— Сукин ты сын! Глаза на дороге разуй! — раздался позади возглас придурка-водилы, которого я подрезал. Дальнейшую россыпь ругательств прервал рёв мотора, заведённого мною на всю катушку. Это же магистраль! Тащиться черепахой здесь?! А дядя в край отбитый!

Рёв мотоцикла. Гул ветра, пробирающийся под шлем. Дорожная пыль, взлетающая под крепким колесом, и прячущееся за домишками Солнце. Вот она — моя Поверхность!

Сколько бы лет не прошло, а я словно только очнулся ото сна. Затяжного и порядком надоевшего сна. Ещё бы! Мало кому довелось заново переживать девять лет! Девять лет ожидания любви, о которой никто и не узнает никогда. Я по-прежнему помню и белое платье, и огромные жёсткие сапоги, и синие глаза, отражающие озлобленное лицо. 

 лицо. Но нежные руки смогли смыть с него засохшую грязь моих эгоистичных стремлений, позволяя глазам увидеть чёртов свет наконец-то!

Теперь эти воспоминания кажутся мне видением, пронёсшимся так же стремительно, как вереница частных домов на далёком холме. Сейчас моя жизнь представляет из себя обыкновенное, почти радостное и безмятежное существование. Я возвращался из автомастерской. Это стало моим ремеслом в мире людей. Возиться с моторами, чинить и совершенствовать их — в одинаковой степени задачка и для ума, и для рук. Такое мне по душе. Есть правда одна заморочка: против запашка машинного масла даже дегтярное мыло бессильно.

Магистраль завершилась, рассыпаясь в дельту узких дорог, каждая из которых вела в свой район. После того как монстры поселились в этом городе, мы с Папирусом изучили практически все его окраины и вскоре поняли, что городишко-то чертовски маленький! Меня это устроило вполне, а вот авантюризм брата оказался совершенно неудовлетворён. Через неделю он вместе с рыбиной решил пуститься в кругосветку. Всего за год Папирус умудрился накопить необходимую сумму человеческих денег, чтобы отправиться в путь. А браток у меня делец! Стоит отдать ему должное, вот уже седьмой год он начальник местного управления полиции — человеческий аналог королевской гвардии Подземелья.

Что же, прощай, монархия!

К слову… Старина Азгор не смог адаптироваться так же быстро. Сказались возраст и нелёгкий жизненный опыт. Стоило царю горы выйти на Поверхность, немного побродить по городу, почитать газеты, и он убедился в численном превосходстве людей над нами. Азгор окончательно отказался от тех крох надежды на захват человечества, которые оставались в его душе. Да и нахер оно сдалось? Никто из монстров теперь не жаждал войны. Какой в ней толк, когда люди не видят в тебе врага. Ещё одно достоинство массовой метаморфозы. Все избежали ненужного кровопролития.

Куда не глянешь, одни плюсы, хах!

И почему всё-всё не может быть хорошо?..

Прежде чем доехать до дома, мне нужно было кое-чего прикупить. Я уже заприметил небольшое светлое здание с горящей вывеской. Тамошние девочки слышат мой мотоцикл за версту. Хорошие крошки… Приветливые, белозубые и сложены крепко. Но самое главное, что здоровые. Это самое главное.

— О! Вы снова к нам! — Одна из работниц, на бейдже которой было изящно выведено «Эмма», встала у стеклянных дверей, кажется, ещё до того, как они раздвинулись передо мной.

— Ахах, несомненно к вам! — Я не мог не улыбаться этим гостеприимным девушкам. — Куда уж я без вас, хозяюшки?

Из-под прилавка показалась хорошенькая кудрявая головка второй работницы — мулатки Ребекки. Она радостно подняла брови и, посмеиваясь, проговорила:

— Ни за что не поверите, но мы теперь ждём визга тормозящих колёс вашего скутера каждый месяц.

— Почти как зарплату! — подхватила Эмма, следуя за мной по залу.

