тебе будет дарована жалкая жизнь, — наконец поднимается он, направляясь к выходу. — Дале я не властен над твоей жизнью навеки. Я отрекаюсь от тебя, ученик… Отрекаюсь.

Часть 3

Мион никогда не кичилась работать руками. С самого детства у нее не было иного выбора, кроме как залезать в грязь. Она уже не помнит свою мать, но помнит, что она была очень добра к ней и как быстро съела ее та болезнь. Также Мион помнит одиночество, когда она, оставленная всеми сирота, склонялась по деревушке в которой никому не было дела до нее. Она ела траву и пила воду из ручья, спала в сене.

Все изменилось, когда в деревню пришел странствующий самурай. Ее ушедший давно отец. Он забрал Мион из этого места, но лучше ничего не стало. Пусть закон и не запрещал женщинам становиться самураями, путь вверх для них был намного тернистее. А, увы, это единственное, что мог дать ей единственный оставшийся в живых родитель. Только то, что умел сам. Он заботился так, как мог… И Мион не имела желания ему перечить.

Жизнь легче не становилась. Она все ещё часто спала под звездным небом, ее тело стали подвергать нагрузкам и отныне она стала мальчиком для всех. Однако несмотря на все тяжбы рядом был теплый, родной человек. Этому Мион было достаточно. Родная кровь, что грела лучше солнца. Отец.

Со временем у них появился ещё один ученик, они странствовали по Вано в поисках сражений, обучения и вот-вот подходила пора, когда ей следовало думать о выборе господина, что поведет ее всю жизнь за собой.

Господином отца был дайме, он поклялся ему служить верой и правдой. Возможно родитель желал и этого своему чаду. Но только судьба Мион повернулась иначе. И она не жалеет об этом.

«Те месяцы с господином было лучшим, что случилось в моей жизни…» — но ныне ей нет места подле него. И нет места в рядах учителя. И нет места у самураев. Нигде нет места. — «и даже тут…»

То было кризисом ее души. Вдали от родных, в изгнании…

Лишь темная пещера, тесна что для нее, где самурай лишь раб и каменная пыль, что заставляла кашлять, словно ты чумной с осипшим голосом и вечном крови вкусе. Усталость валила с ног каждый вечер, даже если работала она в пол силы. Однако больше Мион пугало другое…

Меняться начала она, подобно цветку. И с каждым днём все это было все труднее скрыть, а разум дымкою безумия украшен. Смешалось все: и радость, и тоска, и злость и изумленье. Кто б ей ответил что это? Но, увы, вокруг лишь негодяи… как она.

— Так значит, планируете вернуть свободу нам, бежать? — сидя на камне, заключила самурай.

— Все верно, в деле ты? — мужчина ростом раза в два, внимательно взглянул в глаза.

А в деле ли она? Мион не знала. У нее не было ответа, ведь возвращаться было некуда, да и зачем, коль честь та запятнала? Бытие преступника в бегах также не манило ее душу. Однако вместе с этим… ее звала свобода.

Быть может это сейчас нужно? Побег?

— Мне говорят, что синица в руке лучше, чем журавль в небе… Однако может стоит попробовать схватить и журавля? — все заключённые переглянулись, усмехаясь.

Но выбраться из той тюрьмы не просто. Они все знали на что шли. Мион прекрасно понимала, как сильно будут стражи их держать. Ведь здесь на одной здесь чаше их свобода, свобода тех, кто заключен, другая заключившим отдана. Несправедливая судьба, жестокий выбор Но жажда вырваться и жажда стать сильнее… Она не покидала ее.

Мион давно оставила мысль вернуться к любимому господину или отцу. Но совершить сэппуку не имела права без смерти или указания Изо. Ей оставалось только стать сильнее, вернуть честь. Любыми способами и мольбами. А там… Она примет любое наказание от него, от господина своего. Пусть даже смерть, но коль он только напоследок взглянет на нее, своими черными глазами, она будет готова.

— Готовы? — столовая была в напряжении. Мион крепко держала палочки, ждала команды от главного зачинщика.

