Эти съёмки выматывали.

Эдмунд Мур, автор первоисточника, слишком сильно лез в производство. Его длинная британская физиономия в обрамлении пушистых тускло-русых волос постоянно цепляла взгляд, вызывая дискомфорт. Обычно я игнорировала посторонних на площадке, но в нём было что-то… крайне болезненное с этой его отстранённостью и одержимостью нечистью.

Когда Эдмунд только-только утвердил меня на главную женскую роль в экранизации своей душной графомании, то вызвал на долгий разговор. Усадил в кресло напротив своего, напоил дорогущим, судя по упаковке, чаем, на вкус всё равно оказавшимся соломой, и даже не пытаясь смягчить, вывалил сотни три мелких деталей, которые обязательно следовало запомнить для фильма.

Я уставилась на него, надеясь, что он пошутил. Но Мур продолжал держать на породистой морде серьёзную мину и нарочито медленно перебирать по столешнице костлявыми пальцами. Пришлось засмеяться, чтобы сбить напряжение.        

— Может, списком? Мы как будто документалку снимаем. Я так начну сомневаться, что вампиров не бывает. 

— Не бывает, — повторил Эдмунд флегматично. — Хотя, уверенным быть нельзя. Им точно было бы выгодно, чтобы все так думали.

Из груди вырвался ещё один недоверчивый смешок. Я показательно приставила к губам ладонь.

— Большой Брат следит за нами, мистер Мур, — прошептала заговорчески. Было ужасно смешно от всего этого пафоса. — Сейчас есть фотки, электронные базы. Жить вечно стало трудновато. Да и камеры везде — на людей не поохотишься.

— Ты опасно неправа, Бьянка. Сейчас вампирам жилось бы лучше, чем когда-либо. Техника легко ломается, а людей стало слишком много. Раньше они держались вместе, следили, не доверяли чужакам. А сейчас — слишком заняты, им в тягость даже лишний раз позвонить. Люди ни к чему не привязаны, не имеют места, которое можно назвать домом, а значит — всегда в опасности. Вампир легко переступит любой порог.

Эдмунд улыбнулся улыбкой прямиком из «зловещей долины». Ледяные карие глаза чуть оживились, отчего показалось, что в глубине вспыхнули алые искры. Я снова рассмеялась.

Тогда его слова невозможно было принять всерьёз, и всё же они не шли из головы до сих пор. Возможно, потому, что больше ничего внятного из уст писателя не доносилось, и он со временем превратился в жуткого скримера, что вечно таился где-то в тени на периферии зрения и бросался странными фразами. А возможно, он просто попал в точку.

Умереть только из-за того, что не нашла места, которое могла бы назвать 

, было бы странно, да чего уж — максимально нелепо и тупо.

Конечно, я не какая-то брошенная сиротка, обречённая скитаться по приёмным семьям. Юридически-то дом был. Были родители, брат, сестра и даже огромная блохастая псина по имени Бруно.

Но это и впрямь язык не поворачивался назвать домом.

Там всегда было много чужих людей, большую часть которых, по иронии, составляли родственники. Тот дом пропах неуместной пестротой, острой жирной едой, дешёвыми сигаретами, торопливыми разговорами на повышенных тонах и громким смехом. Он был завален текстилем и заставлен бесполезным ширпотребом с барахолок. Полон ненужными вещами настолько, что никто и не заметил, как я стала одной из них.

Из всего разнообразия того, что может дать человеку семья, в моей всё свелось к показательно-доброжелательному, высокомерному до зубного скрежета снисхождению. 

в ответ на попытки поделиться мечтами и планами. 

в ответ на стыд и ненависть. И как ни пытайся вырваться из их мирка, пёстрого, но хлипкого, как купол цирка, как ни старайся стать для них самым мерзким человеком, как минимум, в штате — отец всё равно потреплет морщинистой пятернёй мои волосы, портя причёску, мать умилится, а брат с сестрой 

Мы уже полгода ни с кем из них даже не переписывались.

Актёрство стало моей жизнью, но в сменах не хватало часов, а в сутках их было с перебором, поэтому иногда в особо грустные ночи казалось, что и желание стать актрисой появилось исключительно из нежелания оставаться декорацией.

Бьянка Вирос — звезда третьесортных сериалов на Netflix и триллеров, что забывались через неделю после начала проката. Но периодически она была львицей или инопланетной принцессой, в то время как Гертруда Лопес — просто без двух минут алкоголичка, не знающая, чем занять себя в перерывах между съёмками, если не тусовками и десятком шотов. Во время же съёмок, до востребования, как и полагается забытой случайно вещи, эта отфотошопленная скальпелем хирурга картинка, эта тётка с нафталиновым именем ютилась в углу крохотной кухни роскошного коттеджа и стремилась туда почти так же яростно, как некоторые — в настоящий дом.