— Хах, отрадно быть желанным гостем! Но это мотоцикл, а не скутер.

Держа под рукой шлем, я подошёл к кассе и, опершись локтем о прилавок, многозначительно подыграл бровями смуглой девушке, вызывая у той лёгкий переливчатый смех.

— Ни один чёртов скутер не набирает такую скорость, на какой гонит моя крошка! — с гордостью отметил я. Бекки вновь смущённо рассмеялась:

— Я не очень хорошо разбираюсь в машинах. А на мотоциклах или скутерах никогда не приходилось кататься. — Мулаточка постоянно переглядываясь со своей подружкой. Та энергично добавила:

— Ой, и я! И как это, должно быть, захватывает…

Обе задумчиво поглядели в потолок с мечтательными и очаровательными улыбками на лице. Намёк понят.

— Что же, это можно исправить! — Поставив шлем на прилавок, я сложил на нём руки и прокашлялся в кулак, подождав, когда девочки снова обменяются игривыми взглядами и смешками.

— Как-нибудь, — добавил я. — А пока…

Наступила короткая пауза, хотя я не намеревался её делать. Просто внутри будто отпала крошка от сердца. Нет, оно ещё крепкое, но что-то иногда с него да сыпется. Против моей воли. Бывает такое.

— Вам всё как обычно? — вежливо уточнила Эмма, всё так же лучезарно улыбаясь. Я не преминул ответить ей тем же.

— Как обычно, хозяюшки. Как обычно…

И девочки захлопотали. От одного белого ящика с замком к другому такому же ящику они перебегали и собирали в сложенные руки небольшие коробочки. Почему-то я почувствовал себя неловко от их суеты. Заигрывания заигрываниями, но я был несерьёзен. А девчушки каждый раз так стараются, чтобы понравиться мне…

— Исправные вы работницы! Надеюсь, вам хорошо платят, — похвалил я.

Эмма и Бекки вновь переглянулись и пожали плечами, сдержанно улыбаясь.

— Как тут не быть хорошей работницей, когда покупатель столь общительный? Обычно все куда печальнее, — лишь сказала Бекки, узким пальчиком водя по экрану кассового монитора.

И вот её лицо обрело сосредоточенное выражение, а голос стал машинным, отчитывая иностранные, сложные слова. Ненавистные слова.

— Панкреатин. Тригрим. Сорбилакт. Фильтрум. Леспефрил. Аминостерил. Теофиллин. Одноразовые шприцы, тридцать штук. Это всё? — Бекки подняла голову и вновь посмотрела на меня со свойственным ей дружелюбием.

Ведь этот чёртов список не вырастет! По крайней мере, не растёт уже год. Хорошо. Уже хорошо!

— Ишь ты, всё запомнила! — Я еле сдержался, чтобы не потрепать Бекки волосы, но вовремя осёкся.

— Как же не запомнить постоянного покупателя? — заметила Эмма, укладывая лекарства в пакет, пока кассовый аппарат печатал чек. Я приложил банковскую карточку к считывающему устройству и расплатился. Понадобилось не меньше месяца, чтобы разобраться во всех финансовых манипуляциях человечества. Счета, карты, банки, приложения… Чего только не выдумали люди, чтобы было как можно удобнее копить, хранить, а главное — тратить! Вот бы и общая совесть была под такой же защитой, как эти дурацкие деньги. Хотя не мне говорить о совести. Но в Подземелье со всем было гораздо проще.

Бекки оторвала чек и передала его мне. Обычно я сразу комкаю и кидаю дурацкую бумажку в урну, чтобы Фриск не увидела цену за поддержку её здоровья. Однако в этот раз взгляд мой невзначай упал на графу «ИТОГО». И я увидел число куда меньше обычного.

— Милые, вы не обсчитались? — Я в замешательстве протянул Бекки чек, но оба аптекаря, прикрыв глаза, покачали головой.

— Нет-нет. — Эмма отвела мою руку и мягко пояснила: — Это… как постоянному клиенту.