Она не помнит откуда в ее руках катана. Не помнит как и оказалась на краю обрыва. Действительно не помнит. Но она помнит, как взглянула на океан и… Вдохнула полной грудью. Впервые за тот длинный год. Смотря на уходящее светило, Мион лелела память о Изо. О том, как двое вечером сидели на том заднем дворе… о его сказках, взглядах и тепле.

Сердце вновь дрогнуло, когда перед глазами появился его образ. Таким, каким она его видела в последний раз. Ее милый господин. Хрупкий и нежный. Дарящий ее сердцу покой и тепло.

Она вспомнила и отца, что отрекся от нее. Отрекся, чтобы она больше не страдала по его вине. Не мучали чтобы ее. Чтобы никто через нее не пытался причинить ему боль. Но к тому моменту все действительно уже было потеряно. Вся ее честь и гордость самурая.

— И как твой путь? — спрашивает ее мужчина, что стоит за спиной. Догнали.

Следующее, что она помнит это удар о воду и как огромная рыба раскрывает перед ней свою пасть.

Часть 4

— Самурай? В этих водах? Эй, Изо, глянь сюда! — кричит Марко, держа газету. — Тут объявился самурай, йой.

— Возможно кто-то последовал примеру господина Одэна и покинул Вано, — ответил парень, не желая подходить из-за такой мелочи.

— Но дело то все равно не частое, чтобы кто-то из Вано светился на листовках, йой, — Марко ещё раз окинул взглядом вложенные в газету листы. — А имя «Мион» это женское или мужское?

Сколь много времени минуло с тех пор, как самурай глаза открыла в чужих краях… она уже не помнит. Когда-то дни Мион считала с разлуки с родиной, но времена те уж прошли. Быть может новый мир в этом виновен, что ворота пред ней открыл. Все неизвестное, неведанное, странное. Но вместе с тем пленило ее это. Однако как же не пыталась воин — забыть кто она есть не в силах.

Как и забыть кто господин ее.

Проснулась Мион в страхе и отчаянии тягучем, сердце ее, казалось, готово было выйти из груди. Ей снились руки и глаза, что на нее смотрели, держа ее ладонь в своей. Ей снился господин. Тот яркий образ, что она запечатлела в памяти и так трепетно оберегает по сей день. Тот яд, что с радостью сама испьет. Та смерть, что примет.

— Вас с вставшим солнцем, — выйдя из каюты, кивнула девушка ученому мужчине.

— О? В-вы проснулись… — схватился тот за грудь. — Извините, нервишки… Мы почти приплыли, — неловко сквозь очки взглянул он на Мион. — Наш договор же в силе?

— Подобно скалам, ученый-сама, — слегка склонила голову воитель.

— М-можно просто Шевалле, я же говорил, — до шеи покраснел ученый. Не от стыда, ни от смущенья, то просто нрав был очень кроткий. Мион привыкла к этому и даже очень ценит.

— Мне не пристало так к вам обращаться, — качает головой она в ответ. — Я извиняюсь, но есть правила приличья, что кодекс мой твердит. Примите просто.

— Д-да, в любом с-случаи С-сабоди уж-же рядом… — совсем уж растерялся тот.

— Как только мы причалим, дайте знать… — затем зайдя на кампус завтрак забрала Мион и в комнату опять уж возвратилась.

Но стоило расправится ей с явством, как дверь отозвалась о госте стуком.

— Чего вам надобно? — прикрикнула Мион на вторженца.

— Это я — Гаусс, есть разговор, — не ожидая разрешенья в каморку заскочил мужчина. На вид разбойник, впрочем почему на вид? Разбойник настоящий.

— Чего тебе? — с кровати поднялась самурай.

— Кажись наш Шевалле нашел большую рыбку, — из далека зашел тот плут, — И я подумал, что не столько нам он платит, чтоб…

— Заткнул-ка пасть! — катана в миг у его шеи. — Нет чести самураю, что слово не способен удержать. Поэтому проваливай и знай — еще хоть мысль…

— Погодь-погодь, чертовка! — поднял ладони к голове Гаусс, — Я не об этом. Я уйти хочу. Или цену поднять… и вот подумал…

— Юлить изволишь? — усмехнулась самурай. — Но Рюю мою ты не обманешь… — катана в ножнах, — Держать тебя не в праве я, но знай… пока есть договор меж мной и тем ученым, я голову снесу любому.