Оно и понятно. Сомневаюсь, что раку-отшельнику так уж уютно в его раковине, но без неё он просто-напросто умрёт. Также и я: без ванны с пеной и алкоголя — ходячий труп.

Но в ту ночь мне явно было суждено умереть. Машина ни с того ни с сего заглохла на полпути, такси не находилось. Погода была не по сезону ужасная — прохладная, ветренная. Облака нависли над городом пузатым пологом тьмы, что грозился вот-вот разродиться дождём — наверняка кратковременным, однако всё равно неприятным.

— Ты очень красивая, но такая грустная, — просвистело в голове фантомное, уже успевшее набить оскомину. По краю видимого мелькнул чей-то смазанный силуэт.

В полной уверенности, что это просто ветер, а мозг шалит от усталости, я на всякий случай обернулась и осмотрелась по сторонам. Разумеется, всё было в порядке.

Все фонари горели ярким тёплым светом, пусть кое-где слегка пошатывались от ветра, приводя в движение неестественно густые тени у дверных и оконных проёмов. На этой улице, соседствующей с одноэтажными кварталами, ночью, да ещё в такую погоду, даже нашлось пару людей: позади вальяжно шла, цокая каблуками совершенно шлюшьих сапог, какая-то женщина в шубе, на противоположной стороне под алой неоновой вывеской с причудливым названием нервно расхаживал мужчина в хорошем костюме, поверхностно затягивался и ругался с кем-то по телефону. Чтобы окончательно успокоиться, я нащупала свой и вытащила его из кармана.

Тоже порядок. Связь есть, заряжен наполовину…

Я остановилась. Ветер легонько ударил по ногам полами алого пальто. В голове зудела какая-то мысль — зудела так болезненно, что хотелось расчесать затылок до крови. Взгляд упал на экран, и я наконец поняла.

Машина сломалась, но почему не пришло в голову вызвать эвакуатор? Допустим, нет такси, но как можно было не догадаться позвонить менеджеру?

Ну точно уже крыша едет от нервов.

Пальцы тут же резво застучали по виртуальной клавиатуре, но закончить не получилось. Женщина в шубе как раз нагнала меня и, не отклоняясь от курса ни на дюйм, словно поезд или ледокол, со всей дури врезалась в плечо. Пальцы разжались. Экран, упав, вспыхнул и пошёл трещинами-капиллярами. А та просто процокала дальше, как ни в чём ни бывало.

Женщина сделала ещё пару гулких шагов, прежде чем резко остановиться. Медленно развернулась.

Смысла с ней разговаривать не было. Бледное лицо, неестественно мутный взгляд, широкие, как колодцы, зрачки — дамочка явно под чем-то тяжёлым. Связываться — себе дороже.

Я махнула рукой. Склонилась над агонизирующим телом телефона, краем глаза отмечая, как эта обдолбанная возвращается на свой маршрут. Раздражённо хмыкнула. В тёплом фонарном свете под ногами зловеще блеснуло несколько осколков.

— И кто тебе, дуре, скорую вызовет?..

Я оглянулась. Мужчины в костюме на той стороне улицы уже не было — исчез, оставив после себя только быстро рассеивающееся марево.

Точно, никто не вызовет.

На разбитый экран беззвучно закапало. Не успела я толком встать, как дождь зашипел, входя в полную силу, а порыв ветра снова высоко взметнул полу алого плаща и наотмашь хлестанул волосами по лицу.

Ураган там, что ли, на побережье?..

Ускорила шаг, опасаясь переходить на бег. Маленькая сумка как козырёк совсем не спасала: капли ледяными иглами стучали по голове, пронзали лицо, рвались за шиворот, жалили не покрытые короткими декоративными перчатками запястья.

Ближний фонарь противно щёлкнул, мигнул и погас. За ним — следующий. Мельком глянув через плечо, я наткнулась лишь на душный влажный мрак, кое-где апокалиптично разбавляемый отражённым в лужах алым неоном.

«Ты очень красивая, но такая грустная», — снова вывел измотанный мозг из какофонии ветра и дождя.

Вздрогнув, я сильнее ускорилась и буквально вылетела на более оживлённую улицу. Нырнула под козырёк остановки, перевела дыхание, отвела со лба налипшие пряди. Немногочисленные автобусы, конечно, уже не ходили, но на лавке сидела какая-то девчонка с пирсингом — явно из моей целевой аудитории. Небрежный, растёкшийся по влажной бумаге автограф выторговал право на звонок с её телефона менеджеру — других номеров всё равно не помнила.

Кэс ответила только через минуту, а приехать смогла вообще только через полчаса. Лить за это время, на удивление, так и не перестало.