— И весёлому, — подмигнула мне Бекки, чуть наклонившись. — Будьте здоровы!

«Будьте здоровы» — два простых слова, но как много они теперь значат для моей небольшой семьи…

Фриск оказалась в плену хронической интоксикации, поскольку проклятые цветы, которые успели вырасти на ней до нашей встречи, медленно, но верно травили её организм. Пять лет ни одного симптома! Но лишь минул шестой год с тех пор, как все вышли и устроились на Поверхности… Шесть лет спокойной жизни, моего опекунства над ней… Едва Фриск исполнилось двадцать один, как её сопротивляемость токсинам начала сдавать позиции. От постоянного поступления растительного яда в тело почки чуть было не отказали ей.

Как хорошо, что в тот день я вернулся с работы раньше! Я обнаружил её в прихожей без сознания, позеленевшую и распухшую. И мне показалось, что и внутри меня вздулось что-то ядовитое, полное смрадного ужаса, готовое вот-вот лопнуть ко всем чертям!

Схватив Фриск, я опрометью бросился на улицу. Телепортироваться вдвоём в больницу, когда я находился на грани паники и плохо контролировал общее расщепление, было равносильно смерти. Я заводил мотоцикл, одновременно натягивая шлем на поникшую голову девчонки. На свою безопасность и на копов мне было плевать с высокой колокольни. Так я и газанул в ближайшую больницу. Авторегулировщик всё же уцепил номер мотоцикла, и потом меня чуть было не лишили прав, однако, благодаря Папсу, я обошёлся штрафом.

Оказавшись на месте и бросив мотоцикл чуть ли не на полном ходу, я ворвался в больничный холл, держа на руках Фриск. Почти не помню, как передал её врачам и как бежал за носилками, но до сих пор ощущаю ледяную ручку в ладони и как сейчас слепну от яркого света лампочки над дверями в реанимацию.

Фриск по-прежнему была в шлеме.

— Нет… Нет… Я не могу её снова потерять! — бесновался я, пытаясь ворваться в это ослепительно белое помещение.

Мне казалось, что ей светит сама Смерть.

— Мы позаботимся о девочке. — говорили мне. — Подождите в коридоре.

В тот вечер меня трясло, как проклятого. Я забыл позвонить брату. По возвращении домой Папирус застал входную дверь распахнутой настежь. Почувствовав неладное, он набрал мне сам. Я не сразу услышал звонок, только через несколько секунд приложил телефон к уху и на автомате зачитал адрес больницы. А потом я выронил его из дрожащих пальцев и согнулся пополам, слепо уставившись на каменную плитку. А очнулся от прикосновения к плечу. Это был брат.

— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? — Он наклонился ко мне и сжал пальцы сильнее. Это сжатие окончательно вернуло меня в реальность.

В тот же момент двери ослепляющего помещения распахнулись, и оттуда вышел высокий человек в голубом. Я подскочил и подбежал к нему, продолжая бешено всматриваться в белизну реанимационной палаты за его плечом.

—  Её жизнь вне опасности, — ответил доктор спокойно. — Теперь всё в порядке.

Волна облегчения, захлестнувшая меня в тот момент, была настолько жаркой, что я тут же почувствовал сильную жажду. Она сбила меня с ног, и вместе с тем придала сил, чтобы я всё же смог устоять.

— Присядьте и выпейте воды. — Доктор подошёл к кулеру, и ловко перехватил пластмассовый стаканчик, пока Папирус, придерживая меня за плечи, повёл к скамье. — Вы сейчас выглядите хуже, чем девочка.

Я стёр испарину со лба. Приняв стаканчик, я вылил его содержимое себе на бошку и только потом выдохнул. Слишком, блядь, ярко перед глазами стояла картина бездыханного тела в снегу! Слишком!

— Ещё! — Я резко всучил стаканчик в руки брата. Тот, несмотря на мой грубый тон, ни слова не сказал и вернулся к кулеру с водой.