— А потянешь? — его глаза вонзились вдруг в ее. — Потянешь всех нас, а, воин Вано?

— Коли потребуется — загрызу! — решительность. Нет место тут сомненью.

— То есть тот знаменитый Фрукт? — с сомнением спросила самурай.

— Он самый… — смотря на сундучок, как на богатство, вздохнул мечтательно ученый. — Наш ключ к сделке.

— Не впечатляет, — вдруг корабль стих.

Катана в миг была в руках Мион. Призвав свой рюю она невольно усмехнулась. «Те черти все ж решились…» — в голове одно. Но даже несмотря на тот азарт — есть факт, что бой будет жестоким.

— Ч-что происходит… — вцепившись в свою прелесть, испуганно спросил Шевалле.

— На нашем корабле нет кошек. Есть только крысы. И их много развелось… советую вам скрыться под столом. Здесь будет бой, каких я не встречала так давно, — спокойный взгляд и ровная дыханье.

«Это не шутка, » — ком в груди. Ученый тихо оседает на пол.

— Ну, как же так… — неверяще он шепчет.

— То люди с их пороками, смиритесь… Но не печальтесь, наниматель-сама, пока есть уговор есть, я у вас, как верный меч, что защитит от боль, — и он кивает.

Уговор. Он знает. И состоит он в формуле простой: она его, Шевалле, до Охары доставляет в целости, а он… поможет ей вернуть, то что утрачено уже как восемь лет: Честь самурая, чтоб возвратится в край родной.

Часть 5

У Изо сон не шел. Воспоминания былых дней его пытали какой месяц, а темно синие глаза во снах мелькали тут и там. Тот о ком забыл он снова дал о себе знать. Однако незадача: он ли это? Все может быть и совпадением злым, болезным наваждением его чувства вины перед вассалом…

Когда-то почти восемь зим назад он встретил ронина. Тогда он сам был ребенком, судьба к которому была жестока. В руках лишь младший брат и своя жизнь. Отца их осудили, бросили в тюрьму, их дом забрали, а негодяи разграбили их род. Все, кто был другом отвернулись. Теперь они бродягами считались. Читай, как мертвецы. Ведь сколько дней изнеженный танцор, наследник клана, что голода и нищеты не знал, сможет так жить: в трущобах без единой золота монеты за душой?

Весной они остались одиноки. Зима почти пришла, а братья ещё живы были. Они нашли приют, пусть не идеальный и холодный, нашли как заработать хоть на кружку супа. Непокладая рук они боролись как могли. За каждый ломоть хлеба, за каждую монеты золота. Держа рука в руке они пытались идти дальше. И несмотря на дождь, на холод и на злость людей они играли, на потеху тем, кто готов был дать хоть что-то. Порой то унизительно, порой так сложно… А иногда им приходилось ноги уносить.

Несправедливость мира их давила. Как много злых людей они успели встретить. Последних негодяев и лжецов…

К зиме он был готов надежду потерять на мир, ну, а потом случилось то несчастья — Кикунодзё слег от жара резко.

Он бредил, он бледнел и он сгорал в руках у брата. И Изо был не в силах ему помощь оказать. Он не лечил ни разу никого и даже лекаря не видел в деле. Но несмотря на это Изо делал все, что мог… Все, что он помнил их тех книг, что мельком прочитал, из разговоров и обрывков фраз.

Ночь шла без сна и передышки. Затем настало утро, прошел день…

Замученный борьбой танцор лишь помнит, как прикрыл на миг глаза, от изнеможения присев на пол…

Чтобы очнуться поутру, накрытым чем-то.

Путь, цель и клятвы

Содержание

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

Часть 8

Часть 9

Часть 10

Часть 11

Часть 12

Часть 13 (NC)

Часть 14

Комментарии (0)