Стоило минивэну тронутся, а мне — устроиться на заднем сидении, как Кэс мигом включила стерву.

— Я правильно понимаю? Ты снова решила поехать домой, вместо того, чтобы остаться в гостинице, села после съёмок за руль, машина сломалась, ты «забыла» вызвать эвакуатор, «забыла» позвонить мне, а потом какая-то «случайная» наркоманка разбила тебе телефон?

. Кэс настолько жирно выделяла некоторые слова, что кавычки буквально просвечивали через спинку её кресла.

Будто я тупая малолетка, а всё перечисленное — мой обычный вторник.

— Зато ты ничего не забываешь, 

. Вызови сама. — Надеюсь, её там передёрнуло, а то в темноте не видно. Я пихнула разбитый телефон в подстаканник между креслами. — Отвези в ремонт. И включи отопитель. Холодно.

Я почувствовала на себе её испытующий взгляд и чётко осознала две вещи. Во-первых, на самом деле в машине тепло, просто озноб откуда-то взялся. Во-вторых, мой менеджер считает, что я тоже обдолбанная, хотя прекрасно знает про принцип «алкоголю — да, сигаретам — может быть, наркотикам — твёрдое нет».

Отопитель Кэс так и не включила, а вот по поводу эвакуатора набрала. Пока она несла в гарнитуру свою обычную трескучую чушь, капли дождя на стекле, что казались в свете проезжающих мимо машин и редких работающих фонарей ртутью, сталкивались при смене скорости и на поворотах. Чем больше я на них смотрела, тем тревожнее становилось.

Сердце бешено билось, в висках пульсировало, промокшая даже под пальто футболка липла к телу, намертво сковывая. В голове было совершенно пусто, ни единой чёткой мысли, но казалось, меня вот-вот вывернет наизнанку от ужаса. Поэтому, когда тёмное небо расколола красноватая молния, я дёрнулась и упала ничком на заднем сидении, плотно зажмурив глаза.

Это паническая атака? Точно паническая атака. Из-за чего вот только? Неужели и правда что-то подмешали?..

Не знаю сколько времени прошло, пока мы наконец остановились. Тьма под веками покраснела, сигнализируя, что Кэс включила верхний свет.

— Бьянка, — она легонько коснулась моей спины. Но я отчего-то не могла заставить себя пошевелиться. Кэс легонько потрепала меня за плечо. — Бьянка, мы приехали!

Тело, когда я всё же предала ему вертикальное положение, ощущалось чужим и ватным.

— Издеваешься? — Кэс подозрительно покосилась на меня через зеркало заднего вида. Её серые глаза при таком освещении казались серебряными монетками, а рыжие волосы — языками пламени. — К тебе домой.

Это подняло внутри новую волну паники вместе с малосвязанными навязчивыми мыслями.

Мне нельзя домой. У меня нет 

. Значит, я в опасности. 

Опять тот бред Эдмунда в голову лезет? Всего-то?.. Тут домофон и сигнализация. Да мне лечиться надо.

Я ущипнула себя за руку. Вышло болезненно, как и планировалось. Даже получилось встать и выползти из машины.

Дождь кончился. Кэс посеменила впереди, сверкая белоснежным пиджаком. По мере её движения к коттеджу по краям дорожки загорался свет, чётко очерчивая висящие на травинках газона капли, выключенные гирлянды и скалящиеся с перегородки тыквы, подготовленные к Хэллоуину.

Внутри поселилось странное напряжение, отдающее привкусом железа во рту.

Кэс открыла дверь и выразительно указала ладонями в проём. Изнутри отчётливо потянуло прохладой и мягким запахом моющих средств — сегодня приезжал клининг. Но я замерла на пороге, отчаянно не желая входить и оттого чувствуя себя полнейшей идиоткой. Обернулась.

— Мне кажется, я губу прокусила. Прокусила, Кэс?..

Хотелось, чтобы она осталась. В идеале — чтобы сама предложила остаться, потому что просить об этом было бы слишком по-детски, да и неуместно. У нас не слишком хорошие отношения.

Точнее, совсем не хорошие.

Кэс ничего не сказала — только посмотрела недовольно и снова жестом отправила внутрь.

Пришлось войти. Дверь тут же без предупреждения захлопнулась, и снаружи послышались удаляющиеся шаги.

Встав на носочки у маленького окошка в двери, я напряжённо, будто это не двор, а минное поле, проследила путь Кэс от крыльца до минивэна. Машина завелась и отъехала. Тыквы на миг стали ярко-чёрными от света фар и тут же растворились в темноте.

Коттедж погрузился в полную тишину.

Ещё минуту или две я прождала непонятно чего, застыв у дверного косяка, но затем очнулась, сняла мокрое пальто и стянула перчатки. Порезанную утром ладонь засаднило под смявшимся пластырем. Пальцы дрожали.