Немного подождав, когда я успокоюсь и напьюсь, доктор продолжил разговор и спросил о «наростах» на лице и шее Фриск. Его коллеги очень удивились, когда сняли шлем с её головы. Я должен был догадаться, что это произойдёт, но, поглощённый ужасом, совершенно не подумал о том, как отвечать на этот вопрос. Положение спас Папирус. Твёрдым голосом он объяснил, что эти цветы растут на Фриск уже шесть лет, их происхождение неизвестно, а удаление — невозможно.

— Почему невозможно? — уточнил человек.

— Они будто проросли сквозь неё, глубоко внутрь. Если тянуть, это причиняет ей боль, — подал я голос, растерянно глядя на собственные руки, словно бы этими самыми пальцами пытался выдернуть чёртовы лютики из её темени.

Когда Фриск училась в школе, она очень хотела избавиться от цветов. Чёлка, закрывающая половину лица, и постоянное ношение шарфа вызывали у учителей возмущение, а у одноклассников — недоумение. Ворвавшись в ванну, я остановил её тогда. Фриск пинцетом тянула за тонкий стебель. Как она кричала, бедная моя голубушка.

Врач задумчиво потёр подбородок и некоторое время помолчал. Я начал терять терпение. Мне нужно видеть Фриск.

— Теперь-то я могу попасть к ней?!

Доктор с сочувствием посмотрел на меня, но тон держал строгий.

— В реанимационную вам нельзя. Сначала мы переведём её в палату. Это недолго. Кем вы приходитесь больной?

Я переглянулся с Папирусом, вновь не зная, что отвечать. Кем я приходился… Опекун? Я официально являлся им. Но Фриск уже взрослая. Да, я испытывал к ней чувства, однако ничего кроме привязанности и нежной, почти родственной дружбы между нами не было. Я не раскрывался ей. Не видел в этом необходимости… Не верите? Ладно. Я не мог! Ну, как же… Я ведь взял над ней шефство не для того, чтобы вырастить себе… Чёртовы слова!

Не для того я заботился о Фриск, чтобы в день её совершеннолетия сказать: «Хах, я три ебучих года был тебе как папка, как старший брат, как ещё какой-то хер, но вот ты выросла. Ну-ка, ложись в мою постель, голубушка. Я теперь твой муж. Мы обязаны быть вместе».

Нет! Я похож на последнего ублюдка?

Как-то было достаточно всего, что есть… Достаточно нашей жизни. Того, как сахарок однажды приложилась к моим ладоням, пахнущим машинным маслом, и сказала, что это отличительная метка, по которой она узнает меня, даже если ослепнет. Или как я мялся на пороге её комнаты, точно неуклюжий дуралей, чтобы узнать о её делах, хотя и знал, что ничего радикального не случилось. Фриск учится заочно. Помещения обустраивает, макеты интерьеров оформляет на компьютере или как-то так… Она избегает прямых встреч с людьми.

Девчушка отрывалась от монитора и говорила, улыбаясь:

— Ну что ты, Санс, заходи!

— Не, я в гараж собирался. — Я почёсывал затылок и активно жестикулировал, указывая в сторону. — К тебе так… Заглянуть. Просто не виделись с утра.

— Конечно! — Фриск рассмеялась. — Ты же совсем недавно вернулся с работы.

— Хах! Ну да… Но поужинали мы все вместе.

Чёрт, и как я в кровь себе затылок не расчесал?

— Вкусно было, сахарок. Чертовски… Я рад, что всё хорошо у тебя. Я пойду. Пойду.

И я потянул за ручку, чтобы закрыть дверь в её комнату или… закрыть, чтобы обезопасить от себя самого.

Однако Фриск подскочила и подбежала ко мне с вопросом:

— Хочешь, я сделаю тебе сэндвичи?

Я любил. Я боялся любить несдержанно и потому любил осторожно. Но вы же знаете меня, хах! Сдержанный старина Фэлл? Кто поверит в этот анекдот?! Я старался любить правильно. Дозировать. Но как же меня тешило её внимание! Оно колокольчиками звенело в моём сознании и в теле, пробуждая усыплённого зверя, которого приласкала прошлая Фриск.

Я обрёл былую уверенность и выпрямился.

— От этого не откажусь!

Девчушка наклонила головку, и стебли на её лице покачнулись вместе с цветками. Хотя они и не звенят, но я снова будто услышал яркий перелив золотых бубенчиков. Она легко рассмеялась, а затем вышла из комнаты и направилась на кухню.

— Так и знала, что ты не наелся! Хорошо, тогда скоро приду к тебе и Кейси. На неё тоже сделаю.

«Кейси» я называю свой мотоцикл. Сахарок очень мило шутила на этот счёт.

Так кем же я приходился ей?..

— МЫ ДРУЗЬЯ. — Брат снова спас меня от неудобного вопроса.

Однако доктор оказался не пальцем деланный. Он многозначительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Затем этот человек, спасший мою Фриск, человек, имя которого я даже не удосужился спросить, развернулся к реанимационной и на ходу добавил:

— Накиньте халаты и наденьте бахилы.

Страшная зелень отступила с её лица. Осталась только мраморная бледность, отражавшая голубые стены палаты. Почему тут всё такое чертовски голубое? Стены, занавески, простыни, халаты! Неужели и у ворот Рая от нас тоже потребуют надеть бахилы? Такие же голубые. Но нет, моя милая сахарок, мы нескоро узнаем об этом. Ох как нескоро. Ты обязательно выкарабкаешься, потому что я собственными пальцами чувствую пульс на твоём запястье. А если он вдруг заглохнет, я вобью его в тебя сам! Своим пульсом! У тебя нет выбора, Фриск. Ты будешь жить. Игла, которую воткнули в твою голубую вену, вкачает раствор, и ты проснёшься. Я хочу увидеть, как краснеют твои щёки.

В палату вернулся доктор, придерживая под мышкой папку с бумагами.

— Острая почечная недостаточность вследствие продолжительной интоксикации организма.

Не нужно быть семи пядей по лбу, чтобы связать отравление Фриск с идиотскими цветами. Чёрт, а я раньше шутил над этим. Называл её и клумбой, и грядкой, а по утрам вместо «Ты умылась?» спрашивал: «Цветочки полила?»

Сорняк. Раз растёшь на ней, то хотя бы не убивай. Изорвать бы тебя с корнем да перетереть в кашу!

Но вердикт доктора оказался неокончательным. Вот он выудил из папки чёрные полупрозрачные листы, на котором светло-серыми пятнами вырисовывалась вся, так сказать, подноготная Фриск. Врач представил рентген, подняв напротив окна, и я увидел множество тончайших чернявых змей, что сетями пронизывали ВСЁ нутро Фриск! Шариковой ручкой доктор указывал на эти реки, испещрявшие карту организма девчушки, и что-то говорил. Папирус внимательно слушал его, а мне было достаточно просто смотреть на снимок подкожных стеблей. Извилистой лозой они проходили по лёгким к трахее, опутали желудок, наверняка и кости украсили. Что за безумный плющ хозяйничает в ней…

— Первый раз с таким сталкиваюсь. — с видимым недоумением заключил человек. — Абсолютно новый вид паразитирования на организме, пока что неизвестный науке.

Кода цветов

Base-Base

Aderin

"Им нужен свет и тепло, надо же! Чёртовы паразиты... Никакого избавления. Но пусть так. Пускай! Через всякое проходили. Это тоже пройдём. И непременно будет счастье. Верно, моя милая сахарок?" 

Такова одна из развилок событий спустя несколько лет после финала "Я настоящий!"

Undertale

Санс/Фриск

Папайрус

"Я настоящий!" Кода цветов

ru-ya-nastoyashchii-koda-cvetov-base-base-beta-aderin

"Я настоящий!" Кода цветов

Комментарии (0)