Сбросив кроссовки, включив сигнализацию и весь, какой только можно, свет, я собрала волосы и в носках проскользила по чистому паркету в ванную. Закрыла заглушку, открыла воду, включила музыку на встроенной в стену колонке, проскользила на кухню. Похлопала там шкафчиками, намеренно издавая как можно больше шума. Помыла и нарезала фрукты, пританцовывая в такт. В какой уж раз замерла, поймав себя на мысли, что непонятно для кого по привычке отыгрываю хорошее настроение, хотя внутри ощущаю только усталость и тревогу. Махнула рукой. Достала из бара открытую бутылку вина, отпила прямо из горла, налила в большой бокал и вместе с тарелкой спокойно отнесла к ванне.

Три колпачка пены, взболтать, избавиться наконец от сковывающей липкой одежды, погрузиться в теплую воду, глубоко вдохнуть…

Стало лучше. Но сквозь плеск и ритмичные напевы всё равно слышалась зияющая тишина. Задержав дыхание, я погрузилась под воду.

Бабушка Лаура говорила, что 

 всегда нужно с кем-то делить. Но от добавления новых слагаемых сумма никогда не менялась.

Я встречалась с будущими уголовниками и будущими активами силиконовой долины. Со сладкими мальчиками и папиками. С заядлыми тусовщиками и комнатными спортсменами. Некоторые из них пускали в своё сердце, почти все — в свой дом, причём, с этой шаблонной фразой, мол, ты тоже, Герда, чувствуй себя, как дома. А потом просто раскладывали, дай бог, на диване, а то и вовсе на кухонной тумбе.

Но, серьёзно, ни одна из их хибар, пусть даже там были мраморные полы, на 

Они не знали ничего. И, как и годы до этого, я чувствовала себя лишь занятной, но бесполезной вещицей, принесённой хозяевами с очередной барахолки.

Люди всегда разочаровывались или разочаровывали. Мне было скучно от того, как быстро все они теряли интерес, получив, что хотели, или убедившись, что ими желаемое я дать не могу.

А может, что скорее, мне было скучно от самой себя.

Пена над головой разошлась. Я закашлялась.

Сев в покачивающихся мыльных шапках, сделала глубокий вдох. Второй. Третий. Забросила в рот половинку клубники и запила вином. Ещё раз. Ещё. Из груди, в глубине которой беспричинный страх наконец угомонился, сменившись расслабленностью, вырвался презрительный смешок.

По мере того, как тарелка опустела полностью, а бокал — чуть больше чем на половину, расслабленность и вовсе сменилась на сонливость. Хотелось просто упасть лицом в подушки и не шевелиться, пока утром не приедет Кэс.

Но прежде, чем уйти на кухню, нужно было сменить окончательно размокший пластырь на руке и всё же проверить, что случилось с губой. Через несколько часов съёмки. Если она и впрямь прокушена или, что не лучше, треснула, Шейла рада не будет.

Отражение, освобождённое из-под налёта влажного пара, бледно улыбнулось абсолютно целыми губами, но улыбка смазалась, стоило лишь получше вглядеться. Кожа, обычно смуглая, выглядела сероватой под тяжёлым капюшоном влажных чёрных волос, проклятые веснушки казались пятнами грязи. Огромные зрачки почти полностью закрыли радужку помутневших глаз.

Это из-за вина… Из-за вина же?

Взгляд обратился к полупустому бокалу. Я облизала губы. Пожала плечами.

В любом случае подождёт до завтра.

Я изящно подхватила посуду и пошла с ней на кухню, чтобы загрузить в посудомойку, но у выхода из комнаты нога заскользила по мокрому полу. Тарелка отскочила, а вот бокал из тонкого стекла разбился о паркет, расплескав в белой мягкости ковра у ванной алые капли и прозрачные блёстки. Я машинально нагнулась, порываясь поймать уже погибшую тару, и приземлилась коленями на битое стекло.

Чёрт. Грация бегемота. Опять придётся клининг вызывать.

Я склонилась ниже, неосознанно согребая осколки пятернёй и раня пальцы, и вдруг упала лицом вниз, припечатанная тяжёлым ударом.

Я была очень плохой девочкой в этом году, и потому получила в подарок на Хэллоуин смерть. Неудачно выбранная роль стала последней. Всё кончено: старые маски больше не подойдут к лицу в новой, вечной жизни. Но какая она, настоящая личность, что скрывалась за ними? Достойна ли я врученного против воли второго шанса?..
Нужен ли вообще этот проклятый второй шанс, если использовать его не на что?

Семь причин жить после смерти

Содержание

Пролог. Дом

Комментарии (0)